Но знать, значится ли в нем его имя, хотелось чрезвычайно.

В этот день Мартинесу поступило одно личное письмо. Не от прапорщика Таен, к сожалению, а от родной сестры Випсании. Она лениво поглядела на него с настольного экрана и заученным жестом поправила сбившуюся прядь черных волос.

— В начале следующего месяца мы устраиваем вечеринку. — Это казалось невозможным, но при каждой их новой встрече ее голос звучал все изысканнее. — Мы будем в восторге, если ты придешь, Гарет, крошка, но я боюсь, что ты будешь занят и не сможешь выкроить время на нас.

Мартинес не стал посылать ответ. Он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы понять, что услышанное им было приказом ни в коем случае не появляться на их вечеринке (на тот случай, если он не догадался бы об этом, его и назвали «крошкой»).

Випсания и две другие сестры Мартинеса, Вальпурга и Семпрония, прибыли на Заншаа всего через несколько месяцев после того, как Мартинес устроился на службу. Они сняли половину дворца Шелли и принялись внедряться в общество Заншаа. Считалось, что Семпрония посещает университет, а две прочие приглядывают за ней, но если она что и изучала, то явно не учебники.

Мартинес помнил своих сестер еще детьми — приставучими, умненькими, иногда приятными, а чаще докучливыми, надо признаться, но все равно детьми, девчонками. Но эти стильные молодые женщины, устраивающие приемы во дворце Шелли, казались не просто выросшими — он не мог бы сказать, сколько им теперь лет, — подобно нимфам, украшающим фонтаны, они казались предвечными, стоящими вне потока времени.

Предполагалось, что им понадобится помощь Мартинеса, чтобы устроиться в столице. Но они прибыли с рекомендательными письмами, и его помощь не потребовалась — оказалось, что он вообще им не нужен. Все, чего они от него хотели, — чтобы он держался от них подальше. Казалось, они избавились от ларедского акцента еще по дороге в столицу, а его выговор только напоминал им об их провинциальном происхождении, выставляя их в невыгодном свете перед их новыми друзьями.

Иногда Мартинесу казалось, что он не любит своих сестер. Но разве нимф, резвящихся в фонтане, заботит, любят их или нет? Они просто есть, и все тут.

К тому времени как Эндерби разобрался со своими делами, солнце уже село, а серебряное кольцо ускорителя, опоясывающее Заншаа, казалось полосой сверкающих искр, протянувшейся по небу. За окном уже шныряли ночные птицы, вылетающие на охоту в сумерках. Ладони Мартинеса были в высохшем поту, темно-зеленая форменная куртка липла к телу. Ныл намятый жестким стулом крестец. Мартинес мечтал о душе и чтобы потом прапорщик Таен размяла его плечи длинными умелыми пальцами.

Командующий флотом Эндерби расписался на распечатках последних документов и заверил их отпечатком большого пальца. Мартинес и Гупта засвидетельствовали, что все оформлено как полагается. После этого Эндерби выключил мониторы на своем столе и поднялся со своего места, расправив плечи, как и полагалось в официальном присутствии.

— Благодарю вас, господа, — объявил он и обратился к Мартинесу: — Лейтенант, могу я попросить вас проследить, чтобы приглашения командирам судов были доставлены вовремя?

У Мартинеса упало сердце. Эти «приглашения» были не из тех, которыми какой-нибудь командир осмелился бы пренебречь: речь шла о собрании, на котором обсуждался день смерти великого господина, и доставлять их полагалось лично в руки.

— Конечно, милорд, — ответил он. — Я доставлю их на кольцо, как только напечатаю.

Командующий флотом обратил на Мартинеса взгляд снисходительных карих глаз.

— Вам вовсе не обязательно заниматься этим лично, — заметил он. — Пошлите одного из дежурных кадетов.

Спасибо и на этом.

— Благодарю вас, господин командующий.

Младший лейтенант Гупта, с которым Эндерби уже попрощался, отдал честь и ушел. Мартинес зарядил в принтер плотную бумагу, специально изготовленную для таких оказий (она была сделана из настоящей древесной целлюлозы), и распечатал приглашения Эндерби. Разложив плотные листки по конвертам, он поднял глаза и увидел Эндерби, сосредоточенно глядящего в громадное окно в две стены. Свет мириад огней, зажегшихся в нижнем городе, мягко освещал профиль командующего. У него было непривычное, чуть ли не растерянное выражение лица.

Теперь Эндерби мог сколько угодно стоять в своем офисе и глазеть на открывающийся вид. Никакие дела больше не ожидали его.

Он все уже сделал.

Мартинесу было любопытно, испытывает ли человек, проживший жизнь столь успешно, как Эндерби, сожаления о прошедшем, когда эта жизнь подходит к концу. Даже принимая во внимание его происхождение из очень привилегированного клана, надо было признать, что и сам он сделал немало для того, чтобы преуспеть. Все те привилегии, которые полагались ему по праву рождения, еще не гарантировали чина командующего флотом. Он был богат, принес славу своему роду, все его дети были устроены в жизни и счастливы. С женой была проблема, это правда, — но растрата, совершенная женой, не бросала тени на командующего флотом, следователи сделали все, что могли, чтобы доказать это.

Может быть, он любит ее, подумал Мартинес. Браки среди пэров обычно устраивались исходя из интересов рода, но иногда это не исключало любви. Может быть, о любви командующий все-таки сожалеет.

Но сейчас было не время размышлять о личной жизни командующего. Настало время Мартинесу пустить в ход все лукавство, все обаяние, которое он рассчитывал обратить сегодня на прапорщика Таен.

Сейчас или никогда, решил Мартинес, собираясь с духом.

— Милорд? — проговорил он.

Эндерби вздрогнул от неожиданности и повернулся к нему.

— Да, Мартинес?

— Вы что-то сказали сейчас, но я не разобрал, что именно.

Мартинес не знал, с чего начать разговор, и решил представить все так, словно Эндерби сам обратился к нему.

— Разве я что-то сказал? — удивился Эндерби и покачал головой. — Пустое. Наверное, просто подумал вслух.

Мартинес отчаянно пытался привлечь внимание командующего.

— Похоже, что для нашей организации наступают тяжелые времена, — заметил он.

Эндерби кивнул.

— Возможно. Но у нас достаточно времени на то, чтобы приготовиться к ним.

— В это тяжелое время нам понадобятся командиры, подобные вам.

Эндерби неодобрительно скривил губы.

— Во мне нет ничего особенного.

— Позволю себе не согласиться, милорд, — ответил Мартинес, делая шаг к командующему. — Мне выпала большая честь работать с вами последние несколько месяцев, и я надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что такие дарования, как ваши, на дороге не валяются.

Эндерби снова скривил губы и высоко задрал брови.

— Но вы ведь вроде не работали с другими командующими флотом, не правда ли?

— Нет, но я работал со многими людьми, милорд. И со многими пэрами. И… — Мартинес чувствовал, что увяз. У него вспотели подмышки. Он набрал полную грудь воздуха, не в силах остановиться, — и я могу судить о том, как ограничено большинство из них. И о том, насколько ваш кругозор шире, милорд, что бесконечно важно для интересов службы и для…

Мартинес запнулся под ледяным взглядом Эндерби.

— Господин лейтенант, — произнес тот. — Не будете ли вы так любезны перейти к сути своей речи?

— Суть, милорд командующий, — промямлил Мартинес, — суть в том… — Он собрался с духом (по правде говоря, он был уже перепуган выше меры) и закончил: — Суть в том, что я надеялся разубедить вас уходить в отставку.

Он надеялся, что взгляд Эндерби смягчится, когда тот столкнется с подобной заботой. Может быть, отеческая рука ляжет на плечо Мартинеса и нерешительный голос спросит: «Это действительно так много для тебя значит?»

Но вышло не так. Лицо Эндерби словно закоченело, он словно раздулся изнутри, всегда прямая спина натянулась струной, он выпятил грудь и выдвинул нижнюю челюсть, обнажая при разговоре ровный ряд ослепительно белых зубов.

— Да как ты осмеливаешься подвергать сомнению мое решение? — прогремел он.