Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка – это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики – точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо – лестница, наверху—телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».

Хенрик решил разжечь за окном костер. Он вынес стул и корзину с бумагами. Разломал стул, потом поджег бумагу и плетеную корзину – вспыхнуло пламя, и стекла окна на первом этаже окрасились в красный цвет. Внутри должно быть уже светло – теперь спокойно можно пробовать. Он старательно сложил костер из обломков стула. Плетеное сиденье занялось сразу, и в небо взметнулось высокое и горячее пламя. Хенрик взбежал по лестнице. Свет костра заглядывал через окно в комнату и бросал красные блики на стены. Он приложил трубку к уху. Тишина. Затрещало. Сигнал! Длинный плачущий гудок, знак связи с миром.

Пурпур со стен уже стек, костер за окном угасал. Тьма вокруг все сгущалась, ее разгоняла только настойчивая мелодия сигнала. Неожиданно в трубке раздался треск.

– Алло!

– Алло, – ответил хриплый женский голос. – Это Зельно?

– Да, да, Зельно.

– Я хочу говорить с уполномоченным, – сказал Хенрик по-немецки.

– Мы не знаем его номер.

– С замком!

– В замке сейчас никого нет.

– Барышня, а с кем я могу сейчас поговорить?

– Со мной.

– Большое спасибо, в другой раз. Кто в этом проклятом городе дежурит?

– Милиция.

– Прекрасно, соедините меня, пожалуйста, с милицией…

– О, вы преступник? Что вы делаете в Грауштадте?

– Барышня, я уже догадался, у вас глаза голубые или черные.

– Зеленые.

«Спокойно, спокойно, девушке скучно, и она хочет пофлиртовать, не надо ее злить, а то она разъединит».

– Я опасный преступник, у меня пистолет, и я буду стрелять, – сказал он. – Соединяйте меня с милицией.

– Хорошо. Я буду навещать вас в тюрьме.

Наконец-то отвязалась. Длинные гудки. Спят, черт бы их побрал. Потом опять треск, и сонный низкий голос:

– Слушаю.

– Это милиция? – спросил Хенрик.

– Милиция. А что?

– Я говорю из Грауштадта. Оперативная группа Мелецкого.

– Капрал Кубаль.

– Здравствуйте, капрал. Слушайте меня внимательно. Дело очень серьезное.

– Минутку.

Опять тишина. Потом другой голос:

– Поручник Вжесиньский у телефона. Это пан Мелецкий?

– Говорит Хенрик Коних из оперативной группы. Докладываю: Сивово не разрушено. Жителей нет. Врачебная аппаратура на месте. Можно принимать выздоравливающих. Но самое важное – как можно быстрее двиньте переселенцев.

– Ладно. Утром отправим группу.

– А завтра они к нам прибудут?

– Постараемся.

– И хорошо бы несколько вооруженных людей.

– Обстановка обостряется? – спросил голос оттуда.

– Пока непонятно.

– Мелецкий вооружен, – сказал поручник.

– В том-то и дело, – сказал Хенрик. – О моем звонке он ничего не знает.

Минутное молчание. Потом:

– Понимаю. Приеду сам, но только около полудня.

– В самый раз. Спасибо.

Хенрик положил трубку. Послышались шаги и голоса. Голоса становились все отчетливее. «Мелецкий, – разобрал Хенрик. – Наверно, продал Шаффер. Он один или с людьми?»

Хенрика ослепил луч света. «Мог меня сейчас убить. Сделать нырок в сторону? Поздно».

– Погасите эту мерзость, – сказал Хенрик.

– Что вы здесь делаете? – услышал он голос Мелецкого. Мелецкий был один, остальные остались на улице. Столкновения не будет, Смулка не проговорился.

Хенрик отвернулся. Увидел свою огромную тень, карабкающуюся на стену.

– Перестаньте светить в глаза! – закричал Хенрик.

Свет пополз на потолок. Мелецкий подошел к коммутатору, приложил трубку к уху, перевел рычажок.

– Сигнал есть, – сказал шеф. – Это Зельно?

– Да.

Мелецкий выключил аппаратуру.

– Вы звонили? – спросил он.

– Да.

– Уполномоченному?

– Нет. В милицию.

– Еще лучше! Что вы ему наплели?

– Я вас только выручил, – сказал Хенрик невинно. – Я доложил, что курорт не разрушен, оборудование в комплекте и что мы ждем переселенцев.

– Я вам звонить не поручал.

– Ах, пан шеф, – пробовал обратить все в шутку Хенрик. – Ведь задачу нам объяснили вы.

– Я запрещаю вам делать что-либо самочинно!

– У меня были самые лучшие намерения.

– Что вам ответила милиция? – спросил Мелецкий. Хенрик заколебался.

– Они сказали, что время есть.

– Что еще? – спросил Мелецкий. Хенрик вздохнул.

– Коних, – сказал Мелецкий. – Вы хотели бы здесь подзаработать?

– Конечно.

– Тогда будьте поосторожней с милицией. Может сорваться крупное дело.

– Понимаю, пан доктор.

На улице их ждал Шаффер. Он стоял ссутулившись, красный глаз сигары блуждал в темноте где-то на уровне лица.

– Предатель, – шепнул Хенрик, проходя мимо. Красный глаз заколебался. Шаффер подавился дымом.

– Как можно! – закашлялся он в темноте. – Как можно! – И пошел за Хенриком, выкрикивая сквозь кашель слова возмущения. Хенрик не слушал.

– Быстрее, – сказал Мелецкий, – там наши буйствуют.

– Смулка, да? – спросил Хенрик.

– Смулка спит, – сказал Мелецкий. И пренебрежительно махнул рукой. – Упился, как свинья, и спит.

Рыжая плакала.

– Что с ней? – спросил Хенрик. Никто ему не ответил. Янка спала в кресле, пани Барбара глумилась над «Лунной сонатой», Анна исчезла. Блондинка воскликнула:

– Юзеф, куда ты запропастился? – и подбежала к шефу. Рыжая продолжала плакать.

– Что с ней? – опять спросил Хенрик.

– Ей разорвали платье, – ответила блондинка и показала на Вияса: – Это вот этот ей удружил.

Прилизанный скривился.

– Платье, – буркнул он презрительно. – У тебя будет сто платьев! Перестань реветь, дура. Ну что случилось? – пробовал Вияс успокоить рыжую. – Ничего не случилось, дурочка. Ничего такого. – Он был пьян. – Не умею с ними разговаривать.

– Где Анна? – спросил Хенрик.

– Не знаю.

«Пошла в номер Смулки, – догадался Хенрик. – Он мой союзник. Не буду об этом думать, есть дела посерьезнее. Надо перетянуть на свою сторону Чесека и Рудловского, нас будет четверо».

– Почему она это сделала? – Рудловский наклонился над дремавшей Янкой, пустил ей в лицо струю табачного дыма.

Янка открыла глаза, но Рудловского не заметила, обвела сонным взглядом Хенрика, улыбнулась и прошептала:

– Ты? Забавное недоразумение.

Хенрик ответил Янке улыбкой. «Кажется, она посылала мне воздушный поцелуй», – припомнил он, проходя мимо. Он слышал, как она сказала: