В бурю и дождь с проклятиями и слезами войско пилигримов двинулось назад к берегу. Аскалон предстш1 перед их глазами в виде пустынной кучи камней, только с трудом можно было пробраться внутрь города по грудам развалин. Но, несмотря на то, крестоносцы ревностно приступили к восстановлению города. Король, щедрый как всегда, поощрял рабочих денежными подарками и, чтобы показан» всем хороший пример, сам таскал камни. Из страшного мусора с необычайной быстротой воздвигались ваты, башни и дома. Но вскоре новая беда прервала это полезное дело. Пизанцы и генуэзцы вступили в Акре в кровавую распрю. Первые держались англичан и короля Гвидо, другие пристали к французам и маркграфу Конраду. Все сирийские христиане были вовлечены в раздор партий. Конрад с войском и флотом явился под Акру, чтобы вместе со своими сообщниками завладеть городом. Потом, правда, он отступил от крепости, когда Ричард пришёл на выручку, но разговор, который он имел затем с королём, скорее обострил раздор вместо того, чтобы его утишить. В этот момент, тотчас после пасхи 1192 года, пришло, однако, новое известие из Англии, по которому враги Ричарда ещё серьёзнее угрожали его престолу. Тогда король объявил начальникам войска, что он не может дольше оставаться в Сирии и должен без дальнейшего промедления вернуться на родину. Если это так, ответили прелаты и бароны, то пусть он позаботится хоть только о том, чтобы окончательно устранить всё ещё разраставшийся спор за Иерусалимский престол. Ричард спросил их тогда, кого он должен ввести во владение королевством — Гвидо или Конрада? Он, конечно, думал, что его вельможи нелегко согласятся выбрать маркграфа, но весьма ошибся в этом, потому что все указали на Конрада, как на единственного человека, достаточно храброго, умного и способного восстановить достоинство Иерусалимского престола, если это вообще ещё возможно. Между тем Ричард, несмотря на всё своё разочарование, согласился с единодушным желанием вельмож, потому что мысли влекли его на родину, и он велел сообщить Конраду, что признает его королём. В Тире, вследствие этого, поднялось бурное ликование, которое было тем законнее, что маркграф, который незадолго перед тем снова начал переговоры с Саладином, именно тогда получил благоприятные известия об их успехе. Правда, султан требовал, чтобы Конрад соединился с ним для нападения на крестоносцев, о чём теперь, конечно, нечего было и думать, но в то же время он сделал маркграфу больше уступок, чем когда-нибудь прежде, заявив о готовности оставить ему всё, что в это время было в руках христиан, за исключением Аскалона, и, кроме того, отдать те части Палестины и Святого города, которые он уже раньше предлагал Ричарду.

Но едва это посольство прибыло ко двору нового короля, как он был убит 28 апреля 1192 года в Тире двумя ассасинами. Это убийство, которое произвело повсюду чрезвычайное впечатление, приписывалось то Саладину, то Ричарду, но, без сомнения, несправедливо, потому что Конрад вызвал против себя месть фанатической секты, ограбив один ассасианский корабль[59]. Его смерть была чрезвычайно тяжёлым ударом для христианского дела. Благодаря своему безрассудному честолюбию, он отяготил свою совесть разными злыми делами, но в то же время убедил весь мир, что никто подобно ему не мог бы удержать успехи ислама, и если бы ему было суждено пожить дольше, то сирийские франки, конечно, увидели бы лучшие дни.

Теперь дела сложились иначе. Как внутреннему, так и внешнему миру Иерусалима снова грозила опасность. Счастье было на этот раз хоть в том, что король Гвидо почти уже не вмешивался в дела. Один из французских вельмож, граф Генрих Шампанский, очень скоро приобрёл благосклонность жителей Тира, а вскоре и всех крестоносцев, включая даже короля Ричарда, который был его дядей. Дикое время нисколько не затруднилось тем, что через несколько дней по смерти Конрада граф женился на его вдове, притом беременной, и, конечно, наследовал умершему — как в браке, так и на Иерусалимском престоле. Вскоре после того старый покровитель короля Гвидо вознаградил его за потерянный на суше престол назначением в правители острова Кипра.

Но война с Саладином всё-таки продолжалась. Ричард забыл, что только что объявил своё возвращение на родину безотлагательным, пошёл к Даруму, сильной крепости к югу от Аскалона, взял её приступом в мае 1192 года и снаряжался к новой борьбе, когда из Англии внезапно пришли новые печальные известия. Непостоянный государь, хотя и заявил тотчас, что теперь уже ничто не может задержать его в Сирии, однако возбудил этим сильнейшее недовольство всего войска. Всеобщий голос был тот, что он может идти или оставаться, что и без него отважатся на борьбу за Иерусалим. Гордый король сильно испугался, услыхав эти слова, и проводил целые дни в мучительном сомнении, должен ли он постыдно бросить пилигримов или окончательно повредить дальнейшим промедлением своему престолу дома. Наконец, он принял решение остаться в Сирии, по крайней мере ещё одно лето и зиму, какие бы известия не пришли к нему из Европы. Естественно, что тотчас после этого был решён поход в Иерусалим и к нему с большой радостью приступили как знатные, так и простые люди. Виды на успех предприятия были на этот раз немаловажны. Время года, июнь 1192-го, было благоприятно, военная сила врагов сравнительно незначительна, потому что Саладин не собрал ещё тех значительных войск, которые он отпустил в прошлую зиму, и даже меньше чем когда-нибудь мог рассчитывать на храбрую выдержку своих войск. Только некоторые из его офицеров решили во что бы то ни стало удержать Иерусалим, тогда как другие думали, что нужно только постараться отбить христиан в открытом поле. Если это удастся, то Святой город будет вне опасности, а если не удастся, то, конечно, он будет потерян, но ислам может существовать и без него. Султан с великой горестью понял из этих слов, какой в его войске распространён страх — выдержать во второй раз осаду, как в Акре. В безмолвные часы по его щекам текли слёзы; главное дело в его жизни казалось бесповоротно потерянным.

Между тем в действительности ему нечего было особенно бояться короля Ричарда. Поход христианского войска шёл опять весьма медленно только до Бейтнуба. Там была сделана остановка на несколько недель. Во время этой остановки Ричард забавлялся отважными стычками с неприятельскими партизанскими отрядами и нападениями на богатые караваны, которые тянулись из Египта, но при этом, как всегда, потерял совершенно из виду главную цель своего предприятия. Мало-помалу он начал даже жаловаться, что Иерусалим неодолим по крепости его стен, по превосходству сил Саладина и вследствие той нужды, которую пилигримы непременно должны претерпеть при этой осаде. Разумнее казался, пожалуй, поход на Дамаск или Египет. Часть рыцарства соглашалась с его словами, но остальные, особенно французы, с гневом и издевательством восстали против такого непостоянства. В короткое время весь лагерь преисполнился ядовитым раздором, движение к Иерусалиму стаю невозможным, но не было речи и о каком-нибудь другом предприятии, а 4 июля Саладин был обрадован радостным известием, что христиане собираются просто вернуться к берегу.

Через несколько дней после этого Ричард снова попробовал окончить крестовый поход посредством мирных переговоров. Но султан находился теперь в слишком благоприятном положении, чтобы просто исполнить желание противника. Он показал себя чрезвычайно сдержанным, отказывался от всякой уступки мусульманской области и требовал прежде всего срытия Аскалона. Вдруг он, державшийся до сих пор большей частью в оборонительном положении, перешёл даже к нападению. В конце июля он явился с большими силами под Яффу, напал на только что восстановленную крепость, захватил вход в город и был уже близок к тому, чтобы взять последнюю его защиту — цитадель. Положение христиан, напротив, было очень сомнительно. Значительная часть войска пилигримов в глубоком унынии из-за жалкого предводительства Ричарда разошлась. Между англичанами и французами господствовало страстное ожесточение: даже в этот момент предводитель последних, герцог Гуго Бургундский, отказался от всяких дальнейших сношений с английским королём и вошёл в Тир, где вскоре умер. Но тут ещё раз помогла дикая отвага “Львиного сердца”. Он был в Акре, когда к нему дошло несчастное известие из Яффы. С быстротой молнии он собрал оставшиеся ещё под руками военные силы, поплыл в Яффу и в гавани, опережая своих людей, прыгнул с корабля прямо в воду, чтобы без замедления достигнуть берега (1 августа 1192 г.). Этим была спасена цитадель, но и город был вновь отбит у неприятеля, когда Ричард пронёсся по улицам с громким воинственным криком. 5 августа Саладин попробовал ещё раз с превосходными силами захватить и смять небольшой отряд короля. Как в иоле под Яффой, так и в самом городе произошёл бой, долго колебавшийся то в ту, то в другую сторону, Ричард показал себя таким богатырским, сильным, смелым и стойким, и на это раз таким разумным полководцем, что он не только удержал свои позиции, но и нанёс врагам большие потери и наполнил их сердца ещё большим ужасом к страшным ударам его меча.