– Второе прощание я не выдержу.

Черты его лица смягчились, и он тронул мою руку.

– Побудьте здесь. Я отлучусь минут на пятнадцать.

– Обещаете?

– Обещаю.

Он вышел, а я осмотрела номер, просмотрела газету, выглянула в коридор, потом пошла в ванную, умылась, причесалась и перехватила волосы попавшейся на глаза аптечной резинкой. Не зная, чем еще заняться, я отправилась к бассейну и стала ждать там. Наконец появился Дэвид, мы погрузили наши вещи в машину и выехали на дорогу, ведущую к Лос-Анджелесу. Ночь мы провели в мотеле возле аэропорта, а утром следующего дня вылетели в Нью-Йорк. В тот же вечер сели на лондонский самолет, и только где-то посередине Атлантики я вспомнила о том молодом парне, который обещал привезти мне доску для серфинга в уик-энд.

Хотя большую часть жизни я прожила в Лондоне, мое возвращение походило на приезд в город, который я никогда не видела прежде, – настолько он изменился. Здания аэропорта, подъездные пути, взметнувшиеся ввысь огромные жилые дома... все словно выросло за последние семь лет. Втиснувшись в такси, я дрожала от промозглого и давно забытого холода. В густом тумане нас со всех сторон окружали огни большого города.

В самолете я не сомкнула глаз, и теперь от усталости у меня кружилась голова; к тому же в два часа ночи по калифорнийскому времени стюардесса подала отвратительный завтрак, и меня чуть не стошнило. Все тело ныло, голова трещала, глаза слезились. Мне казалось, что я хожу целую вечность в старых джинсах и рубашке.

Рекламные щиты, эстакады, ряды лондонских зданий мелькали с калейдоскопической скоростью. Но вот такси свернуло в один из переулков и остановилось перед машинами, припаркованными полукругом у высоких особняков, построенных в раннем викторианском стиле.

Я мрачно обвела их взглядом, недоумевая, что бы это могло означать. Дэвид перегнулся через сиденье, открыл дверцу и объявил:

– Здесь мы выходим.

– Да? – Я с удивлением спросила себя, как мужчина, неотлучно находившийся со мной в изматывающем душу полете, умудрился остаться безупречно чистым, ухоженным и контролирующим ситуацию. Покорно выбравшись на тротуар, я хлопала глазами, как сова, и невольно зевнула. Дэвид тем временем расплатился с шофером и, подхватив наши чемоданы, вошел в подъезд. Перила по обеим сторонам лестницы сверкали черной краской; небольшая площадка, вымощенная камнем, была тщательно подметена, и только на деревянной кадке с цветущей геранью виднелись следы пыли. Дэвид вынул ключ, отпер желтую дверь, и следом за ним я механически переступила порог квартиры.

Пол светлого жилища, наполненного запахами леса и озера, устилали персидские ковры, диван и кресла покрывали ситцевые чехлы, старинная мебель была любовно отполирована, а над камином висело чудесное венецианское зеркало. Я увидела книги и журналы, горку с дрезденским фарфором, бесценные гобелены ручной работы. За окном, выходящим на внутренний дворик, виднелся миниатюрный сад с платановым деревом, возле которого стояла деревянная скамейка, а в нише старой каменной стены была установлена небольшая статуя.

Окончив осмотр, я зевнула. Дэвид решительно распахнул окно.

– Это ваша квартира? – спросила я.

– Нет, моей матери, но я часто останавливаюсь здесь, когда бываю в Лондоне.

Я снова обвела взглядом комнату.

– А где ваша мать? – Прозвучало это так, словно я рассчитывала найти ее под диваном, но Дэвид даже не улыбнулся.

– Она на юге Франции, на празднике. Располагайтесь, снимайте плащ и будьте как дома, а я пока приготовлю нам по чашке чаю.

Он скрылся за дверью. Я услышала шум воды, текущей из крана в чайник. Чашка чаю... Сколько в этих словах было домашнего тепла и уюта! Чашка чаю... На ум невольно пришли уроки дикции. «Чашка чаю очень часто производит чудодейственное действие». Я принялась расстегивать пуговицы и, изрядно повозившись, все-таки справилась с ними. Стянув плащ, я повесила его на спинку чиппендейловского стула, а потом блаженно опустилась на диван. Подцепив одну из зеленых бархатных подушек, я подложила ее под голову и не успела оторвать ног от пола, как провалилась в какую-то пропасть.

Когда я проснулась, тумана как не бывало. Коварный луч солнца бил мне прямо в лицо. Я зашевелилась, протерла глаза и только тут заметила, что накрыта мягким теплым пледом.

В камине весело горел огонь. Я довольно долго таращилась на него, пока до меня не дошло, что там все электрическое: дрова, уголь, языки пламени. Было так хорошо, что не хотелось двигаться. Я повернула голову и увидела Дэвида, который сидел в кресле, обложившись газетами и деловыми бумагами. Теперь на нем была голубая рубашка и кремового цвета джемпер с глубоким вырезом. «Он, случаем, не из тех, кто вообще не спит?» – мелькнуло у меня в голове. Услышав, как я зашевелилась, он внимательно посмотрел на меня.

– Какой сегодня день недели? – осведомилась я светским тоном.

– Среда, – удивился он.

– Где мы?

– В Лондоне.

– Нет, я имею в виду место.

– Кенсингтон.

– Раньше мы жили на Мелбери-роуд. Это далеко отсюда?

– Нет, совсем рядом.

Я немного помолчала, потом продолжала:

– А который час?

– Почти пять.

– Когда мы поедем в Шотландию?

– Сегодня вечером. Я уже заказал билеты на «Ройял хайлендер». Это спальный вагон.

Я через силу села, зевнула и откинула волосы с лица, прогоняя остатки сна.

– Было бы чудесно принять ванну.

– Нет ничего проще.

Я наполнила ванну горячей водой и с любезного разрешения Дэвида кинула в нее целую пригоршню ароматизированной соли, которой пользовалась его мать. Вымывшись, достала чистую одежду, а старую запихнула в чемодан. Когда я вошла в гостиную, там уже был накрыт стол с тарелками горячих гренков, намазанных маслом, и печенья, глазированного шоколадом, – настоящего шоколадного печенья, а не его жалкого подобия, распространенного в Штатах.

– Все это приготовила ваша мать?

– Нет. Пока вы спали, я сбегал в магазин за углом. Это очень удобно, если в доме нет продуктов.

– Ваша мать всегда здесь жила?

– Мама перебралась сюда год назад. В Хэмпшире у нее был дом, но очень большой, да и сад требовал ухода... а помогать некому. Вот она и продала его, а сюда перевезла лишь кое-что из любимых вещей.

Теперь я поняла, откуда эта ностальгия по загородной атмосфере. Я посмотрела в сторону маленького сада и улыбнулась:

– Это ее рук дело?

– Да. С этим она легко справляется.

Я взяла гренок и попыталась представить бабушку в подобной ситуации. Это оказалось невозможно. Уход за громадным домом с его многочисленными пристройками, большим садом и постоянные недоразумения с кухарками и садовниками никогда ее не пугали. Тут же вспомнила о миссис Ламли, которая жила с нами с незапамятных времен. Я словно наяву увидела эту бодрую женщину, стоящую на распухших ногах у кухонного стола и раскатывающую тесто, и Уилла, садовника, копошащегося на большом участке, где он выращивал картошку, морковь и махровые хризантемы.

– Значит, вы фактически не живете в этой квартире?

– Нет, но я останавливаюсь тут, когда оказываюсь в Лондоне.

– И часто это происходит?

– Достаточно часто.

– А с Синклером вы встречаетесь?

– Да.

– Чем он занимается?

– Работает в рекламном бюро. Я думал, вы в курсе.

Мне пришло в голову, что можно позвонить ему. В конце концов, он живет в Лондоне, и узнать номер его телефона – проще простого. Я хотела было сделать это, но потом передумала. Еще неизвестно, как кузен прореагирует на такой звонок, а мне не хотелось, чтобы Дэвид стал свидетелем моего разочарования.

– А девушка у него есть? – полюбопытствовала я.

– Девушек полно, я полагаю.

– Вы меня не поняли. Я имела в виду одну... любимую.

– Джейн, я, право, не знаю.

Рассеянно слизнув с пальцев шоколад, я снова принялась его расспрашивать о Синклере: