— Что значит моя любовь для Клеопатры Львовны, — произнес он с горечью помимо собственной воли, — она не любит меня и не хочет быть моею женою.

— Она будет ею, Тишинский, — произнесла Фани, в упор глядя ему в лицо черными глазами.

— Что… Что вы говорите! — снова с надеждой и страхом вырвалось у него…

— Да, Клео согласна принадлежать вам, monsieur Мишель. Помните, вы говорили не раз в минуту откровенности, что готовы отдать всю жизнь за миг обладания Клео. Жизни от вас не потребуется, а… Впрочем, пусть она сама скажет все, что найдет нужным сказать вам. Клео, душка моя, выходи! Твой час пробил, — смеясь, крикнула Фани по направлению тяжелой портьеры, а сама поспешно скрылась в противоположную дверь.

— Клео! Родная моя! Неужели это правда? — так и рванулся навстречу молодой Орловой Тишинский.

— Это правда, Мишель.

— И вы будете моей? Моей Клео?

— Да, Мишель. Если вы этого непременно хотите… Если вы согласны за миг обладания мною простить мне те муки, которые вас ждут там, впереди…

— О, моя детка! Заранее прощаю вам все… все прощаю… Вы не можете быть дурною… Вы не обманете меня. Ведь вы же хорошо и честно рассказали мне, помните, ваше прошлое… И я верю вам слепо.

— Напрасно, Мишель… Я дурная… Но…

— Детка! Крошка, любовь моя, я весь ваш, верный раб… готовый на все ради вашего блага.

— И не проклянете меня за грядущие муки?

— Полно. Разве есть место проклятью там, где царит такая любовь, как моя!

— Спасибо, Мишель. Тогда еще одна просьба. Назначьте свадьбу возможно скорее… Завтра, послезавтра, если можно.

— Когда хочешь, моя родная, я весь в твоем распоряжении. Приказывай. Каждое твое слово — закон, — произнес он, со страстной горячностью целуя ее маленькие ручки. Клео отвернулась. На глаза ее навернулись слезы. Эта неподкупная любовь трогала даже ее эгоистичное сердце.

Невольно напросилось сравнение с чувством того, другого. Что было бы, если бы Арнольд любил ее так же?..

Прямо от Фани в закрытом моторе Тишинского Клео возвратилась домой. Слова упреков и гнева замерли на губах Анны Игнатьевны, когда она увидела беглянку, входящую под руку с Тишинским в свою гостиную. Клео опередила ее вопрос.

— Вот мой жених, мама. Я дала слово Мишелю… И, пожалуйста, поторопите свадьбой. Мы должны обвенчаться через три дня, — произнесла девушка своим обычным равнодушным голосом, каким всегда теперь говорила с матерью.

С легким радостным криком Анна Игнатьевна обняла дочь.

Они венчались тихо, безо всякой помпы, где-то на окраине столицы в присутствии четырех необходимых свидетелей. Перед отъездом в церковь Анна Игнатьевна, рыдая, благословила дочь, осыпая ее поцелуями. Но Клео холодно приняла материнские ласки.

— Поздно теперь плакать, мама, — сказал она. — Ты сама этого хотела… Ты добилась своего. Я люблю другого… Я люблю желанного, а выхожу не за него. И если я не выдержу… Если я вернусь к тому, кого люблю, да падет мой грех на твою голову, мама, — звенел еще долго-долго потом в ушах Анны Игнатьевны странно чужой и в то же время близкий, дорогой голос.

Позднее утро… Лучи сентябрьского солнца с трудом проникают через палевые шторы в изящную карельской березы спальню молодых Тишинских.

Михаил сладко спит, убаюканный ласками своей девочки-жены, об обладании которой он так страстно мечтал все эти долгие месяцы. Да, она сумела дать ему, не любя, прекрасную иллюзию, дивную сказку любви. Маленькая вакханка — она блестяще оправдала свое прозвание. Мишель вновь во сне переживает все свершившееся с ним в эту блаженную ночь…

Но его молодая девочка-жена не сомкнула глаз ни на минуту. С трудом дождавшись десяти часов утра, Клео быстро одевается, наскоро причесывается… зашнуровывает ботинки.

Свершилось… Купля состоялась… Ценою одной брачной ночи она приобрела свое счастье, свое вымученное счастье с Арнольдом. Сейчас она уйдет отсюда тайком навсегда. В изголовьях постели на подушке уже лежит приготовленная ею заранее записка:

«Прости, Мишель… Спасибо за все… Помни наше условие: отдать жизнь за миг обладания мною. Не ищи же меня и забудь. Клео».

Теперь остается только докончить туалет… Макс уже ждет ее у себя дома… Она вчера еще переговорила обо всем по телефону. Скорей же, скорей — к нему. И она лихорадочными движениями застегивает кнопки… Прикалывает шляпу… Накидывает манто…

Готово… Она одета с головы до ног… Можно уходить.

— Прощай, Мишель! Добрый, честный, великодушный, — шепчет Клео и, повинуясь странному, непреодолимому желанию, опускается у постели перед своим молодым спящим мужем.

Она смотрит в его лицо, усталое, милое и счастливое счастливым детским неведением, не чувствующим занесенного над его головою удара. Ей припомнились его горячие пламенные ласки, покорившие ее, вакханку, своею искренностью и непосредственностью.

Долго смотрела Клео, не отрываясь, на своего молодого мужа… А червь жалости уже точил ее сердце.

— Бросить его, не задумавшегося доверить ей свою честь, свое имя, ей, потерянной, посрамленной, ничтожной? Бросить его ради того, не умеющего даже и любить-то как следует!

Как раз в эту минуту Мишель, очевидно, сквозь сон почувствовав близость любимой женщины, вдруг ясно, светло улыбнулся и прошептал спросонья:

— Не отталкивай меня, девочка моя единственная… Я жить не могу без тебя, моя Клео… Не уходи!

Трогательно беспомощным и бесконечно милым показался он ей в эту минуту.

Острое жало болезненной жалости вошло глубоко в сердце молодой женщины и, казалось, влило в него новую отраву.

Нет, она положительно не в силах оставить его. Эта чужая любовь, такая сильная и непосредственная, захватила сейчас и ее самое…

Что-то странное, новое и прекрасное произошло в ее существе, потрясая до самых основ…

— Мой мальчик! Мой дорогой мальчик! — произнесла она, внезапно заливаясь слезами и давя в груди подступившие рыдания. — Успокойся, бедный, милый, я не обману тебя, я не оставлю тебя ни за что на свете!

Несколькими минутами позднее Клео стояла уже у телефона, прося соединить с номером Арнольда.

— Алло, это вы, Макс?

— Клео, моя малютка… Я жду тебя, моя дорогая…

— Напрасно, Макс… Я не приеду к вам… Я никогда не увижу вас больше. Прощайте, Макс. Прощайте, первая любовь моя!

— Маленькая дурочка! Что ты еще там затеяла? Какой вздор, Клео! Я приказываю тебе тотчас же быть у меня, — доносилось из трубки аппарата.

— Никогда. Слышите, никогда! И не смейте со мною говорить таким тоном!

— Я жду, Клео… Маленькая моя вакханка…

— Довольно, Макс! Я не хочу слушать вас больше. Все кончено. Я не приеду к вам.

— Берегись, Клео! Я найду средство вернуть тебя снова. Этот вексель, ты помнишь его, наверное, он в руках прокурора… И не сегодня-завтра…

Она побледнела… Смутилась на миг. Но все-таки собрала все свои силы и с гордым презрением бросила в аппарат:

— Мне смешны ваши угрозы, Арнольд. Припомните, я малолетняя… И суд всегда был снисходителен к таковым. Удар вашей мести упадет таким образом на мою мать… Какое мне до этого дело? Прощайте, Арнольд! Я вас больше не знаю…

Она порывисто повесила трубку и отошла от телефона, но тут силы изменили ей… Клео зашаталась и без чувств опустилась на пол…

…Постепенно под неустанными ласками молодого мужа отходило наболевшее сердце молодой Тишинской. Девочка-жена понемногу стала успокаиваться от пережитых ею волнений. Тишинский не жалел ничего, чтобы баловать и тешить свою маленькую жену.

Клео снова расцвела и похорошела. Одетая, как куколка, залитая бриллиантами, она появлялась всюду под руку с молодым, влюбленным в нее мужем, возбуждая зависть женщин и восторг мужчин.

Постепенно гас в ее душе образ соблазнителя Арнольда. Чистая, верная любовь Михаила заполняла ее всю. С прежним, казалось, все было порвано. С Анной Игнатьевной они не виделись… К Фани ее не тянуло. Вся ее прежняя жизнь казалась Клео теперь чем-то нечистоплотным и даже пошлым.