Маренич в своей бумаге приводила ряд примеров неудачной постановки вопросов. Один из примеров касался обнаружения в мусорном бачке, в газетном свертке, то ли трупа недоношенного младенца, то ли вообще плода, ставшего результатом выкидыша. Объект поступил в морг на исследование с вопросом о том, мог ли потерпевший до помещения его в мусорный бак передвигаться и совершать иные активные действия, с намеком на то, не сам ли он в этот мусорный бак и залез. Я припомнила, что ко мне подходил кто-то из общенадзорников и лепетал что-то про труп в мусорном бачке; поскольку я куда-то торопилась, то сунула страдальцу стандартное постановление по трупу, перемещенному с места убийства. Но свою-то голову надо на плечах иметь,! Как мог зародыш из газетного кулька совершать активные действия и передвигаться самостоятельно?

Второй пример был про труп с ножом в спине. Кроме колото-резаной раны, других повреждений на теле не было, но труп лежал на тесной хрущевской кухоньке, рядом с ним на полу валялись разные предметы кухонной утвари, запачканные кровью. Наверное, несчастная наша помощница по поддержанию гособвинения в истерике позвонила с места происшествия Лешке, и получила инструкцию изымать все, что несет на себе следы преступления. Вот она и изъяла все, что там лежало окровавленное. А раз изъяла, то не пропадать же добру, которое она потом и отправила вместе с трупом в морг, поставив на удивление логичные вопросы: могла ли единственная имеющаяся на трупе колото-резаная рана быть причинена столовой ложкой, крышкой от соковыжималки, фарфоровой солонкой в виде мыши и конической теркой. Она только нож, извлеченный из раны, туда не отправила, потому что признала вещдоком и приобщила к делу.

И что на это надо было отвечать эксперту? А главное, что мне надо было отвечать исполняющей обязанности заведующего танатологическим отделом, скажите на милость?

Расстроенная, я вернулась в кабинет. Синцов терпеливо меня ждал, мусоля в пальцах сигарету (не «Беломор»), но закурить, видимо, не решался.

— Я чего приехал-то, — сказал он. — Надо Иванова искать.

— А толку?

— Вот и я об этом. Надо как-то обставиться, если вдруг найдем. А то опять его в камеру посадим, а добрый дядя выпустит.

— Даже не представляю, под каким соусом его задерживать, — вяло сказала я.

— Ну подумай, я же к тебе не просто поболтать приехал, а как к опытному следователю.

— Не могу.

— Маша, не выпендривайся. Ты же умный человек. Давай, подумай.

— Не хочу.

— Ну, Маша! Сосредоточься. Что в такой ситуации должен сделать умный, опытный и грамотный следователь?

— Уволиться, — без раздумий ответила я.

— Не смешно, — сказал Синцов. По-моему, ему действительно было не смешно. Что-то окружающие в последнее время не ценят мои искрометные шутки…

— Ну не знаю я, Андрюша. Не терзай меня. Спроси вон Горчакова.

— Спрошу. Но сначала ты подумай.

Из уважения к нашему давнему с Синцовым знакомству, я добросовестно попыталась подумать.

—. Ну, не знаю. Если только добиться заявления от кого-то из родственников пропавших…

— Так.

— Возбудить дело… Только его никто не даст возбудить.

— Не отвлекайся.

— Значит, если вдруг, случайно, по недосмотру, возбудят дело по факту исчезновения кого-нибудь из женщин…

— А что ты так робко? «По факту исчезновения» … Говори прямо — по факту убийства. Нету такой статьи в УК — «исчезновение».

Я со страхом посмотрела на него. Зачем он мне напоминает? Я сама боюсь думать о том, что все эти женщины, в компанию которых я невольно попала, уже мертвы. Не загуляли, не сбежали из дому, а убиты и закопаны где-то в лесах. Или сброшены в воду, или сожжены… А все считают своим долгом ткнуть меня носом в этот факт. И Синцов туда же.

— Продолжай, продолжай, — подбодрил меня этот садист.

—Ну зачем ты сразу уж так-«убийство». Можно ведь возбудить дело о похищении человека.

— Это детали, ты давай к сути.

— А что — к сути? Ну, возбудили дело… Да, ты еще не знаешь: и Библия, которую у Иванова изъяли, и договорчик, который я забрала с комбината, исписаны человеческой кровью. Причем женской.

— Вот как? — Синцов бросил на меня быстрый взгляд. — Я так и думал.

Ой-ой-ой, какая проницательность! Думал он! Но вслух я этого не сказала.

— Если попробовать установить группы крови пропавших женщин, и если вдруг группа совпадет…— Это сложный путь. Все равно к Иванову не привяжем. Ладно, Маша, расслабься. Сменим тему. Как Иванова искать?

— Как искать? Андрюша, не изобретай велосипед, — посоветовала я. — Лучше старых добрых методов еще никто ничего не придумал. Когда у него день рождения?

На этот древний трюк традиционно ловили беглецов, обвиняемых и свидетелей. Хоть клиент и в бегах, но велик соблазн позвонить маме или папе и сказать, что у него все в порядке, а заодно и пробить обстановку: как там, ищут его или нет. Клиент звонил, под прослушкой общался с мамой, или женой, или подругой, и пока он трепался по телефону, оперативная группа уже ехала его задерживать.

— Зимой вроде, сейчас точно посмотрю, — он вытащил записную книжку. — Да, второго февраля. Не пойдет, долго ждать.

— Что еще? За что можно зацепиться? — размышляла я вслух, пока Синцов листал записную книжку. — О! Когда годовщина смерти его матери? Помнишь, опера местные рассказывали, что он хороший сын и могилку в порядке содержит.

— Погоди, найду, — видимо, у Синцова в записной книжке имелось полное жизнеописание; Паши Иванова. — Так, а вот это нам подходит, два дня осталось.

— Хорошо. Посади туда кого-нибудь, — посоветовала я и умолкла на полуслове. Кого ж туда посадишь, если у нас нет ни одного уголовного дела? Только самому сесть в засаду…

— Кого ж туда посадишь? — в унисон с моими мыслями отозвался Синцов, — только самому дежурить там на кладбище. Хотя нет. Поклянчу-ка я у криминалистов один хитрый приборчик и засуну в барак к Паше этому. Неужели к себе домой не зайдет, если появится? Все же он не в розыске. И головушка у него не шибко варит. Так что, может, и проколется.

— Андрей, а зачем его задерживать? — я вдруг посмотрела на ситуацию с другой стороны. — Не надо. Жилище оборудуй, и если повезет, лучше не хватать Иванова, а некоторое время посмотреть за ним.