А никак.

Лишь собрались в Мурманске в частном порядке в Союзе писателей России родственники и наследники тех, кто завершал вместе с Семеном Дежневым бросок на восток, — Ружниковых, Стадухиных, Дружининых и др., отвезли цветы на окраинную улицу Дежнева, заказали молебен, по рюмке при свече пригубили, путь их великий по карте прошли. Получили радиограммы, из Арктики отправленные, — от капитана атомохода “Россия” Орешко, от капитана атомохода “Арктика” Баринова, от старого ледового капитана Селиверстова — прямого наследника тех Селиверстовых — землепроходцев из 1640-х годов! Моряки-ледокольщики — помнят... И надеются. А власти не просто забыли, для них наше великое прошлое враждебно, и они сделают все, чтобы никто о нем не вспомнил, наше будущее им ненавистно, и они сделают все, чтобы у нас не было будущего. Этот юбилей — показателен. И потому — стоят, ржавеют у мурманских причалов омертвевшие ледоколы. Продать все, что можно, а что не можно — разморозить и заморозить, чтобы потом уже саму землю и недра ее — враспыл, — вот вожделенная мечта нынешних правителей и их хозяев...

В Арктике, по нашей национальной транспортной магистрали, уже шастают неизвестно чьи и неизвестно какие суда. И даже те из них, на которые посажено для отвода глаз по одному российскому моряку, не стесняясь, творят, что заблагорассудится. Иностранцы здесь — временщики, чужие, они — как наши нынешние правители... Но это все же — иностранцы. Но ведь экологически непредсказуемо бесчинствуют в Арктике и, так сказать, свои. Вот навигация 1998 года. Теплоход “Инженер Поплавский” тайком от Штаба морских операций объявился в Игарке, теплоход “Надежда” — на мысе Харасавэй, танкеры “Жиганск” и “Эмба” — в Хатанге. А потому “так сказать, свои”, что тот же “Инженер Поплавский”, например, шастал в Арктике под мальтийским флагом, оба танкера принадлежали некой ЗАО “Виша”, и нарушения правил плавания в Арктике делались по указанию судовладельца. Случись что — с кого спрос? Сколько уже примеров: терпит суденышко аварию, а за фирмой-владельцем ничего не стоит, аварийное судно прибрать некому и не на что, а о ликвидации последствий и говорить всерьез не с кем. А случиться в Арктике может все. 45 суток атомоход “Советский Союз” тяжелейше работал с финским танкером “Уйкку”, шедшим на замерзающий мыс Шмидта. И даже под столь мощной проводкой танкер получил пробоину, ладно, что в кормовой части корпуса, и топливо вроде бы не разлилось...

Раньше, что б мы ни делали в Арктике, мне не было стыдно, потому что мы старались избежать ошибок. Досадно бывало, потому что ошибки случались, а стыдно — нет. А сейчас, даже навсегда оставшись на мели, я стыжусь. И за себя, того, доверчивого, и за себя нынешнего, признавшего свое бессилие.

Вот о чем думаю я, хотя вопрос-то вроде — почти что не об этом.

И опять же — стыдно, ибо сейчас мне следовало бы без оглядки говорить о другом, не экологическом, политическом, к тому звать, чтобы первопричина исчезла!

К тому, чтобы осиротевший океан, осиротевшие берега, осиротевшая земля и страна перестали быть сиротами, есть только один путь: мы должны признать себя их сыновьями, ответственными сыновьями, готовыми на все во имя их. Тогда, быть может, и сами перестанем быть сиротами в своем Отечестве.

Николай Черкашин

НА ПОЛЯРНЫХ МОРЯХ

КРЕЩЕНЬЕ ПРИНЯЛи ПОДО ЛЬДОМ

Атомный подводный крейсер стратегического назначения “Томск” шел под тяжелыми паковыми льдами с Кольского полуострова на Камчатку. Когда-то командирам за такие переходы давали Золотые Звезды Героев. Ныне подобные рейсы стали обычным для подводников-северян делом. И все же...

И все же этот поход был уникальным в своем роде. Впервые на борту атомного подводного ракетоносца шел священник — епископ Камчатский владыка Игнатий. Ни один пастырь на планете не добирался к своей пастве столь необычным, многотрудным и опасным путем. Однако это была его добрая воля, которая получила благословение Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Разумеется, речь шла не о способе транспортировки владыки к новому месту службы — в Петропавловск-на-Камчатке. Предполагалось, что святой отец будет окормлять в походе моряков-атомоходчиков, на долю которых выпадают сверхстрессовые перегрузки. Можно считать, что на российском атомном флоте это был смелый эксперимент в духовной сфере подводников.

Итак, в одной из кают жилого отсека обосновался митрофорный член экипажа. Он был именно членом экипажа — не пассажиром, ибо, во-первых, пассажиров на подводных лодках не бывает, а во-вторых, владыка, благо что позволял относительно молодой для его сана возраст, прошел весь положенный курс предпоходовой подготовки подводника наравне со всеми матросами, мичманами, офицерами. А это значит, что пришлось и из башни учебного бассейна всплывать, и из трубы торпедного аппарата выходить, и легководолазное снаряжение освоить, и все типы индивидуальных средств защиты не только изучить, но и применять в зависимости от той или иной аварийной ситуации. Когда до выхода в море оставалось несколько дней, епископа постиг приступ хронической язвы желудка. Отказаться от похода?

Владыка Игнатий не отказался. Три дня он провел в посте и молитве, пока не обрел силы для нелегкой своей миссии.

И вот над рубкой атомарины надолго сомкнулись многометровые арктические льды. Все шло, как обычно: вахта сменяла вахту, а на прокладочном столике штурмана крестик светоотметчика медленно переползал один меридиан за другим — с запада на восток. В положенное время священник благословлял трапезы в кают-компании, вел беседы с матросами, принимал всех, у кого была необходимость покаяться, открыть и очистить свою душу...

Командир вдруг помрачнел: эхоледомер показывал над лодкой многометровый беспросветный панцирь, и эхолот показывал под килем близкий грунт. Подводная лодка вошла в один из подводных желобов центральной Арктики. И пространство между ледяной “крышей” и скалистым “полом” все время сужалось. Один Бог знал, что там впереди... А если ледяная перемычка? Уже не развернуться — слишком тесно. И специальные противоледные торпеды, предназначенные для пробивки полыньи, не помогут — любой взрыв в “ледяном пенале” шарахнет мощным гидродинамическим ударом по самой лодке. Остается только одно — идти навстречу неизвестности.

Восемь моряков на российском крейсере попросили окрестить их, пока это еще возможно. Владыка Игнатий стал готовиться к совершению таинства, забыв про все беды, которые поджидали корабль по курсу. Вместо купели командир разрешил использовать маленький бассейн, что в зоне отдыха при сауне. Наверное, это был самый необычный обряд крещения за всю историю христианства — под водой и подо льдами в соседстве с ядерным реактором и баллистическими ракетами. И окунались новокрещенные воистину в ледяную купель: воду в бассейн трюмные напустили прямо из-за борта — с глубины в двести метров, а там температура не превышала полутора градусов тепла.

По счастью, все обошлось, и атомарина благополучно вышла из “пенала”, всплыла в назначенной точке и пришла в родную гавань. Там, в гарнизонном храме города Вилючинска, перестроенном из бывшего продсклада и освященном в честь Всехвального Апостола Андрея Первозванного, владыка Игнатий совершил благодарственный молебен по случаю успешного завершения нелегкого похода. Кстати, царские врата в этом скромном храме завешены синекрестным Андреевским флагом — точно таким же, какой развевался и над водой, и подо льдами на атомном крейсере.

Итак, уникальное духовное деяние свершилось. Кто же он, первый подводный святитель?

В миру владыку Игнатия звали Сергеем Геннадьевичем Пологрудовым. Родом из Иркутска. На свет Божий явился вместе с первыми отечественными атомоходами — в 1956 году. После школы и физического факультета Иркутского же университета два года служил в армии командиром взвода противотанковых управляемых реактивных снарядов. Лейтенант запаса Пологрудов вернулся в родной город и стал инженером Сибирского энергетического института. Потом ушел заведовать лабораторией в Институт хирургии. Когда же и как вступил он на пастырскую стезю? Об этом он рассказывает сам: