Берне назвал свои статьи «Парижские письма». Фридрих – «Письма из Вупперталя».

Он послал статью конечно же в «Телеграф» Гуцкову, ставшему вождем «Молодой Германии» после смерти Берне. Фридрих рассказывал забавные подробности о жизни разных слоев вуппертальского общества. Шутя, он несколько дней назад назвал свою долину Мукерталем – долиной святош. Невежественные пиетисты следили за каждым вздохом своих прихожан в долине. И может быть, впервые Фридрих особенно ясно подумал о жизни рабочих, когда вспомнил первую экскурсию на отцовскую фабрику.

Фамилию свою, в случае публикации, Фридрих просил не называть.

Прошла неделя, и Фридрих стал ждать письма от Гуцкова. Но письма не было.

Март кончался. Солнце подсушивало улицы, а над городом пролетали шумные стаи птиц. Фридрих спал с открытой форточкой и с удовольствием дышал легким весенним воздухом.

Как-то раз в контору вошел «его древность», консул Лейпольд.

Он посидел в кресле и вдруг засмеялся:

– А ведь оно греет, как летом! – консул кивнул на окно. – Пожалуй, через неделю пора раскрывать окна.

Почтальон по фамилии Энгельке заходил в контору перед обедом.

Он любил поболтать с Фридрихом, особенно после того, как открылось, что фамилии у них похожи.

Однажды Фридрих нарисовал его в письме Фрицу Греберу. Рисунок был в стиле народных гравюр.

«Вам письмо, господин консул», – говорил Энгельке на том рисунке.

«А мне?» – спрашивал Фридрих. И весь вид его был удрученным, разочарованным. Потому что Энгельке отвечал:

«А вам – нет».

Приближался обед, и на деревянных ступенях лестницы раздались громкие шаги почтальона.

– Вам письма, господин консул, – сказал Энгельке и в этот раз.

Он вынул из сумки несколько конвертов и большой пакет.

– Благодарю, вас, Энгельке, положите их сюда, – попросил Лейпольд и потянулся за большим пакетом.

– Этот пакет не вам, господин консул, он – молодому Энгельсу.

– Вот как, Фридрих? – удивился Лейпольд. – У вас тоже деловая почта.

– Это так, пустяки, – ответил Фридрих.

С трудом он удерживал себя, чтобы не вскрыть пакет немедленно. Надо было дождаться ухода консула.

– Что ж, ребятишки, продолжайте работать, – проговорил наконец консул, поднимаясь с кресла.

Лестница еще скрипела под его шагами, а Фридрих уже бросился к пакету.

Там был новый номер «Телеграфа» и письмо Гуцкова.

Сам Гуцков, вождь «Молодой Германии», приглашал стать его постоянным сотрудником! И обращался к нему, как к опытному писателю. Фридрих, волнуясь, перелистал журнал и нашел свою статью. Первая часть была напечатана полностью, без изменений, сразу на первой странице.

А через несколько дней пришло письмо из Бармена, от Бланка.

Он сообщал, что в «Долине святош» – переполох. Какой-то писатель так тонко описал все нравы и обычаи в «Телеграфе», что номер рвут из рук друг у друга. Журнал расхватали в лавке в один момент. Господин учитель Рудольф Рипе, прочтя статью, в негодовании бросил ее на землю, но тут подскочили трое других и принялись читать вместе. Все ищут автора. Сначала подозревали Фрейлиграта и хотели даже учинить у него обыск. Потом решили, что автор – Клаузен. Но по некоторым оборотам речи и по тем мыслям, которые сообщал в письмах Бланку один друг, Бланк предполагал, что ему известно настоящее имя автора.

Фридрих немедленно ответил Бланку, чтобы тот ни в коем случае не проболтался об авторе.

Предосторожность была разумна. Разгневанные филистеры могли отомстить родственникам.

В конце концов, если стихи сами выливаются на бумагу, то разве сдержишь их?

Даже за конторкой, когда письма к друзьям и сестре были написаны, а дела выполнены, он сочинял стихи.

Но все события последних месяцев были внутренним, личным, о чем в огромном Бремене не догадывался ни один человек. Разве что хромой продавец в книжной лавке мог понять, – книги, которые брал у него Фридрих, точно складывались в список запрещенной в Пруссии литературы.

Были вечера, когда Фридрих шел в клуб. Там собирались молодые приказчики, конторщики, практиканты.

– Дружище Фред! – радовались они, когда он входил. – Присаживайся сюда и скорей показывай усы!

На стол грузно опускалась кружка тягучего темного пива, и все в компании вглядывались в усы Фридриха, потому что именно он и подговорил их отращивать усы назло бритым филистерам.

И теперь тот, у кого за месяц усы вырастут меньше всех, должен был выставить компании по три кружки пива.

Они недавно учились в гимназиях и мечтали об университетах, о разудалом студенческом мире. И хотя теперь сутулили спины в конторах, все равно вырвались из семей и наслаждались волей.

По вечерам в своем клубе они пили пиво за широкими столами и, обнявшись, дружно раскачиваясь, распевали лихие студенческие песни. А без Фридриха пение шло хуже, потому что как раз он-то и организовывал их, дирижировал ими, как раз к его-то голосу они и подравнивали свое пение.

А потом он незаметно отсаживался за другой стол, где лежали английские, французские, шведские и португальские газеты. Он читал их легко. Но тут кто-нибудь из приятелей снова звал:

– Фред! Иди же к нам! Как там начинается песня про маленькую Мари?

И Фред вновь подсаживался к ним, и снова они пели, а потом Фридрих рассказывал очередную забавную историю, как в Америку отправили партию окороков и приписали: «12 окороков съедено крысами». А получателю было невдомек, что те крысы – молодые конторские служащие.

И все дружно хохотали над этой историей.

А тут часы били половину одиннадцатого, и пора было подниматься, расходиться по домам.

И Фридрих тоже уходил. Он направлялся к церкви святого Мартина, а там рядом и пасторский дом. Он старался не скрипнуть дверью, но молоденькая служанка все равно слышала, выглядывала из своей комнаты и, увидев развеселую физиономию молодого пансионера, игриво грозила пальчиком.

Фридрих скрывался в своей крепости, распахивал окно, потому что ночи были теплые, и садился за чтение или писал письмо Фрицу Греберу, сразу на восьми языках, начав с древнегреческого и латыни, а потом перебирая современные, европейские.

И утром с семи до половины девятого он читал тоже, сидя в садике на скамье. А потом наскоро выпивал кофе и бежал в контору.

Среди почты для консула Фридрих увидел письмо отца.

Консул читал его в конторе при Фридрихе, а потом улыбнулся и покачал головой.

– Такие уж мы все, – сказал он, – едва выбьемся в буржуа, сразу хотим выглядеть аристократами… Отец ваш советует вам завести лошадь и заняться верховой ездой. Все расходы он готов оплатить. Я скажу Вилли, он поможет подыскать вам лошадь.

Сын Лейпольда, двадцатитрехлетний важничающий Вилли, посоветовал Фридриху брать лошадей у родственника Деркхима.

– Он знает, что Деркхим служит в нашей конторе, и надувать вас не станет.

У Вилли Фридрих взял и первый урок верховой езды.

Урок кончился плачевно. Фридрих решил показать лихость и, подскакав к конюшне, моментально остановил лошадь. Лошадь стала, но Фридрих свалился в грязную жижу. Хорошо, что рядом был Везер, а берег почти пуст.

На другой день хозяин конюшни предложил Фридриху пожилую кобылу, но тот выбрал снова вчерашнего легконогого коня.

Два воскресенья он не слезал с него. И наконец научился сидеть легко, расслабив тело. Даже Вилли, подъезжавший к конюшне, удивился: