Задорнов обиделся.
На протяжении всей пресс-конференции он в сторону этого журналиста даже не смотрел.
Редактор — кандидат филологических наук между прочим, — прочитал текст будущей публикации и вдруг подозвал к себе корреспондента.
— Ты тут что-то непонятное написал.
— «Все усилия пропали втуне», — прочитал корреспондент. — Что ж тут непонятного?
— Что такое «втуне»?
— Ну, бестолку.
— Замени, — приказал редактор. — Такого слова в русском языке нет…
Перед выборами мэр города совершил турне по наиболее авторитетным газетам, чтобы заручиться поддержкой.
Посетил он и солидный деловой еженедельник.
В конце беседы предложил:
— Давайте дружить. Я всегда рад встречаться с прессой. Вы — молодые умные ребята. И газета ваша хорошая. Вы за сенсациями не гоняетесь… Когда мы с вами еще раз увидимся? Назначайте день, я приеду.
Один журналист ляпнул:
— А давайте на следующий день после выборов…
В одной газете месяца два не платили зарплату.
Корреспондентки, заглянув в бухгалтерию и узнав, что денег опять не будет, долго дымили в курилке, возмущались и вынашивали планы мести.
— А давайте в сэкс-шопе купим резиновый член, — придумала одна. — И приклеем его к столу директора. Приходит он, садится, а тут такой подарок!..
Предложение вызвало безумный восторг:
— Давайте, давайте!.. Так ему и надо, паразиту..
Корреспондент, проходя мимо, тоже заинтересовался:
— А что, неплохо. По сколько сбрасываемся?
— Да не сейчас — потом… Денег нет!
Дней через десять бухгалтерия начала гасить задолженность.
Получив свою часть зарплаты, корреспондент подошел к сотрудницам испросил:
— Ну, девочки, так как насчет фаллоса директору?
— А ну его в пень, урода, — деньги на него тратить!.. Пошли лучше пиво пить!
Относительно молодой журналист устроился на работу в газету с сильными почвенническими традициями.
Кроме того, средний возраст местных корреспондентов был лет пятьдесят, не меньше.
Буквально с первых дней работы он был озадачен оценками, которые время от времени давали старшие коллеги, говоря о ком-нибудь:
«Да это же француз, что ты от него хочешь!..».
Или:
«Да это все французские штучки!..».
При этом упоминались фамилии типа Рабинович или Вайсман.
Не сразу парень понял, что «француз» — это эвфемизм слова «еврей».
Сейчас за него не выгоняют с работы и не прорабатывают в парткоме за национализм и (или) сионизм.
А вот советские журналисты, прошедшие кузню шестидесятых-семидесятых, на всю жизнь запомнили, что в стенах редакции слово «еврей» произносить нельзя…
Когда в городе появилась еще одна городская газета, новоиспеченный редактор обзвонил знакомых журналистов, предлагая сотрудничать.
Связался он и с журналистом, специализирующемся на тюремной тематике.
— Давайте я вам о новочеркасской тюрьме напишу, — предложил журналист. — Рассказываться в статье будет о том-то, том-то и том-то…
Редактор немедленно пришел восторг.
— Замечательно! — закричал он. — Пиши! К пятнице управишься?
— Я постараюсь.
Прочитав статью, редактор пришел в еще больший восторг и заверил, что наследующей неделе материал обязательно будет опубликован!..
Развернув свежий номер газеты, журналист матюкнулся.
Вместо полосного очерка он увидел заметку строк на семьдесят, в которой узнал только свою подпись.
Даже акценты в заметке были расставлены так, что первоначальный смысл менялся с точностью до наоборот.
Журналист выругался и решил прекратить какое-либо сотрудничество с этой газетой.
Даже за гонораром в день выплаты не пошел.
А через некоторое время встретил на улице редактора.
— Здравствуй, дорогой, — сказал редактор. — Почему не заходишь? Почему нам больше ничего не пишешь? Нам нужны золотые перья!
Один журналист работал в тюремной газете.
За десятилетие стал большим специалистом в области жаргона.
Да и вид приобрел соответствующий — короткая стрижка, приблатненные манеры…
Со стороны посмотришь — по улице идет какой-то босяк, а не майор внутренней службы.
На жаргоне психиатров это называется профессиональной деформацией личности.
В народе говорят проще: с кем поведешься, от того и наберешься…
Как-то он поехал в столицу России к знакомому.
Только сошел с поездка — к нему подвалил какой-то блатной:
— Здорово, брателла!
Признал, надо полагать, родственную душу…
Майор в тон ему ответил. Ему приятно было щегольнуть познаниями.
Завязалась беседа, в которой случайный знакомый стал прощупывать намерения: ты сюда просто так приехал или на "гастроли"?
Когда узнал, что просто прикатил отдохнуть, людей посмотреть и себя показать, пригласил в гости.
Да столь настойчиво, что журналист не смог отказаться…
По дороге майор старательно осмотрел себя — нет ли в одежде чего-нибудь такого, что позволило ли блатному корешу и его друзьям узнать, что привезли на блат-хату работника ГУФСНа?
К счастью, ни галстука, ни форменного ремня на нем не было — обычная гражданская одежда…
Всю ночь они беседовали о жизни, бухали.
Майор сумел произвести должное впечатление — человека делового, знающего и себе на уме.
Утром он уехал восвояси — живой и здоровый.
Если до этого случая он сомневался в своем знании жаргона и блатных обычаев, то теперь его буквально распирало от гордости.
Боевое крещение состоялось!
Молодого журналиста месяц печатали в одной газете — на правах внештатного автора.
Все, что он писал, редактору безумно нравилось.
Потом журналисту предложили штатную работу.
В конце недели состоялась очередная планерка, и новичку предложили сделать обзор свежего номера.
Ну, журналист высказался в полный рост.
Начал он с просчетов верстки, а закончил характером публикуемых материалов и редакционной политикой газеты.
В том смысле, что надо оперативнее откликаться на события городской жизни. Даже на криминал и "желтые" скандалы. Иначе скоро газета потеряет читателей, прогорит и все они останутся без работы…
Некоторые корреспонденты поддержали журналиста.
Состоялся конструктивный разговор.
Только редактор сидел надувшись, как мышь на крупу.
И во взгляде его было: пригрел, блин, гадюку у себя на груди!..
В понедельник, когда журналист пришел в редакцию, сослуживцы намекнули, что ему в самый раз писать заявление.
— С какой стати? — сказал журналист. — Если уж газета считает себя демократическим изданием, то должна уважать чужое мнение!
— Так-то оно так… Но лучше ты не жди, когда тебя вызовут на ковер.
Два дня редактор, большой любитель поболтать о литературе с начитанным новичком, ограничивался лишь кивков, встречая утром в коридоре.
Все материалы, которые журналист сдавал, возвращались на доработку или вовсе отклонялись от публикации.
А на третий день, возвращая очередную статью, редактор буркнул:
— Не оправдал ты моих надежд…Пиши заявление по собственному или уволю по статье за профнепригодность!
Журналист прекрасно понимал, что уволить его за профнепригодность практически невозможно — несмотря на молодость, он уже имел имя.
Но спорить не стал.
Написал заявление и получил расчет.
Потом не без гордости рассказывал:
— Я в такой-то газете проработал две недели… Это мой рекорд. Меньше я еще нигде не работал.
— А почему ушел?
— С редактором таким-то может сработаться только гомосек. Причем — пассивный.
Корреспонденты газеты, в которой был очень сволочной редактор, для релаксации после фитилей повесили на стену плакатик.