Люблю ли я самолеты? Так — да, а летать — нет. Не удивительно, правда? Это у меня с детства.

Летчик

Я — Гагарин, ты — гагарка. Нам будет вместе очень жарко!

Герман

Ты — Чайка! Но товарищи Бахи здесь ни при чем. Ни один, ни второй.

Я ненавижу компьютеры. Я ненавижу самолеты. Я ненавижу интернет (и интернат тоже), он отобрал у меня тебя. Я ненавижу твою подругу. В общем, я ненавижу десятки случайностей, хотя на самом деле, я должен ненавидеть одну-единственную закономерность — себя. Больше никто не будет меня любить так, как ты. Но я охранял себя, как Боцман — свою котлету, как Стракоша — желтую мохеровую тряпочку.

Я с недоумением озираюсь вокруг. Конечно же, я не верю. То, что казалось незыблемым, то, что казалось вечным, вдруг исчезло. Я стал пассажиром «Титаника» и жителем Спитака одновременно. Мир стал другим в одночасье. Помнишь фильм Захарова «Барон Мюнхгаузен»? Марта, которую барон любил, говорила: «Я простая земная женщина. И я хочу простого земного счастья…» И тогда он как бы умер, чтобы иметь возможность быть с ней. Жениться на ней. Он стал цветочником Мюллером. Просто Мюллером. Что было потом, ты, конечно же, помнишь. Глупо, конечно, мнить себя Мюнхгаузеном. Тем более, что это всего лишь выдуманная кем-то история: идеальный образ, показательная жизнь и идеальная смерть. Полет на Луну.

Мэри

И я хотела проводить время вместе не только по уик-эндам. Вместе проводить жизнь.

Летчик

С Мэри я познакомился случайно. Насколько случайным может быть знакомство с будущей женой. Всему праздник — интернет. Глобальная сеть. Мировая паутина. Первый сводник нового тысячелетия. Даже не знаю, с чем это сравнить. Когда знакомишься на улице, в кино, общественном транспорте, то знакомишься с тембром голоса, дыханием, запахом, движениями… Смотришь в глаза, следишь за жестами; касания… По интернету знакомишься с мыслями, мечтами, снами и, предположительно, взглядами на жизнь. Иногда так близко, что при встрече обсуждать зачастую становится нечего.

По-настоящему все началось через месяц с фразы Мэри: «Валентин, вы нужны мне…» Да, именно так все и началось по-настоящему. Сначала короткие письма. Потом длинные. Потом фотографии. Телефонные переговоры. Затем свидание. Первое. Ты, тайком от него, приезжаешь в Киев, я дарю тебе мобильный телефон. Моя первая маленькая победа.

Герман

Ты печальна? Не стоит. В смысле, все это — не стоит тебя. Расставания — они как собачки. Они голодны и бродячи. Очень часто они убегают от нас, в поисках лучшей жизни. Помашем им ручкой.

В самое нужное время — время без времени: без минут и секунд, без деления на день и ночь.

В прайм-тайм, когда все — самое дорогое и самое важное, без деления на джингл и рекламный текст.

Внезапность.

Когда покидают последние сны.

Некоторые из них жарко дышат в лицо, напоминая, что голос далекий и голос близкий — это твой голос.

Что стекло бьется.

Отчаяние — это лишь повод для свободы.

В сущности, это одно и то же — свобода и отчаяние.

Быть отчаянным и быть отчаявшимся.

Быть безрассудным и быть отчаявшимся.

Знать, что времени и времен все равно не существует.

Как лучших, так и худших.

Просто знать, что твое сердце бьется. Как стекло. Как все человеческие сердца.

Герман и его друг Че

«Терренкур — это здоровье, бодрость, сила. Длина маршрута № 1 — 330 м». Так написано на агитационном плакате, ярком образце советской наружной пропаганды. Плакат довольно большой, он содержит, кроме схемы маршрута № 1, схемы маршрутов № 2, 3 и 4. Отдыхающие, следуя языку и содержанию плаката, чтобы приумножить в себе вышеуказанные качества, все свое свободное время должны прогуливаться по территории санатория в строго указанных направлениях. «Во время ходьбы, — гласит плакат, — происходит отток желчи». Это как раз то, что нам необходимо.

Мы — дисциплинированные пациенты, мы любим много ходить. Больше всего мы любим маршрут № 1, который, по странному стечению обстоятельств, пролегает аккурат от «дневного» кафе к «вечернему» бару. Мы организованно следуем им раз десять в сутки. Мы прививаем себе здоровье, бодрость, силу, а отток желчи из наших организмов не прекращается ни на мгновение.

Мы первый раз хотим войти в «вечерний» бар, но дорогу нам преграждает какой-то мужик. Он сидит на стуле прямо у входа и пьет пиво из кружки. Его огромный живот загораживает нам проход.

— Платить кто за вход будет? — ухмыляясь, спрашивает он.

— А что, вход платный?

— Кому платный, а кому и бесплатный.

— Для нас — бесплатный. Мы — инвалиды детства, — говорю я.

— Шутка юмора, — говорит мужик и убирает с прохода свое огромное пузо, пропуская нас внутрь.

Внутри питье и еда только покупается, поедание и выпивание происходит на улице, за традиционными для развития украинского общепита конца ХХ — начала ХХІ веков пластмассовыми столиками. Количество стульев возле них значительно уступает количеству отдыхающих. Когда мы, простояв минут десять в очереди, выходим из душного помещения, свободных мест уже нет. Кроме столика, за которым сидит любитель шуток юмора. Он дружелюбно машет нам рукой.

Так мы и знакомимся. Это — Батя. Он же — Президент бара, он же — Директор пляжа, он же — тракторист из какого-то колхоза в Полтавской области. Как простой тракторист попал в этот санаторий и оплатил отнюдь не дешевую путевку, для нас так и остается загадкой. «Председатель, — говорит заговорщицки Батя, — отакой мужик!» — и подмигивает девчонкам.

Батя — феноменальная личность. Настоящий народный типаж. Среднего роста, с круглой мордой, нос картошкой, лукавая обезоруживающая крестьянская улыбка, огромный живот. Ему лет пятьдесят, если не больше, дома, в родном селе, у него жена, двое детей и столько же внуков. Он с ходу нам жалуется, что из-за своего большого живота, во-первых, вынужден пить много пива, во-вторых, с трудом помещается за столиком, а в-третьих, вынужден заниматься «цим» только «кошечкой». Наташа с Мариной прыскают в кулачки, а Че спрашивает, как это — «кошечкой», на что Батя ему доходчиво объясняет, что значит делать это «кошечкой». Все понятно, так бы сразу и сказал! Что он лечит в санатории — неизвестно, но не алкоголизм — точно. На это и время, и деньги тратить, очевидно, бессмысленно. Но жизнью своей Батя доволен по всем статьям.

В благодарность за занятый столик и половое воспитание мы покупаем ему кружку пива, а Батя в ответ рассказывает нам последние санаторские сплетни. Кто с кем, сколько раз, когда, куда и кому. Так потом у нас и повелось: каждый вечер мы угощаем его пивом, а он угощает нас сплетнями. Сами по себе они вряд ли представляют интерес, но художественное исполнение Бати превращает обычные санаторские шашни в шекспировский мир безумных страстей и мелодрам. И этот мир, изображаемый Батей, нам нравится, хотя бы за то, что он никак не пересекается с нашим. Это как сказки, которые усердный родитель рассказывает на ночь своим деткам. Может, поэтому мы и прозвали его Батей.

Мэри и ее первая любовь Герман

Бог умер, но не исчез. Он просто сменил форму своего существования и присутствия. С физической — на эфемерную. Он стал мне сниться. Не часто, к счастью, но всякий раз как-то нехорошо, хотя и самого факта вполне достаточно.

Зато в доме стало тихо и спокойно.

Мы пили с мамой чай по вечерам, смотрели телевизор. Денег первое время не очень хватало, но потом Герман помог мне устроиться через какого-то там знакомого на работу в филиал киевской конторы по подписке периодических изданий. Работы было много, иногда ее нужно было делать долго и нудно, но и платили там прилично. Не сравнить, по крайней мере, с тем, что было в университете. Младший лаборант в провинциальном вузе не совсем та должность, за которую дают много денег.

После смерти отца Стракоша с удвоенной энергией принялся нас покорять.