Влажная.

Она текла для него, промочив кожаный наряд. Ее рот открылся, но оттуда не вылетело ни звука, так что он продолжил скользить кончиком пальца по ее твердому маленькому клитору.

— У тебя получается уже лучше, - хриплым голосом проговорил он, объясняя свои поглаживания.

Дыхание с шипением вырывалось из ее груди и, пожалуй, пульс под его прикосновением ускорился. Ее нежная кожа была такой горячей, что, казалось, даже легкое касание могло обжечь его.

Он и сам пылал, его член был таким твердым, и он думал, что тот изольется в штаны, как у какого-то подростка, впервые увидевшего сиськи. Заставив себя отодвинуться от нее прежде чем окончательно потеряет контроль над ситуацией и своей изголодавшейся плотью, он снова встал около кровати и посмотрел на нее. Она могла бы быть восхитительной, одной из самых прекрасных женщин, которых он когда-либо встречал, но он никогда не приближался настолько близко к тому, чтобы потерять способность справляться с ситуацией, поскольку он чувствовал, что колеблется даже сейчас.

Ее глаза распахнулись, воспламеняя его чувства. Насыщенный аромат ее возбуждения, наполняющий комнату, усилился, сводя его с ума как тяжелый наркотик. Чтобы наказать ее за нарушение правил или, возможно, отпугнуть ее за то, что она заставила его так остро чувствовать, он три раза подряд хлестнул ее бедра.

 Красные линии прерывались в том месте, где кожаные полоски покрывали нежную плоть, создавая узор, напоминающий изысканную припухшую татуировку страсти на ее бледной коже. Пока он помечал ее своей властью, другая часть его жаждала целовать и лизать огненные дорожки, которые он проложил по ее телу. Последний удар он точно нацелил так, что концы  кнута сокрушительно ударили по кусочку кожи, покрывающему ее дрожащий холмик.

Ее глаза закрылись, но с губ сорвался стон, когда ее бедра взлетели вверх - словно стремясь получить больше жалящих ощущений от кнута, а не пытаясь уйти от боли, которую он причинил.

— Ты двигалась. — Его голос казался грубым, что было почти болезненно для его собственного слуха. — Ты лишишься своего костюма.

Ее глаза снова блеснули, когда тяжелые веки поднялись, но она не сводила взгляда с потолка.

Она пыталась повиноваться. Жаль, что он получал такое удовольствие от ее бунтов…

Либо его запах, либо его тон чуть не взорвали ее. Она никогда не была так близка к оргазму во время столь короткой игры, но красивый незнакомец сумел довести ее до края такими незначительными усилиями с его стороны. Когда он ударил кнутом по чувствительной плоти ее бедер, ей бы хотелось, чтобы она не была прикована, для того чтобы раздвинуть свои ноги навстречу источнику боли.

Нелепая мысль, но что-то в нем вызывало в ней отклик, что не имело смысла. Тепло и огонь лизали ее плоть, уже, без сомнения, вызванные его игрой, и снова ленивая мысль, что она жаждет заявить на него права прожгла ее пылающий разум.

Безумие. Она никогда не заявит права на человека, не возьмет на себя такую ответственность, но когда он расстегнул кожаный наряд, который она носила, и в нетерпении почти сорвал его с нее, из ее горла вырвалось низкое рычание. Дело в том, что звук принадлежал больше Волку, чем женщине, и это поразило ее, почти остудив ее страсть.

Почти.

Ей никогда не составляло труда контролировать своего зверя, существо, столь покорное, что она сдавалась человеческой стороне, а также любому проклятому Волку, который встречался на пути. Но когда она почувствовала трение меха под своей кожей, то поняла, что она и зверь разделяют общую цель.  Они оба охотились на этого человека, делая его прикосновение более опасным, чем он мог догадываться. Должна ли она произнести стоп-слово, закончив сцену?

Открыв рот, чтобы сделать именно это, хотя Волчица вцепилась в ее внутренности в знак протеста, ее слова были прерваны, когда его горячий рот накрыл ее грудь, и он укусил. Безмолвный крик, похожий на тяжелый вдох, вырвался из ее горла, и их контакт выжег каждую логичную мысль в ее сознании. Когда кончики его пальцев вернулись между ее ног, резко потирая ее пульсирующий клитор, она не смогла противиться прикосновению. Да, больше, вот так.

Слишком скоро он убрал руку - она была так чертовски близка. Еще одно жесткое поглаживание, и она бы разбилась в его ладони. Она планировала протестовать, ныть и умолять его снова прикоснуться к ней, но впервые за долгое время…

Она уступила его власти. Его доминированию. Она подождет, ее Волчица подождет. Они будут подчиняться его требованию молчания, уверенные, что все, что бы он ни планировал, принесет им больше удовольствия, чем то, что она могла бы просить.

Ее рот закрылся, и ее дыхание вырвалось через нос. Ничто в ней не стремилось к терпению или тишине. Но он приказывал, и она подчинялась ему.

— Хорошая девочка, - прошептал он. Он шлепнул ладонью по ее груди, заставив плоть колыхаться и вызвав еще один трепетный выстрел удовольствия. Она жаждала носить его метки, его запах. — Теперь ты меня слушаешь гораздо лучше.

Ей хотелось, чтобы он вошел в нее. Ей хотелось увидеть его член, попробовать его на языке и в горле, пока ее внутренности не искупаются в его пьянящем аромате. Она пыталась втереться в него, так чтоб не было возможности различить где заканчивается ее запах и начинается его. Возможно, его рот мог бы накрыть ее рот - нет, она вонзит зубы в мягкую впадину между плечом и шеей и заявит, что он принадлежит ей.

Странная мысль не успела скользнуть сквозь хаотичный беспорядок ее сознания, как она прикусила свою губу, в поисках облегчения и попробовала кровь. Волчица снова царапала ее внутренности, требуя от нее заявить права на человека когтями и зубами, и слезы просочились из ее глаз, когда она пыталась вынудить зверя отступить.

     Однако у ее Доминанта были другие планы. Вместо того, чтобы усесться на нее, объезжать ее, пока они оба не достигнут удовлетворения, его дыхание слегка касалось ее горячей и нежной щели, принося неприятное ощущение прохлады, когда она желала его тепла, его твердости.

— У нас будет более долгая сессия в другую ночь, моя маленькая волчица. Сегодня вечером прежде чем я пойду, я дам тебе это. - При этом он приблизил рот к ее нежному бутону. Сначала его язык смягчил и поднял ее напряжение. Он почти довел ее до оргазма, и ей пришлось бороться, чтобы ее губы и глаза оставались сомкнутыми.

Но когда он ударил по ее клитору, она не смогла сопротивляться. Крик с рычанием вырвался из ее горла как если бы он заклеймил ее, а не наоборот.

Оргазм пронзил ее с несокрушимой силой, уничтожая все мысли, всю логику, все, а затем мир потемнел.

— Для тебя ненормально позволять кому-то заниматься уходом за твоей сабой после сессии, — заметила Тиша, стряхивая пепел в стоявшую между ними пепельницу. Выдохнув длинную струю дыма, она на мгновение закрутила ее вокруг кончиков пальцев, прежде чем снова посмотреть на него. — Конечно, нетипично для тебя и просить Огра проследить, чтобы твоя новая саба благополучно добралась домой. Это как-то связано с тем, что случилось во время службы?

Час назад он бы согласился. Он рассказал бы ей, если бы возникла потребность рассказать кому бы то ни было, как военные трахали ему мозг и что-то в нем сломали. Он постарался бы объяснить ту дикость, с которой он боролся годами, то страстное стремление в тенистые леса в то время как он был окружен засушливой солнечной пустыней. Постоянную потребность в движении, стремление к чему-то, что он никак не мог отыскать или хотя бы сбежать от своих кошмаров.

После этой сессии с новым сабмиссивом его мысли утратили ясность, устроив скачки в его голове.

— Нет, — сказал он.

Это не из-за войны. Это из-за нее.

Из-за нее, из-за искушения попробовать ее, ощутить, как она разбивается на осколки под его языком со вкусом, которого было недостаточно для него за время их короткой встречи. Из-за его потребности войти в нее, нарушив обычный ход его вуайеристской игры. Из-за ее аромата и его внезапного желания укусить. Он всегда полагал, что нежелательно сабе касаться его, предпочитая свою ладонь, чтобы не нарушить сексуальность сцены. Но с ней? Ему были необходимы ее руки, ее ногти, впивающиеся в спину, пока их языки переплетаются и он погружается глубоко внутрь ее тела. Его член пульсировал, стремясь получить то, чему он сопротивлялся.