— Я — Марти Никерсон, — сообщаю я. — А тебя как зовут?

Она поворачивается ко мне.

— Я знаю, кто вы, — говорит она так тихо, что я едва разбираю слова. — Вас все выходные показывали в новостях.

В новостях… Мы со Стэнли в пятницу участвовали в предварительном разбирательстве. И репортеры нас одолели.

— Я — Мэгги, — говорит моя спутница. — Мэгги Бейкер. А это, — оборачивается она назад, — моя мама, Соня Бейкер.

— Где вы с мамой живете?

Мэгги накручивает прядь волос на палец и отвечает:

— На Бейвью-роуд. Вы знаете, где это.

Я киваю. Это было утверждение, а не вопрос.

Бейвью-роуд находится совсем рядом с Форест-Бич-роуд, где стоит дом Бака Хаммонда. За последние полтора месяца я была там раз пятнадцать — приезжала к Патти, жене Бака, нужно было уточнить все печальные подробности. А еще готовила ее к суду, где ей придется выступить свидетельницей.

— Ты, наверное, знаешь Бака Хаммонда, — говорю я. — Вы же соседи.

— Да, мы знаем и Бака, и Патти. Плохи его дела, да?

— Да.

— Это несправедливо, — говорит она, и впервые ее голос звучит громко. — После того, что этот подлец сделал с ребенком…

Я собираюсь с силами и решаюсь наконец задать вопрос по существу:

— Мэгги, а кто это сделал с твоей мамой?

— Говард, — отвечает она, уставившись на приборную доску. — Говард Дэвис.

Я знаю Говарда Дэвиса: он двадцать лет служит в отделе по работе с условно-досрочно освобожденными. Этот здоровенный детина с громоподобным голосом на кого угодно нагонит ужас. И работает он с самыми опасными из условно освобожденных: только он умеет держать их в узде. Когда я впервые увидела Говарда Дэвиса в суде с одним из его подопечных, то даже растерялась. Сразу было и не понять, кто из них бывший преступник.

Соне Бейкер повезло, что она осталась в живых. А Говарда Дэвиса, несмотря на его должность, ждет тюрьма.

— Говард Дэвис живет с вами? — спрашиваю я.

Мэгги смотрит на меня, и в глазах ее стоят слезы.

— Да, — шепчет она.

— Он раньше так делал?

— Когда напьется, — тихо произносит она. — Он часто пьет. Когда мы уезжали, он опять пил.

— Сколько тебе лет, Мэгги? — спрашиваю я.

Она смущенно ежится. Глупенькая. При таких обстоятельствах даже Джеральдина Шиллинг не стала бы привлекать Мэгги к ответственности за вождение машины без прав.

— Вы спрашиваете как адвокат?

— Думаешь, тебе нужен адвокат? — улыбаюсь я.

— Может быть, — говорит Мэгги и снова глядит на приборную доску.

— Ну хорошо, — говорю я. — Я спрашиваю как твой адвокат.

— Четырнадцать.

— Когда ты научилась водить машину?

— Сегодня.

Я останавливаюсь у входа в приемный покой, и санитар тут же подкатывает инвалидную коляску. Гарри, как и обещал, позвонил в больницу. Соня Бейкер с помощью санитара вылезает из машины. Дверца захлопывается, санитар увозит Соню.

— Мэгги, иди с мамой. Я поставлю машину на стоянку и догоню вас.

Мэгги уходит. Я чувствую себя виноватой — не надо было оставлять ее одну. Но мне срочно нужно позвонить. Наверное, стоило объяснить Мэгги, что ее ждет. Неизвестность пугает больше всего.

Стоянка забита. На поиски свободного места уходит минут десять, да и когда удается его отыскать, оказывается, что подъезд к нему завален снегом. Я все-таки ухитряюсь заехать, а потом звоню по мобильному в контору окружного прокурора — предупредить, что завтра нужно будет прийти с Соней Бейкер в суд и получить запретительный судебный приказ на Говарда Дэвиса.

Джеральдина на совещании. Но Стэнли на месте. Он тут же берет трубку.

— Рад вас слышать, адвокат Никерсон. Смею надеяться, вы образумились.

Стэнли лет тридцать пять. Интересно, ему часто давали по морде?

— Нет, — отвечаю я. — Слушайте, Стэнли, я в конце дня заеду в контору. Я сейчас в больнице, с женщиной, которую покалечил ее сожитель. А ее сожитель — Говард Дэвис, тот, кто работает с условно освобожденными.

— Гос-с-поди… — бормочет Стэнли.

— Похоже, он напился до чертиков и съехал с катушек. Домой вернуться эта женщина не может: когда она уезжала, он уже пил по новой. Отсюда я повезу ее прямо в суд, но это будет еще не скоро. Она в плохой форме.

— Нет проблем. Мы будем на месте.

Это, наверное, самая дружелюбная из фраз, когда-либо сказанных Стэнли в разговоре со мной. Я решила не искушать судьбу и закончила беседу.

И помчалась в больницу. Уже половина третьего. Утро было солнечным, а сейчас небо снова затянуто тучами. Жди очередного снегопада.

Автоматические двери распахиваются, я вхожу. На стенах объявления, призывающие пациентов приготовить страховые полисы, предупреждающие, что больные с серьезными травмами обслуживаются вне очереди. Есть и просьба отключить мобильные телефоны, которые могут помешать работе диагностического оборудования. Я послушно выключаю свой аппарат. Ни Сони, ни Мэгги я не вижу.

— Куда направили Соню Бейкер? — спрашиваю я у дежурной сестры.

— Ей сейчас накладывают швы, — отвечает она. — Дочка с ней. Можете пройти. — И показывает на длинный коридор. — Девочка очень переживает.

— Спасибо, — говорю я уже на ходу. И, еще не дойдя до кабинета, слышу голос Сони.

— Он не хотел, — повторяет она, пока молодой хирург уговаривает ее сидеть спокойно. — Не хотел. И будет очень переживать. Он такой…

Уж лучше бы помолчала!

Мэгги сидит в одиночестве у кабинета. Она уже не плачет, только раскачивается взад-вперед на стуле и, всякий раз, когда мать начинает защищать Говарда Дэвиса, трясет головой.

— Мэгги, сейчас кое-что произойдет. Я хочу объяснить тебе, чего ожидать.

Она перестает раскачиваться и смотрит на меня:

— Вы это о чем?

— Сейчас нужно будет предпринять некоторые шаги. У больницы имеются обязательства перед законом. Таково правило.

— Какие обязательства? — шепчет она испуганно.

— Например, нужно вызвать полицию.

— Нет! — Мэгги вскакивает. — Никаких копов!

Я усаживаюсь на пластиковый оранжевый стул и приказываю себе запастись терпением.

— Мэгги, ты тут ничего не решаешь. Больница обязана известить полицию. Таков закон.

Мэгги плюхается на стул и снова начинает плакать.

— Мэгги, бояться тут нечего. Ты не сделала ничего плохого. И твоя мама тоже. Неприятности будут только у Говарда Дэвиса.

Она недоверчиво косится на меня и снова вскакивает.

— Вы что, ничего не понимаете? — Голос ее звенит от отчаяния. — Я думала, вы нам поможете, а вы вообще ничего не хотите понять.

— Что понять, Мэгги? Что?

Она наклоняется ко мне.

— Он их знает, — шепчет она мне на ухо. — Он их всех знает. И постоянно твердит об этом. Он знает каждого копа в округе. И каждый коп знает его.

— Возможно. Он двадцать лет работает с условно освобожденными. Но это не значит, что ему позволено избивать твою маму.

— Они с ним ничего не сделают.

— Сделают. Придется. Полагаю, сейчас полицейские уже едут к вам домой.

— Ну да. Они отвезут его в участок. И тут же выпустят. Копы все его приятели.

— Копы тут ни при чем. Решать будет судья.

— Да он выйдет под залог. Судья и решить ничего не успеет. И знаете, что потом? Потом он ее убьет, — выпаливает она. — Убьет, и все. — Она отворачивается и закрывает лицо руками.

— Мэгги, Говард Дэвис говорил об этом? — спрашиваю я, понизив голос. — Говорил, что убьет творю маму, если она заявит в полицию?

— Да, — шепчет она. — Сказал, голыми руками задушит. Но сначала заставит ее смотреть, как он сделает то же самое со мной.

Стоянка у больницы пустеет — заканчивается дневная смена, разъезжаются медсестры и лаборанты. Снег валит хлопьями. Я устраиваюсь под козырьком и звоню на работу.

Запретительного судебного приказа Соне Бейкер недостаточно. Ей нужен адвокат, который докажет судье, что Дэвису должно быть предъявлено обвинение не только в домашнем насилии, но и в угрозе убийства, а также убедит судью округа Барнстабл посадить за решетку должностное лицо, работающее с условно освобожденными.