- Это перевоплощение поэта, - скромно заключил Бурунов.
- А вот мой папа, может быть, на самом деле вернется молодым, а нас с вами через тысячелетие и помнить никто не будет.
- Печальное заблуждение века! Былого, разумеется, - к радости Нади прорвало Бурунова. - Еще профессор Дингль задавал сторонникам Эйнштейна, зло высмеивая их, каверзный вопрос. Как может получиться такое? Два брата-близнеца разлетаются в космосе до световой скорости, один на космическом корабле, стартовавшем с Земли, другой - на земном шаре, который, по Эйнштейну, движется относительно космолета точно с такой же скоростью и может тоже считаться космическим кораблем. Каждый из этих во всем равноправных космических путешественников вправе считать себя достигшим световой скорости, когда время его остановилось, сохраняя его молодость, а брата своего безнадежно стареющим. Не значит ли это, что братья, встретясь вновь, одинаково повзрослеют и поймут всю абсурдность теории относительности и "парадокса времени".
- Подождите! - обрадовалась Надя, что профессор Бурунов все-таки попался в ее трижды заброшенную сеть. - Насколько я знаю, Дингля опровергали утверждением, что брат на Земле летит равномерно, а брат на корабле - то ускоряясь, то замедляясь. Равномерные и ускоренные движения нельзя сопоставлять по теории относительности.
- Чепуха! Формальный ответ. А я докажу, что если верить теории относительности, то после разгона корабля до световой скорости время на нем якобы остановится, а на Земле будут лететь тысячелетия. В полете требуется только год разгона с земным ускорением, год торможения с той же интенсивностью у другой планеты. И повторение маневра при возвращении. Наш космонавт только четыре года будет находиться в ускоренном движении, а тысячу земных лет он будет лететь с одной и той же световой скоростью, так же равномерно, как и земной шар. Так что извольте применить формулы теории относительности и к рассматриваемому случаю, без всяких отговорок, чтобы прийти в конечном счете к абсурду, ибо каждый из братьев будет настаивать, что он остался юным, а его брат и сверстник - давно забытым тысячелетие назад предком. Притом оба будут правы, поскольку никакого "парадокса времени" нет и каждый из них повзрослеет лишь на четыре года!
Неожиданно Надя бросилась к Бурунову:
- Константин Петрович, милый! Позвольте, я вас поцелую!
Бурунов, который о таком мог лишь мечтать, оторопел.
Поистине сердце девушки - загадка! При такой поэтической внешности для ее эмоционального взрыва, оказывается, требовались не стихи, а абстрактные рассуждения.
- Это то, именно то, что я знала, в чем сомневалась и что хотела услышать! - задыхаясь, говорила Надя, поцеловав Бурунова в обе щеки. Теперь ответьте на последний вопрос. Хорошо?
- Хотел бы, чтобы мой ответ удовлетворил вас.
- Скажите, Константин Петрович, вот вы, так уверенный в отсутствии "парадокса времени", вы... вы решились бы на полет с субсветовой скоростью?
- Вы обезоруживаете меня. Но я хочу, чтобы вы оценили мою искренность, которая могла бы сказаться не только в этом ответе, но и в другом признании, о чем вы могли бы догадаться.
- Да, я хочу, чтобы вы искренне сказали бы мне все...
- О, тогда позвольте поцеловать вашу руку в знак всех владеющих мною чувств...
Надя протянула Бурунову руку. Все-таки он вооружил ее.
Бурунов галантно склонился, запечатлевая, пожалуй, несколько затянувшийся поцелуй.
- Браво, браво! - послышался звонкий женский голос с другой стороны полянки. - Вот где я нашла эту воркующую парочку!
Бурунов невольно отшатнулся от Нади, сделав вид, что он разглядывает свисающую с дуба ветку.
- Эй, Звездочка! - крикнула Надя. - Не хочешь ли принять участие в нашем ворковании? У нас тут с профессором расхождение во мнениях.
- Ах, поцелуйчики, начиная со щечек, ручек, называются "расхождением". А что же в таком случае "схождение"?
Говоря это, Кассиопея, распустив смоляные волосы, перебегала лужайку, утопая по грудь в траве.
В цветастом ярком платье, сама смуглая, она казалась легкой тенью, скользившей по цветной россыпи.
По пути она срывала ромашки, прикладывая их к волосам.
- Побереги "гороскоп", - крикнула Надя. - Не рви цветы, не рви!
- Это не ландыши, которые расцветут лишь через три года и вы снова явитесь сюда за ними. На дно ушедшего пруда.
Бурунов посмотрел на Надю и обратился к Кассиопее:
- Если вы, милая Кассиопея, вспоминаете о дне ушедшего пруда, то должны были услышать и о теореме Ферма, и о теореме Крылова, и даже о "парадоксе времени".
- Ничего я не слышала! Ни о каких теоремах! Хватит с меня университетской аудитории! Я просто нашла старую плотину, когда-то запруживавшую воду давнего ручья.
- А незабудки остались, - заметил Бурунов.
- Незабудки, незабудки! - передразнила Кассиопея. - Я вам никогда не забуду, Константин Петрович, что вы тайком от меня улетели в Абрамцево.
- Почему тайком? Вы опоздали на взлетолет. Академик ведь болен.
- Кстати, он спит. А если бы я действительно опоздала на все взлетолеты, то не нашла бы вас здесь в уединении. Я ведь на дельтапланах не летаю, как некоторые героини, - и она посмотрела в сторону Нади, добавив: Но опоздать, видимо, могла!
- Ну, Звездочка! Это уже слишком! - возмутилась Надя.
- И совсем даже не слишком! Думаю, что и твой Долговязов тебя по рыжей головке не погладил бы.
- Оставь Никиту, - отрезала Надя. - Пойдемте домой.
- Правда, правда! - подхватил Бурунов, прекрасно поняв суть упоминания о Вязове, упрекнув при этом себя за необдуманную старательность в опровержении "парадокса времени". Должно быть, не зря его расспрашивала об этом Надя. Уберечь ее надо от Вязова, а не доказывать, что тот вернется к ожидающей его подруге. - Надо идти, - продолжал он. - Ведь мы с Надей обещали "исправиться" к ужину. И Наталья Витальевна ждать не умеет.
- Это вы ждать не умеете, Константин, что означает постоянный, Петрович. Я теперь буду вас звать Зефир Петрович, в знак вашей ветрености!
- А из тебя получилась бы недурная актриса, - заметила Надя.
- А что? Недурно для лесной сцены? Но это еще не семейная сцена! Нет-нет, дорогой профессор! И не мечтайте! - злорадно продолжала Кассиопея, крепко ухватив Бурунова под руку.