- Анастасия, это ваш дом? Мы в вашем доме? Где мы, Анастасия?

Раньше Лана видела эту женщину всего дважды и не могла вспомнить голоса, повадок, особенностей речи, психометрик. Ничего. В тот момент, сидя пес знает где, голодная и напуганная, Лана впервые в жизни, пожалуй, пожалела о том, что не подключена... полностью.

- Ты была с убийцей, - выдохнула наконец Анастасия. - Я не могу понять, что происходит. Я не могу понять. Не могу понять. Я... Их много. Они повсюду. И знаешь...

Молчит. Долго и молча глядит в стену над головой Ланы, будто превратившись в восковую фигуру.

- Анастасия?

- Что? Где я? - испуганно оглядывается, а потом глаза опять темнеют. - Ты убийца!

Смотрит на Лану в упор, да так, что ту пробирает дикий, животный ужас.

- Если ты с ними, значит, ты тоже убийца. Ты сказала им убить моих мальчиков. Ты им велела. Ты виновата.

Она говорит так, будто в первую очередь пытается убедить в этом саму себя.

- Настя, - Лана старалась говорить спокойно, как учили. - Объясните мне, пожалуйста, что случилось. Почему вы считаете, что я в чем-то виновата?

Манохина огляделась.

- Максим все знал, понимаешь? Все знал. Он готовился. Он знал. Он видел вас всех насквозь.

В помещении пахло ржавчиной и потом. У Ланы сильно затекли руки.

- Что мне делать? - спросила Анастасия. - Что мне делать с ними?

Но Лана не успела ответить: Манохина с размаху, что было сил ударила ее по голове рукояткой ножа. Во второй раз рядом на стуле оказался Антон. Лана плакала. Дышать было тяжело. Кажется, она простыла.

- Анаста...

- Заткнись и посмотри. Посмотри на него. Ты видишь?

Не спорь с сумасшедшими. Никогда.

- Вижу, - Лана шмыгнула. - Я вижу.

- Что ты видишь?

Анастасия низко наклонилась и ее лицо оказалось в сантиметре от лица Ланы.

- Кого ты видишь?

- Это... - главное не начать плакать, не плакать, - это Антон Фридман.

Опять боль и темнота. В третий раз все повторилось. Лана опять пришла в себя, - на сей раз чуть раньше, пока Манохина волокла ее на кухню, - огляделась и увидела Антона.

- Ты видишь? - спросила Анастасия.

- Да, Настя. Да, я вижу.

- Кого ты видишь?

- Анастасия...

- Кого ты видишь? Кого!?

Лана помимо воли бросила взгляд на связанного Фридмана. В прошлый раз, кажется, он выглядел более уставшим...

- Я не...

- Кого ты видишь!? - завизжала Манохина. - Ответь мне, ответь, кого именно ты видишь. Кто это?

- Это Антон Фридман.

Манохина улыбнулась, жутко, медленно растянув почти бескровные губы.

- Фридман... Фридман...

Сделала шаг назад и... растворилась в воздухе, оставив после себя ошметки черного дыма. Лана сидела и смотрела на то место, где только что была сумасшедшая, и больше не была уверена, что здесь только одна сумасшедшая. Сидела и смотрела.

Не было сил ни плакать, ни говорить, ни думать, ни, кажется, дышать. Сидела, тупо глядя в никуда, до ужаса боясь повернуться. Вдруг Фридман тоже стал черным дымом. Или проснулся. Или... Но в какой-то момент нервы и усталость взяли свое, и Лана провалилась в вязкий сон... Увидела смеющихся одногруппников; это зима, поздний вечер, медовый свет фонарей, дым сигарет. Они смеются, как гиены. Смотрят на нее и смеются. И смеются, и смеются...

- Посмотри на меня! - орет Анастасия, и тревожный сон тает, рвется на лоскуты. - Ты кто такой?

Лана открывает глаза.

- Я еще раз спрашиваю!

Фридман не спит. Он привязан к стулу.

- Ты кто такой?

- Антон... - шепчет Лана, а потом оборачивается и видит, что к другому стулу привязан другой Фридман, а к еще одному - Цезарь Геннадьевич.

Он-то здесь каким боком?

- Кто ты такой?

Женщина подошла, схватила Фридман за волосы, оттянула голову и приставила нож ему к горлу.

- Я Антон, - выдавил он. - Я просто Антон.

- А он кто?

Лана автоматически смотрит туда, куда Манохина показывает рукой.

- Тоже Антон.

- Я тебя убью, - вздыхает Анастасия, - а следом убью их всех. Почему вас двое? Почему вас трое?

- Анастасия, - начала было Лана.

- Заткнись! Заткнись! Заткнись! Вы убили моего мальчика, - выдохнула она.

- Все вы. Вы все виноваты.

Лана плохо поняла, что именно произошло дальше. Манохина опять исчезла, а Фридман требует что-то, говорит какую-то чушь про путешествия во времени, а потом Цезарь Геннадьевич встает, каким-то образом развязав веревки, что ли... как он... Нет-нет, ничего удивительного, не мудрено, с такими-то ручищами... и вытаскивает их, Лану и Антона, на поверхность. Оказывается, что они были под землей. Там, под землей, провиант и ремонт. Такие бункеры строят, когда ждут войну. Или для съемок фильма.

- Идемте, времени все меньше!

Цезарь Геннадьевич ведет себя странно.

- Эта... То, что когда-то было моей матерью, теперь представляет серьезную опасность. Она... моя бедная мама устала...

- Мама?

Лана пытается понять хоть что-нибудь, уцепиться хотя бы за одно слово, которое не звучало бы безумно.

- Патрульный времени. Эти существа живут только во снах. Но что делать, если жертвам нет необходимости спать? Надеюсь, той памяти, что я успел украсть, вам на первое время хватит. Спасибо, Антон. И... извините, что... Я старался как мог и пришел бы раньше...

Опять встрепенулся, как напуганная птица.

- Если бы не зубная боль.

- Чего?

- Неважно. Некоторое... хе-хе... некоторое время я для вас выиграл. Хотя теперь понимаю, что придется пожертвовать вами обоими.

- Пожертвовать?

Лана смотрит на Цезаря Геннадьевича.

- Не вами, Лана. Вы - триггер. Благодаря вам все и получилось. Я не знаю, что... что или кто там конкретно, и не смогу пойти с вами, они скоро обнаружат мое отсутствие. Корабль не нужен, Антон. Если вы об этом спрашивали. Никому не нужен никакой корабль.

Цезарь что-то говорит Антону на ухо. А затем... Затем хлоп - и в воздухе на том месте, где он только что стоял - султан серо-белого дыма.

- Что происходит?

Фридман смотрит на Лану так, будто только что понял, что и с ней нужно что-то делать.

- Нам предстоит путешествие, Лана.

- Что... Какое... Что происходит? Что произошло, какого...

К горлу подступают горячие слезы.

- Какого!

- Дай мне руку, пожалуйста.

Вокруг - сиреневая перед рассветом степь. Лана мелко дрожит от холода.

- Мы...

- Дай мне руку, ладно?

- Я...

- Просто дай мне руку.

Лана делает нерешительный шаг вперед и протягивает руку. Он берет ее мокрую от пота ладошку своими горячими пальцами, сжимает.

- А теперь закрой глаза.

Лана повинуется.

Город захлопнулся, как капкан. Жизнь замерла. Сны притихли, попрятавшись, и осталась только голодная бездна. Потом исчезли точки опоры. Секунду или две я действительно думал, что могу куда-то откуда-то падать. Странно, но тот факт, что я нигде, придал сил и решимости.

Меня нет. Я умираю там, среди жухлой черной листвы под окнами, среди окурков от сигарет и дерьма, лежу и, хрипя, как выброшенная на сушу рыба, слепо смотрю на кривые ветки деревьев. Не слышу ничего и больше ничего не чувствую. Или я мертв: переломанное тело запихали в мешок, свезли в морг и закрыли в холодильнике. Теперь эта куча мяса лежит там и гниет. Меня не существует, а значит, сразу четверо постоянных, окруживших меня со всех сторон (ха-ха - «сторон!»), ничего не смогут мне сделать.

Только языкам молоть герои.

- Уважаемый Андрей, - начал тот, что «стоял» прямо напротив, - мы настоятельно рекомендуем вам прекратить дестабилизующую деятельность. Кому, как не вам, должно быть яснее всего, что агрессия подобного рода непродуктивна. Результат невозможен.

Они говорили, как запутавшиеся в скриптах роботы. Говорили одно и то же. Один за другим.