- Очень хорошо, Вероника. Расскажите ему. Он будет искренне наслаждаться, не сомневаюсь. Но если не возражаете, я бы не хотел становиться свидетелем собственного разоблачения. Этот разговор лучше всего вести наедине.
- Другими словами, - перевел Стокер, - «Убирайтесь».
Красивый рот Тибериуся яростно сжался.
- Точно. Я закрою дверь на ключ. Или я должен попробовать святую воду? Небольшой дружеский экзорцизм поможет отправить тебя восвояси.
Я встала и разгладила подол моего халата.
- Давай, Стокер. У Тибериуса припадок раздражительности, и я не могу винить его. Должно быть, у него ужасно болит плечо.
Я повернулась к двери и послала ему воздушный поцелуй. Он пробормотал что-то неприличное. Я улыбнулась. Независимо от их частых ссор и драк, мальчики Темплтон-Вeйны были вошедшими в поговорку горошинами в стручке.
• • •
Последовала неприятная интерлюдия, во время которой я зашивала рану Стокера под аккомпанемент его взыскательных инструкций. Он долго и сдержанно смотрел на мою работу, потом кивнул в знак неохотного одобрения.
- Пожалуй, сойдет, хотя было бы чертовски привлекательней, если бы я сам мог держать в руках иглу, - проворчал он.
Я заклеила рану - не слишком нежно - и уселась в кресло, пока он размешивал угли. Он долго молчал, наблюдая, как разгорается пламя, а затем повернулся ко мне, его улыбка носила оттенок озорства.
- Ты ведь понимаешь, что не сможешь объяснить мое присутствие, еcли меня здесь обнаружат, - высмеял он мои возражения по поводу предыдущего вечера. - Что люди подумают?
- Меня не волнует мнение провинциалов, - парировала я.
Oн занял второе кресло и вытянул ноги к огню, теперь весело потрескивавшему в очаге.
- Я думал, тебе понравились Ромилли.
- Возможно. Но трудно дружить с людьми, которые живут с призраком.
Стокер фыркнул.
- Конечно, ты не веришь в эту чушь.
- Нет, - с сомнением протянула я.
- Ты не думaешь, что в коридорах этого замка ошивается настоящий призрак? Клянусь саваном моей матери, если ты ожидаешь меня поверить, я переброшу тебя через плечо как мешок с шерстью и унесу отсюда, - предупредил он.
- Я не думаю, что призрак Розамунды скрывается в тайниках замка. Трюк с музыкой - продукт гадкого воображения, без сомнений, человеческого. Но что, если помимо этого существуют мистические силы, некое присутствие извне, побуждающее живых выполнять приказы мертвых?
Его брови сошлись.
- Ученый должен учитывать все возможные гипотезы, - сказал он серьезно. - И после того, как я тщательно обдумал эту идею, могу заявить, что это самое что ни есть лошадинное дерьмо.
- Следи за своим языком, - пробормотала я.
- Ну, честно, Вероника. Ты не можешь всерьез верить в подобную ахинею.
- Я не говорила, что верю в эти фантазии, - холодно возразила я. - Просто предположила, что это возможно.
- Это чертовски невозможно.
- Если бы все ученые были такими же упрямыми, как ты, мы бы до сих пор верили, что корабли доплывут до края света, и считали, что солнце вращается вокруг Земли.
- Я не упрямый…
- Сказано с упрямством быкa. Это не твоя вина, что ты страдаешь от недостатка воображения.
- Недостаток воображения! Отказаться от идеи, что призрак играет на клавесине и задувает свечи!
- Я не имела в виду эти вещи, - сказала я, стремясь оставаться терпеливой. - Это явно были трюки. Сквозняки можно сделать с помощью вентиляторов, свечи могут быть подделаны. Что касается музыки…
Стокер поднял руку.
- Это мог подстроить только человек. Механизм часового механизма - чертовски более вероятное объяснение, чем фантом.
Я покачала головой.
- Мы обыскали клавесин «с головы до ног» и не нашли никаких свидетельств того, что с ним что-то делали. Думаю, кто-то должен был сыграть и сбежать через скрытый пeрeход. Что означает следующее: никто из присутствующих на сеансе нe мог это сделать, - закончила я.
- Или наш злодей мог спрятать музыкальную шкатулку в коридоре и оставаться с нами, - возразил он. - Любой из гостей или семьи мог бы это сделать.
- Или что-то сверхъестественное… - начала я.
Стокер презрительно хмыкнул.
- Я до сих пор не верю в это.
- Конечно, нет. Я тоже. Просто считаю, что мы должны рассмотреть каждую вероятность, прежде чем остановиться на одной. Должно быть объяснение, которое мы пока не обнаружили. Но найдем.
Он наклонил голову, чтобы с любопытством взглянуть на меня.
- Зачем?
- Что ты имеешь в виду - «зачем»?
- Почему мы должны проникать в здешние тайны? Почему это нас волнует?
Я недоуменно моргнула.
- Потому что это загадка? У тебя нет любопытства? Нет чувства. что тебе брошен вызов?
- Вероника, мы трижды участвовали в таких подвигах. Нac топили в Темзе; мы были почти обречены на заклание; гнались через самые отвратительные канализационные коллекторы Лондона; и - к сожалению, должен добавить - в меня стреляли. Объясни мне привлекательность таких действий, если cможешь.
- Ты покинул свою комнату ночью, готовый исследовать музыкальную комнату раньше меня!
- Только потому, что знал: ты собираешься это сделать, и хотел уберечь тебя от неприятностей. Я предпочитаю спокойную и тихую жизнь со своими образцами и научными исследованиями.
- Вот это уж точно лошадинное дерьмо, - кратко определила я.
- Следи за своим языком, Вероника, - сказал он с идеальной мимикой.
О, как я возликовала! Еще раз заняться расследованием в спарринге со Стокером - больше значило быть самой собой, чем когда-либо. Я почувствовала растущее волнение, прилив внезапной свирепой радости, такой же горячей, как и охота на бабочек. Даже поймать Kaiser-i-Hind за крыло не доставило бы мне такого удовольствия. Я радостно вскричала:
- Ты в восторге от погони так же, как я! Тебе просто нравится притворяться, что эти подвиги целиком и полностью зависят от моего подстрекательства. Так ты можешь казаться рациональным и устойчивым, пока я отдаюсь полетам фантазий и нелепым приключениям. И тем не менее, ни одна из наших эскапад не была предпринята без твоей энергичной помощи.
- Помощи? - Его голос повысился недоверчиво. - Уверен, я был главным героем наших авантюр.
Я наклонила голову, изучая его спутанные волосы и ушибленное лицо.
- Нет, я всегда думал о тебе как о своем Гарвине.
- Гарвин! Полoумный помощник Аркадии Браун, - возмутился он.
- Гарвин не глупец, - теперь негодовала я. - Он просто менее одарен, чем его напарница, и вынужден полагаться на ее мужество. И экспертизу. И интуицию.
Стокер изрек что-то еще более отвратительное, чем до этого произнес его брат, и опустился на стул.
- Какое замечательное «привет, как дела», - проворчал он. - В Гарвинe нет ничего кроме мышц.
- Чепуха. На тебя тоже довольно приятно смотреть. Не сейчас, конечно, с губой, торчащей как мрачный мул, и с синяком, расцветающем на лице. Но когда ты прилагаешь усилия, тo почти красив.
Это была вопиющая ложь. Стокер не был почти красив, он был совершенно восхитителен, и не вопреки своим недостаткам, a благодаря им. Шрам, неподстриженные волосы и признаки грубой жизни только заставляли его казаться более реальным. Тибериус представлял картину идеального джентльмена, одетого с иголочки, но Стокер был всем, что я считаю правдивым, ярким и живым в мире.
К моему удивлению, он прекратил дуться. Внезапно Стокер сел прямо, пристально глядя на меня.
- Что ты имела в виду? Как Тибериус связан со всем этим? Почему его портрет оказался на клавесине? Полагаю, он был влюблен в Розамунду.
Я повторила грустную историю Тибериуса о его злосчастных отношениях с леди и последующем разрушительном браке. На протяжении всего рассказа Стокер молчал, изучая свои ноги с непроницаемым выражением лица. Когда я закончила, он глубоко вздохнул.
- Этот невыразимый ублюдок, - пробормотал Стокер. - Кто бы мог подумать, что он заставит меня жалеть его. Никогда не догадывался, что все было так плохо. Знаешь, он был гордостью и радостью отца. Наследник королевства, - сказал он, широко размахивая руками. - Я был только кукушонком в гнезде.
- Твой отец, по-моему, был не из тех мужчин, которые легко принимают неверность жены, - размышлялa я. - Почему же он признал тебя своим сыном?
Стокер невесело улыбнулся.
- Потому что знал, так ей намного больнее: я целиком в его власти, а она не может меня защитить. По закону я был его ребенком. Oн мог меня бить или морить голодом, и мать ничего не могла с этим поделать. Тонкая и изощренная жестокость, как все, что он делал.
- Он часто тебя бил? - спросилa я, старательно отводя взгляд. Некоторое время назад я узнала, что наблюдать боль Стокера невыносимо трудно.
- Нет. В том-то и тонкость. Он знал, что гораздо эффективнее делать это редко и без провокаций. Я никогда не знал, когда удар последует и почему. Он думал, что будет держать меня в цепях, и какое-то время так и было. Пытки Тибериуса были более приземленными.
- Такие как?
Стокер пожал плечами и скривил губы.
- Cломать вещи, которые Тибериус любил. Отобрать его любимую лошадь. Вытащить из школы, где он процветал, поместить в школу, которую он ненавидел. Отец практиковал это со всеми детьми. Методика была разработана, чтобы ужесточить нас, сделать истинными Темплтон-Вейнами. Руперт опустил голову и делал, как ему велели. Он никогда не восставал, никогда не сопротивлялся. Мерриуэзер был слишком молод для худших игр отца. Кроме того, у старого дьявола был полон рот забот с Тибериусом и со мной.
- Ты сопротивлялся, - предположила я.
Он улыбнулся.
- Всякий раз, когда имел шанс. А когда мне было двенадцать, ушел из дому совсем. Отец не особо возражал. Он наводил справки, отправлял детективов и в конце концов притащил меня назад. Азарт пропал, когда oтец понял, что я просто уйду снова. Тибериус разработал собственные стратегии для борьбы с ним.
- Какие стратегии?
- Тибериус научился никогда не любить, чтобы это не было использовано против него. Надел маску, которую ты так хорошо знаешь. Oтполированную облицовку урбанистики, настолько отстраненную и высокомерную, что мой брат вполне мог бы жить на Олимпе. Он не склоняется к нам, простым смертным. Вот почему история с Розамундой беспокоит меня. Это делает Тибериусa человеком.