— Говард. — Тон Эллери стал подчеркнуто небрежным. — Ты когда-нибудь проходил по мосту?

— По мосту?

— Да.

Эллери показалось, что Говард заговорил столь же небрежно.

— Как-то раз проходил. А почему ты меня спрашиваешь?

— Что ты обычно делал, когда кончался приступ? Я имею в виду, если шел по мосту.

— Что я… делал? — замялся Говард.

— Да, что ты делал?

— Но почему…

— Ты ведь собирался с него спрыгнуть, не так ли?

Говард уставился на него:

— Черт побери, откуда ты это знаешь? Я даже врачам ничего не рассказывал.

— Стремление покончить с собой проявляется весьма отчетливо. А еще какие-нибудь эпизоды? Я хочу сказать, когда ты просыпался, понимая, что готов расстаться с жизнью?

— Да, так было раза два, — с трудом выдавил из себя Говард. — В первый раз я плыл по озеру в каноэ. И очнулся, упав в воду. А во второй — пришел в себя, стоя на стуле в номере отеля. И на шее у меня висела веревка.

— А сегодня утром, когда ты собирался выпрыгнуть из окна?

— Нет, это было вполне осознанно. — Говард вскочил с кресла. — Эллери…

— Нет. Погоди. Сядь.

Говард сел.

— Что же говорят доктора?

— Ну, органика у меня совершенно здоровая. И никакой истории болезни с описаниями этих приступов нет. А будь они эпилептическими или какими-то еще, они бы отмечались в медицинской карте.

— Они пробовали тебе что-нибудь внушить?

— Под гипнозом? По-моему, да. Знаешь, Эллери, они используют этот трюк, гипнотизируют тебя, а потом, еще до того, как вывести из гипноза, непременно требуют, чтобы ты обо всем забыл. Как будто проснулся от глубокого сна. — Говард угрюмо усмехнулся. — По-моему, я нелегко поддаюсь гипнозу. У них получалось раз-другой, а потом все безрезультатно. Я не иду на контакт.

— А они не предлагали что-нибудь еще, более конструктивное?

— Я наслушался массу ученых разговоров, и, вероятно, довольно толковых. Но вот приступы они предотвратить не смогли. А последний психиатр, которого отец ко мне привел, предположил, что я страдаю избытком инсулина.

— Избытком… чего?

— Избытком инсулина.

— Никогда о таком не слышал.

Говард пожал плечами:

— Он мне это объяснил. Необычное явление, прямо противоположное диабету и его причинам. Когда поджелудочная железа не вырабатывает — врач так и сказал «не вырабатывает» — достаточное количество инсулина, ты заболеваешь диабетом. А если она вырабатывает слишком много инсулина, то у тебя возникает… ну, как это, знаешь, такое длинное и чудное слово… и это, помимо всего прочего, способно привести к амнезии. Что же, может, он прав, а может, и нет. Никто из них не уверен.

— Но должно быть, они проводили тесты на содержание сахара в крови?

— И не пришли к определенному выводу. Иногда я реагировал нормально, а иногда — нет. Повторяю, Эллери, суть в том, что они сами не знают. Говорят, что сумели бы все выяснить, если бы я с ними контактировал. Но на что они рассчитывают? На частицу моей души?

Говард взглянул на Эллери глазами полными отчаяния и тут же, опустив голову, уставился на ковер. А Эллери молчал.

— Они охотно допускают, что у меня случаются периодические приступы амнезии, хотя с функциональной точки зрения, да и с точки зрения органики все в полном порядке. Ну и чем они мне помогли? Чем, я тебя спрашиваю? — Говард скорчился в кресле и почесал затылок. — Не верю я ни одному врачу, Эллери, с их хвалеными диагнозами. И сам понимаю, что если эти провалы в черные дыры не прекратятся, то я… — Он опять вскочил с кресла, подошел к окну, посмотрел на Восемьдесят седьмую улицу и, не оборачиваясь, спросил:

— Ты можешь мне помочь?

— Не знаю.

Говард резко повернулся.

— Ну, хоть кто-нибудь способен мне помочь?

— А почему ты решил, что я тебе помогу?

— Что?

— Говард, я не врач.

— И прекрасно, я сыт по горло этими врачами!

— Но в конце концов они установят причину.

— А мне что прикажешь делать, пока они ее устанавливают? Съезжать с катушек, как последнему психу? Поверь, и уже близок к этому.

— Сядь, Говард, успокойся.

— Эллери, ты должен мне помочь. Я в отчаянии. Давай поедем вместе ко мне домой!

— Поехать вместе с тобой?

— Да!

— Но зачем?

— Я хочу, чтобы ты был со мной рядом, когда начнется новый приступ. Я хочу, чтобы ты за мной пронаблюдал. Увидел, что я делаю. Возможно, я веду…

— Двойную жизнь?

— Да!

Эллери поднялся, подошел к камину и снова выбил трубку.

— Давай, Говард, скажи мне начистоту, — произнес он.

— Что?

— Повторяю, скажи все как есть, начистоту.

— Что ты имеешь в виду?

Эллери искоса взглянул на него:

— Ты от меня что-то скрываешь.

— С чего ты взял, ничего подобного.

— Да, да, скрываешь. Ты не желаешь контактировать с врачами, людьми, которые способны тебе помочь и найти причину и тогда назначить лечение. А ведь нелегко определить твою болезнь. Ты и сам признал, что не был с ними откровенен, а кое о чем рассказал мне первому. Но почему мне, Говард? Мы познакомились десять лет назад и общались всего три недели. Отчего ты выбрал меня?

Говард не ответил ему.

— Я скажу тебе почему. Потому, что я, — начал Эллери и выпрямился, — сыщик-любитель, а ты считаешь, будто совершил преступление во время одного из твоих «затмений». А быть может, и не одного. Быть может, ты совершал их постоянно, как только случались приступы.

— Но я…

— Вот почему ты отказываешься от помощи врачей, Говард. Ты боишься, что они смогут это обнаружить.

— Нет!

— Да, — твердо возразил Эллери.

Говард ссутулился. Он повернулся, сунул забинтованные руки в карманы пиджака, который дал ему Эллери, и уныло опустил голову.

— Ладно. Полагаю, что ты докопался до сути.

— Ну, вот и хорошо. Теперь у нас есть основа для дискуссии. А поводы для подозрений у тебя имеются?

— Нет.

— А по-моему, имеются.

Говард внезапно расхохотался. Он вынул руки из карманов и поднял их.

— Ты сипел мои руки, когда я к тебе пришел. Такими они были, когда я утром очутился в ночлежке. И мой пиджак с рубашкой ты тоже видел.

— Значит, дело в этом? Что же, выходит, ты с кем-то подрался.

— Да, но что там произошло? — Говард повысил голос. — Я не уверен, что следы побоев — от драки, Эллери. Не знаю. А хотел бы выяснить. Вот почему я приглашаю тебя ко мне приехать.

Эллери прошелся по комнате, посасывая свою пустую трубку.

Говард с тревогой следил за ним.

— Ты обдумываешь? — спросил он с надеждой.

— Да, обдумываю, — ответил Эллери. — И не исключаю возможности, будто ты по-прежнему что-то скрываешь.

— Да что на тебя нашло? — воскликнул Говард. — Ничего я не скрываю.

— Ты в этом убежден? Ты убежден, что все мне рассказал?

— О, Господи на небесах, — не выдержал Говард. — Ну чего ты от меня добиваешься? Что я, по-твоему, должен сделать — содрать с себя кожу?

— Отчего ты так горячишься?

— Ты считаешь меня лжецом!

— А разве не так?

На этот раз Говард не стал кричать. Он подбежал к креслу и с сердитым видом уселся в него. Однако Эллери продолжал настаивать:

— Разве не так, Говард?

— Не совсем. — Молодой человек вдруг заговорил рассудительно и мягко. — Естественно, у нас, девушек, есть свои секреты. Личные тайны. — Он даже улыбнулся. — Но, Эллери, я выложил тебе все, что знаю об амнезии. Можешь мне не верить, но я сказал правду.

— В данном случае я тебе поверить не могу.

— Благодарю покорно.

Эллери бросил на него быстрый взгляд. Говард устроился на краешке кресла, сжал руки и больше не улыбался, не злился, но и не был спокоен. Его настроение изменилось, и эмоции стали иными, чем в минувшие полчаса.

— Есть вещи, о которых я не вправе говорить, Эллери. Если бы ты знал, то понял бы почему. Они связаны с… — Говард осекся и медленно встал. — Прости, что побеспокоил. Я пришлю тебе одежду, как только вернусь домой. Ты не одолжишь мне какую-нибудь мелочь на дорогу? У меня нет ни цента.