Год назад он хотел стать известным поэтом. Тогда ему было семнадцать лет и тайные, могучие, великие силы ощущал он в себе. Эти силы и сейчас живут в нем, он их чувствовал в каждое мгновение жизни, но теперь он не тот наивный юноша, недавний школяр, натолкнувшийся на брошюру Гримма и прочитавший ее запоем тут же, в книжной лавке. Робкие слова известного профессора о справедливости и конституции казались ему тогда отчаянно смелой речью. И лишь теперь, когда он ощутил биение главных идей века, он мог спокойно оценивать смелость и робость каждого.

Год назад он мечтал печататься хотя бы в какой-нибудь, любой газете. Теперь в первую попавшуюся газету он не напишет. Теперь Гуцков просит у него статьи для своего «Телеграфа» – а этот журнал читают во всех германских государствах.

Но и сам Гуцков не такой-то уж смелый парень. Это Фридрих начал понимать тоже. Смелость больше в словах, да и то она чередуется с уступчивостью филистерскому духу.

Но статьи, которые задумал и писал сейчас Фридрих, можно было печатать лишь в «Телеграфе» – или не печатать нигде.

Какая бы еще газета поместила такие слова о своем поколении:

И по-прежнему никто в огромном ганзейском городе Бремене не догадывался о том, какие великие идеи бурлят в голове молодого конторщика-практиканта Энгельса из фирмы Лейпольда.

С ним было приятно выпить пива, отправиться на прогулку верхом, попеть старинные хоралы в хоре певческой академии – всюду он был душой общества. Только зачем-то читал в клубе газеты на всех языках да вечером ложился спать поздно – не жалко ему было денег на свечи. Говорят, все книги почитывал, а что в тех книгах – все бред да вредные фантазии.

Осенью пришло новое увлечение.

Четыре раза в неделю, иногда перед обедом, иногда вечером, он стал ходить в фехтовальный зал.

Зал был через несколько улиц от конторы, и уже проходя мимо окон его, слыша треск клинков, чувствовал Фридрих в груди призывный гонг и невольно ускорял шаги.

Он надевал плотную фехтовальную куртку, спеша, волнуясь. Накидывал маску, всовывал руки в перчатки и бился, меняя партнеров.

Поначалу его кололи все.

– У вас хорошая подвижность, но мало резкости, – говорил пожилой учитель со шрамами на лице от многих юношеских дуэлей, участник наполеоновских войн. – Чтобы удар стал неожиданным, он должен быть мгновенным.

Фридрих тренировался, когда оставался в конторе один, тренировался в своей комнате вечером, утром.

Консул Лейпольд смотрел на это увлечение с понимающей улыбкой: молодежь, надо расходовать силы.

– Вот прежде были дуэли! – иногда вспоминал он.

И сына своего, Вилли, консул послал с Фридрихом. Но Вилли был медлителен, а когда партнер его атаковал, понапрасну злился.

Приближалось рождество. Неожиданно наступили морозные ясные дни. Небо было высокое и чистое, солнце на нем казалось небольшим, холодным и ярким.

Все покрылось льдом после долгих, неизвестно откуда взявшихся дождей. Деревья, крыши домов, столбы с фонарями – на всем переливались хрустальные сосульки. Говорили, что по ровному льду Везера можно добежать на коньках до ближних городов.

Фридрих зашел в лавку купить коньки, и торговец доверительно сообщил:

– Вы сегодня восьмидесятый. У нас уже много лет не было холодных зим. Еще один такой день, и мне будет нечем торговать.

Перед праздниками Фридрих помог пастору заколоть свинью.

Пасторша в подарок Фридриху вышила кошелек в любимые цвета – черный, красный, золотой – цвета свободного студенчества. А дочь пастора сделала из нитей тех же цветов кисточку для трубки.

Фридрих полеживал в комнате, покуривал трубку и наслаждался чтением собрания сочинений Гете, которое мама совсем недавно прислала ему на двадцатилетие.

…И вдруг началось наводнение.

Сначала небо заволокло тучами, повалил обычный мокрый снег, потом снег с дождем. Везер вспух, на него никто уже не смел выйти. Стала прибывать вода.

Предусмотрительный пастор попросил Фридриха заделать окна в подвал. Фридрих помогал ему в этих работах весь вечер.

Утром в доме на самом берегу конторщики собрались завтракать. Неожиданно дом их содрогнулся от страшного удара, стена затрещала, и в пролом прямо в комнату ввалилась огромная льдина, а за нею хлынул водопад пенящейся воды.

Весь день по городу плавали лодки, спасая детей и женщин. Комнату Фридриха тоже залило, и консул предложил пожить у него.

Через несколько часов выяснилось, что Фридрих стал консулу попросту необходим. У соседа вода заполнила подвалы, и теперь через стенку она проникала в подвал Лейпольда. А там кроме картофеля и бочек с ромом хранилась богатая коллекция вин.

Четыре ночи Вилли и Фридрих откачивали воду из подвала.

На столе им оставляли несколько бутылок рейнского вина, колбасу и большой кусок лучшего гамбургского мяса.

Спать хотелось через час после полуночи. Фридрих изо всех сил развлекал Вилли забавными историями или начинал показывать, как смешно звучат одни и те же фразы на нижненемецком, на других диалектах, по-голландски и португальски.

Вилли слушал, посапывая, потом неожиданно глаза его прикрывались и голова резко опускалась к столу. Но тут же он вздрагивал и, как гостеприимный хозяин, принимался угощать Фридриха.

– Ты, Фред, ешь, отец эту еду выставил для нас обоих.

На большой корабельной помпе он быстро уставал, задыхался, но качать надо было вдвоем. И Фридрих приостанавливался, чтобы дать Вилли отдых.

– Зря соседи уехали, не оставив нам ключи. Мы бы выкачали у них воду из погреба часа за четыре, и у нас бы стало сухо.

– Что ты, Фред, как можно! – испугался Вилли. – А ну как у них что-нибудь бы пропало, отцу пришлось бы платить.

Они как раз сидели на диване при двух свечах, бутылках вина и мясе после очередного откачивания.

– Ты любишь своего отца? – спросил вдруг Вилли.

– Когда живу в отдельности, – Фридрих улыбнулся.

– Да, тебе повезло. Отец тебя понимает и не держит при себе…

– Как сказать… – ответил Фридрих неопределенно.

– А я в прошлом году готов был в Америку уплыть. Там можно так вложить деньги, как нигде в мире, – мечтательно проговорил Вилли. – Свое дело – это, конечно, не младший компаньон при отце… Был бы хоть небольшой капитал, уплыл бы.

– А без капитала?

– Что ты, шутишь? – Вилли даже испугался. – Кто я такой без капитала?

– Меня твой старик посылал в ноябре на судно, уходящее в Америку. Там плыли эмигранты – страшная картина. В трюме койки в несколько этажей, все вместе. Свежего воздуха нет вовсе.

– Нищие везут с собой нищенство, – Вилли пренебрежительно махнул рукой. – Были бродягами здесь, будут ими и там. Я понимаю, когда едут солидные молодые люди, такие как мы с тобой… Вырвусь когда-нибудь из отцовского поводка!.. – снова мечтательно проговорил он.

– Они едут, чтобы стать свободными.

– Свободными? – Вилли удивился. – Свобода человека портит. – Он сказал это уверенно и отрезал большой кусок колбасы. – Работнику, чтобы он работал, нужен хозяин. Если им дать свободу, они развратятся и не будут трудиться.

– Ты же сам сказал, что мечтаешь о свободе.

– Кто? Я? Я о своем деле мечтаю, а свобода мне не нужна.

Снова поднялась вода и снова надо было ее откачивать.

В следующий перерыв Вилли спросил: