— Бывает тут Лилька-блондинка. Фамилии не знаю. Глаза у нее такие глупые.

— Точно, она! — оживился Никита,— А сейчас ее нет? Я знаю, чем ее цепануть, а у нее может быть связь с Занозой.

Виригин взял со стола трубку радиотелефона, нажал кнопку вызова:

— Сережа, ты Лильку-блондинку сегодня не видел?

— Она сейчас здесь,— глухо ответила трубка.— В баре сидит с арабом.

— Давай ее ко мне!..— обрадовался Виригин.— Араба? Нет, араба не надо.

— Араба не хочешь? — деланно удивился Уваров.

Глаза его повеселели.

Такси не останавливались. Частники тоже. Егоров голосовал уже минут десять — глухо. Все проносятся мимо. Как чувствуют. Чего чувствуют?

Странные лезут в головы мысли. Скажем, водители могут чувствовать, что он, Егоров,— не тот, за кого себя выдает. Они не знают, что он сотрудник милиции, выдающий себя за страстного русского бура. Поэтому им кажется, что он — грабитель, выдающий себя за мирного пассажира.

Все это немного фантастично, конечно, но ведь даже, кажется, ученые доказали, что существует и телепатия, и энергетическая интуиция, и прочий черт в ступе. Иначе чем объяснить, что такси проносятся мимо?..

Вот снова — начала машина притормаживать, но рассмотрел водитель Егорова — и поддал газу.

Галстук, что ли, пугает?

Можно было бы сейчас признаться во всем Надежде и отвезти ее домой на оперативной машине.

И что?

И больше ее не видеть?

— Может, на метро проедем? — предложила невеста.— Здесь всего три остановки.

— А это не опасно? — среагировал вжившийся в роль Егоров. Надоела роль — хуже горькой редьки. Но все же приятно, что так грамотно среагировал. Есть еще порох в пороховницах.

— Думаю, нет,— покачала головой Надежда.

— У нас белые только на такси... — задумчиво протянул Егоров.

— Заодно метро наше посмотришь. Говорят, одно из красивейших в мире.

— Ах да,— «вспомнил» Егоров,— Я же читал! Метро у вас какое-то необычайное. Что ж, тогда рискнем.

Войдя в вестибюль станции, Егоров стал восторженно вращать головой и цокать языком. Постовой милиционер, узнав высокого начальника, не удивился его странному поведению. Милиционер хотел поймать взгляд Егорова, чтобы отдать честь. Но чтобы поймать взгляд, милиционеру пришлось бы залезть на потолок: Егоров пристально изучал люстру. 

— Опустишь его в щель и пройдешь,— Надежда вернулась от кассы, где покупала жетончик.

Егоров вперился в жетончик. Кругленький... Отчаявшийся постовой отдал честь егоровскому затылку. Егоров, старательно преодолевавший турникет, этого не заметил.

Но невеста заметила.

— А тебе, Пауль, уже честь отдают!

— Кто? — встрепенулся Егоров.

— Там милиционер наверху.

—  Может, в Африке был? — предположил Егоров.

Надежда рассмеялась.

«Ну не мошенница она, не мошенница,— уже в десятый раз уговаривал себя Егоров.— Ничего не заподозрила... Или это просто гениальная игра?»

Какой-то крохотный уголок для «гиены подозрений» в его душе еще остался.

Грунская явилась расфуфыренная: накрашенная, в красной блузке, в красных колготках. С дурацким бантом на башке. С обломом в глазах — жаль араба-то. Хороший араб. Там Розка-Гулькина или Машка Мультимедия ему не дадут заскучать. Араб уже готовый был — почти пел. Ждать не станет.

— Хороший клиент обломился,— беззлобно пожаловалась Грунская.— Нефтяной такой...

— Ничего, Лиля,— ободрил Виригин.— Дай Бог, не последний.

— Ты с Занозой уже рассчиталась или нет? — Уваров взял быка за рога.

— А откуда вы знаете? — Лиля открыла рот ровным колечком.

— По штату положено. Не ты одна на работе.

— Да пошла она... — с какой-то плаксивой, ненастоящей злостью произнесла Грунская.— Одолжила мне штуку баксов, я вернула, а она еще на штуку напрягает. Как это называется?

— Полное отсутствие совести,— с легкой иронией ответил Виригин.— В переводе на русский — беспредел...

На самом деле он Лилю понимал. Сам только что рассчитался с долгом.

— Да еще и бандюками пугает, стерва,— надулась Лиля.

— Так в чем же там «тема»? — не понял Уваров.— Если ты отдала?

— За то, что с возвраткой опоздала. Всего на два дня. Прикиньте, да?

— Свинство какое! — театрально возмутился Уваров.— Значит, мы с тобой, Лиля, друзья по несчастью.

— Она и вас напрягает? — удивилась Лиля.

— Хуже. Обманула.

— Это она запросто,— кивнула Лиля.

— Так давай друг другу поможем? — вкрадчиво предложил Уваров.

— Как? — немного напряглась Грунская.

— Мы с тебя долг снимем. Закроем эту «тему».

Грунская помолчала. Спросила нерешительно:

— А я что же?..

Виригин вытащил фото Надежды Соколовой, протянул Грунской.

— Кто это?

Лиля взяла фото.

— «Училка» какая-то.

Виригин и Уваров переглянулись.

— Почти угадала, Лиля. Воспитательница в детском саду. Никогда не встречала?

— Не-а,— протянула Лиля.— Я и в детский сад не ходила. С бабулей сидела.

Лиля поправила бант. Упущенного араба было жалко.

— Якобы мошенница,— пояснил Виригин.— Знакомится через Интернет с иностранными женихами, заманивает сюда, а здесь их «разводят».

— Это Заноза заливает?..— усмехнулась Лиля.

— Она.

— Ха!

— Что «ха»? — нахмурился Уваров.

— Вы гляньте на фотку. Какая из нее мошенница? Вот про детсад — похоже на правду..

«И почему ее дурой считают?» — подумал Уваров.

— Заноза сама этим промышляет,— продолжала Грунская.— Мне девчонки наши шепнули.

— Лиля, где она сейчас? — Уваров наклонился к «девушке» низко-низко, едва не задохнувшись в плотном запахе духов.— Я просто сгораю от нетерпения. Дрожу весь, веришь?

И вздрогнул всем телом. Лиля отпрянула. Уточнила деловито:

— А как вы долг снимите?

— Посажу ее к едрене фене!

— Точно?..

— Точнее некуда! Она меня лично «кинула».

— Верю,— кивнула Грунская.— Она в частной гостинице на Пушкинской «зависает».

Глаза у хоккеиста — того, что клюшкой с плаката замахивался,— были грустные.

Грустно так висеть годами на стене и замахиваться клюшкой.

И у Надежды глаза были грустные. Она сидела на сложенном диване, где вчера спал Егоров, вертела в руках чайную чашку. На журнальном столике стоял старый фаянсовый чайник. Печенье на блюдце...

Егоров смотрел в окно. Глупо как-то все... Вдали белели купола Пулковской обсерватории.

— А это что за строения? — спросил он.— Такого вида космического.

Надежда подошла, встала рядом.

— А оно и есть космического... Знаменитая Пулковская обсерватория.

Он слегка касался плечом Надиного плеча. Это было очень приятно.

— А там дальше — махнула рукой Соколова,— город Пушкин. Бывшее Царское село. Янтарную комнату недавно восстановили... А еще дальше — Павловск. Такой парк красивый...

Закат сегодня был тревожный, фиолетовый. Расплывался по небу, как клякса.

— Много у вас всего.

В Павловске он не был лет сто. В Пушкине — лет девяносто.

— Поживите у нас, не спешите,— предложила Надежда.

— А смысл? — буркнул Егоров.

— Можно вот в Павловск съездить. На электричке. А в Петергоф «метеоры» еще ходят. За двадцать минут, ветер в лицо! Когда теперь сюда выберетесь?

— Я вообще-то не за этим летел.

А ехидный внутренний голос поддразнил: «Да ты совсем не летел».

В комнату зашел Соколов-старший. Довольный. Обратился к Надежде:

— Подружки твои из садика звонили, благодарили. Дали им воду.

— Это все Пауль,— Надя улыбнулась и кивнула на Егорова.

— Да знаю! — радостно сообщил Владимир Афиногенович.— Молодец! Это по-нашему. По-питерски! Говорю тебе, переезжай. Может, отметим это дело?

— Спасибо, дядя Володя,— отказался Егоров.— Что-то не хочется.

— Папа, Пауль устал... — начала Надежда.

— Ухожу, ухожу...