– Нет ли у вас цибозола? – спросил он.

– Нет.

– Я с ней уже договорился.

– Какое могло быть сомнение, за вас всех на корню договорился Мелецкий.

– Я предпочел бы этим не пользоваться – малоприятное занятие. Интереснее всего сама игра, не правда ли?

– В известной мере, – сказал Хенрик. Подумал: «Этого можно будет перетянуть». – Вы ее разыграли? – спросил он.

– Я отрекомендовался графологом-хиромантом. Вы себе не представляете, как они клюют на это. Дала погадать по руке. Я нагадал, что она должна идти в мой номер. Она сказала, что если судьбе так угодно… А вы не считаете, что это рискованно?

– Что именно?

– А если она больна?

– Маловероятно.

– Посмотрите на нее и скажите, что вы о ней думаете.

– Я думаю, что она мила и очень женственна.

– Только бы чего-нибудь не подхватить!

– Теперь вам отступать некуда.

– Она вам нравится?

– Да. – Хенрик еще раз посмотрел на брюнетку: – Аппетитная.

– Пошлю немца за цибозолом, – решил Рудловский. – Вы не знаете, он профилактически действует?

– Не знаю. Спросите лучше доктора.

– Мелецкого? Спасибо, мне еще жизнь не надоела! Мелецкий такой же доктор, как я министр. Он всего лишь зубной техник.

– А диплом? – спросил Хенрик.

– Вам нужен диплом? Сколько? Три? Дюжина? Шеф вам устроит. Он большой ловкач. С ним не пропадешь. Привет, я отчаливаю.

Рудловский вернулся к брюнетке. Хенрик проводил его взглядом. Сплошные сенсации. Диплом фальшивый, с помощью фальшивого диплома ему удалось обмануть уполномоченного. Янка встала и подала Рудловскому руку. "До Хенрика донеслись его слова: «Здесь очень мило, не правда ли? Общество, музыка…» Они опять сели, Рудловский снял очки и начал что-то рассказывать. «Если я перетяну его на свою сторону, нас будет четверо, с Чесеком и Смулкой. Доктору останется Вияс. Доктор, доктор, вдвоем он не осмелится пойти против четверых». Тореадор перестал голосить, прервав свои жалобы на полуслове, пани Барбара встала из-за фортепьяно. Чесек пошел за нею, она что-то сказала Хенрику по-французски о Чесеке, что – Хенрик не понял, она громко засмеялась и откинулась назад, Чесек поддержал ее за талию, она перегнулась через его руку и снова засмеялась. Хенрик открыл им дверь в зал. «Опять выглядит старой», – подумал он. Она ему в матери годится, но, может быть, Чесеку мать и нужна? Он вспомнил девушку с распущенными волосами. Хорошо, что ее здесь нет.

– Надеюсь, вы не расстроились, – услышал он голос Анны.

– Нет, из-за чего? – ответил он, но не был уверен, что искренне.

Подошел Смулка.

– Сейчас буду говорить с шефом, – сказал он.

– Осторожно, ты много выпил, – предостерег Хенрик.

– Он тоже. Я сказал ему, что хочу с ним говорить. «Ладно, – сказал он, – жду тебя».

– Смотри не проговорись, что я что-то знаю, – напомнил Хенрик.

Анна спросила:

– Вы о чем? Смулка ответил:

– Ни о чем. – Он много выпил, это чувствовалось. – Хенрик не хочет, чтобы мы разбогатели. Он говорит, что бедных ждет царство небесное. Как тебя зовут? – обратился он к Анне.

Та не ответила. Смулка пошатнулся.

– Меня зовут Збышек. А ты Ханка, я знаю. Я с утра на тебя смотрю. Ты здесь, Ханка, самая красивая. Остальные лахудры, ты самая шикарная.

– Они не лахудры.

– Лахудры. И ты тоже.

– Вы пьяны.

– Нет. Могу взять какую захочу. Ну так я выбираю тебя. Шеф сказал, что тебе все равно и что ты согласишься.

Анна покраснела. Сначала краска залила ей шею, потом щеки и лоб. Хенрик отвернулся. Рудловский и брюнетка сидят в кресле. Вияс целует рыжую. Рыжая принимает поцелуи, как будто они не имеют к ней никакого отношения. Блондинка дремлет в кресле.

– Я уже говорила, что меня это не интересует, – услышал он дрожащий голос Анны. – Я сказала об этом утром, как только мы приехали.

Продолжая наблюдать за Виясом и рыжей, Хенрик спросил Анну:

– Когда вы говорили о цветах?

– Мы ни о каких цветах не говорили.

Хенрик посмотрел на Анну. На лбу у нее проступили капельки пота.

– Я не заставляю вас говорить правду, – заметил он, пожимая плечами.

– Ну тогда все в порядке, – сказал Смулка. – Если тебя это не интересует, значит, тебе все равно, и я тебе поклонюсь.

– Нет, – запротестовала Анна.

– Ну какого еще?..

– Мне не все равно.

Минуту у Смулки было такое выражение лица, как будто он получил пощечину. Потом он повернулся на каблуках и вышел из зала. «Я его потерял», – понял Хенрик. И выбежал вслед за Смулкой.

– Збышек! – крикнул он.

– Меня ждет шеф. Чего бросаешься? Я скажу ему то, что надо. Он не вывезет отсюда ни одной клизмы!

Хенрика охватило волнение.

– Послушай, – сказал он. – Что касается Анны…

– Я знаю, она на меня обиделась. Курва, а обижается! Я скажу шефу.

– Где он?

– Ждет у себя в номере.

Смулка вынул из светильника свечу и, пошатываясь, стал подниматься. Хенрик вернулся в ресторан. Анны не было. Свечи в светильниках догорали. Рудловский сидел в кресле с Янкой и рассказывал ей о своих приключениях в масонской ложе. «Проблема психической гигиены», – услышал Хенрик. Шаффер поставил поднос перед Виясом. Рыжая выпила молча. Хонората проснулась и стала звать шефа. Куда делся Юзек? Вдруг Хенрик услышал знакомый кашель. Анна была где-то здесь. Он нашел ее сидящей за пианино. Голова лежала на клавиатуре. Анна почувствовала его присутствие и открыла глаза.

– Вы огорчены? – спросила она с иронией.

– Нет.

– Неправда. Огорчены.

– Если вы на этом настаиваете.

– Лгали мне тогда, да?

– Нет. – Он удивился, что так легко соврал.

– Действительно не выдумывали?

– Нет.

– Подожду его здесь. Я поступила как свинья.

– Почему?

– Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.

«Я знаю большее, – подумал Хенрик. – И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного – с неверности».

– Допустим, – ответил он. – И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.

– О! – воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. – Жертвовать телом, – попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.

Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».

– Холодно, – пожаловалась Анна и опять закашлялась. – Простудилась в вагоне.

Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.

– Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?

– Пани просит аспирин, Шаффер.

– К вашим услугам.

– Где находится центральная телефонная станция? На почте?

– Вы уже сказали сами, мой дорогой, – ответил немец.

– Где это?

– На Почтовой.

– Логично, но где она?

– За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.

– Куда вы идете? – спросила Анна.

– На Почтовую.

– Я пойду с вами.

– Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.

Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.