И Фридрих много раз перечитывал ту, третью главу из послания. Особенно близкими ему были слова: «…берегитесь злых делателей» и другие: «…что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою… для него я от всего отказался, чтобы приобресть Христа».

«Я также, – думал в те недели Фридрих. – Я должен пожертвовать тем, что мне дороже всего, пренебречь всем, что я считал своими величайшими радостями, ради счастливой готовности молиться».

И уже как-то само собой получилось, что он не ходил вместе с Клаузеном, не брал у него книги.

Да Клаузен и сам заметил, что Энгельс, любимый ученик, стал избегать его. Он даже подошел к Фридриху, отвел в сторону и, положив руку на плечо, спросил участливо:

– Фридрих, дорогой, я вижу, что с вами происходит что-то необычайное, но что?

Фридрих, заглянув учителю в глаза, ответил ему со счастливой улыбкой:

– Просто я стал ближе к господу, господин Клаузен.

– Это бывает в вашем возрасте с искренними, увлекающимися натурами. – Клаузен вздохнул успокоенно. – Но у многих скоро проходит.

И верно, постепенно упоение молитвами, сладостным ощущением истинной веры стало затухать, приходить все реже.

Фридрих заметил это лишь тогда, когда его вновь начали раздражать поучения пастора в церкви.

Заметил и ужаснулся. И вечером решил помолиться подольше, но почувствовал утомление, скуку и отправился в постель.

И пришел последний, выпускной класс.

Прежде, даже полгода назад, будущее казалось далеким и неясным. Теперь же все в классе полюбили обсуждать свое будущее.

Это было приятно – спорить о различных преимуществах университетов. В Бонне – настоящая свобода, бурлящая, веселая буршеская жизнь, студенческие пивные, дуэли. Берлин – академичнее, строже, но там глубже знания, там гегелевская школа философии, зато – беднее ландшафты.

Еще приятнее было уже сейчас ощущать себя свободным студентом, гулякой, дуэлянтом, участником опасных пирушек.

Фридрих собирался в Берлин, изучать право, и едва представлял себя в будущей жизни, как от счастья кружилась голова.

Об университетском будущем он советовался с мамой, с доктором Ханчке.

– Другого и выбора быть не может, – говорили они, – конечно, образование правоведа. Оно дает и филологические знания, к которым так стремится Фридрих, и твердую почву под ногами.

Были первые дни сентября. Отец как уехал в июле в Англию, так и не возвращался. Все готовились к гимназическому вечеру, а Фридрих был уже готов. На древнегреческом он написал гекзаметром большое стихотворение: «Поединок Этеокла с Полиником».

И Клаузен, и доктор Ханчке говорили, что стихи эти не постыдились бы подписать своим именем знаменитые поэты древности.

В последние месяцы из гимназистов сложился кружок.

Там кроме Фридриха были все те же братья Греберы, Бланк и еще человек шесть. Чаще они собирались у Греберов, особенно когда родителей дома не было. Рассаживались по-взрослому в кресла, закуривали толстые сигары, потягивали пиво и читали друг другу свои стихи. Фридрих играл им на клавесине сочиненные недавно пьески и песенки, друзья подхватывали их хором. Иногда также хором они распевали знаменитые буршеские песни о крошке Мари, о развеселой Вирджинии. И лишь они, кружковцы, знали, что карикатуры, которые печатали иногда вуппертальские газеты без подписи, анонимно, тоже рисовал их Фридрих.

Гимназический вечер прошел с блеском, Фридриху аплодировали больше всех.

– Вы поэт! У вас большой, настоящий поэтический талант, – возбужденно говорил Клаузен после чтения стихов. – Я не боюсь сказать это только потому, что уверен в вас. – После конфирмации Клаузен снова был с Фридрихом на «вы». – И я прошу, – говорил он сейчас, – я прошу вас, Фридрих, развивать свой талант и дальше. Поверьте, в Германии купцов и адвокатов много больше, чем поэтов, и мне так хотелось бы не видеть вас среди первых! Хотя опыт Фрейлиграта и доказывает, что можно быть талантливым поэтом, оставаясь хорошим конторщиком… Да, вы знаете, ведь Фрейлиграт переехал в Бармен! Я как раз сегодня имел честь познакомиться с ним. Во всех отношениях приятный человек.

Фридрих шел с вечера в дом Ханчке, и было ему грустно.

Он вспоминал свой первый вечер: ученик младшего класса читает баллады. Голос прерывается от волнения, но ученик побеждает страх и читает дальше… А теперь остался лишь год, а потом иная, неизвестная жизнь.

Он подошел к дому, окна были темны, лишь в комнате пожилой Берты, служанки, горел свет.

Она и открыла ему дверь, и ветер едва не задул свечу.

– Вам записка от отца, Фридрих. Он просил немедленно быть дома, завтра утром.

Записка была коротка, словно отец не уезжал на несколько месяцев, словно они расстались час назад.

«Странно, к чему такая спешка? Я бы и сам сразу пришел, как только узнал о его возвращении», – подумал Фридрих.

Двадцатисемилетний мелкий торговый служащий Фердинанд Фрейлиграт подъезжал в почтовом дилижансе к Вупперталю. Он ехал завоевывать Германию.

Краснолицый пожилой кучер сидел на своем жестком высоком сиденье, громко щелкал бичом, погоняя лошадей, а подъехав к городу, звучно протрубил в рожок.

Пассажиры в полутемном широком купе, изнывая от жары, обмахивались цилиндрами. И никакого им не было дела до тревожных волнений конторского служащего.

Фердинанд Фрейлиграт работу свою ненавидел.

Он писал стихи с восьми лет и всю жизнь мечтал стать поэтом. Отец его, небогатый школьный учитель, с гордостью показывал стихи сына друзьям. Друзья дружно хвалили их.

А потом объявился дядя, брат покойной матери. Дядя долго слонялся по свету, скопил небольшое состояние, основал коммерческую контору в шотландской столице, Эдинбурге. Он был не ахти как грамотен и нуждался в верном молодом компаньоне. Детей у него не было. И он предложил отцу Фердинанда хорошую сделку. Сын учится торговому делу, а научившись, становится равноправным компаньоном и единственным наследником состояния.

Фердинанду было пятнадцать лет, он зачитывался Вальтером Скоттом и мечтал оказаться на земле туманных горных лугов среди благородных шотландских героев.

– А разбогатев, ты в любой момент сможешь продолжить образование, – убеждал себя и сына отец.

Фердинанд оставил последний класс гимназии и переехал в маленький городишко Зост, стал учеником в торговой фирме.

Семь лет он вел конторские дела, а вечерами изучал языки, перечитывал книги путешественников и историков, мечтал о неизвестных далях и писал, писал стихи.

Он полюбил английских поэтов, новых и старых, перевел их на немецкий, и переводы эти напечатали вестфальские журналы.

К тому времени дядя, не дождавшись опытного в коммерции компаньона, обанкротился. И у Фердинанда не осталось ничего, кроме унылой службы да увесистой стопки тетрадей со стихами.

После работы он зачитывался Байроном, думал о путешествиях, а днем проверял и переписывал счета, да посматривал сквозь пыльное окно на пустынную улочку маленького городка.

Но он не сдался. «Для начала надо переехать в большой порт. Быть может, там удастся поступить на парусник и уйти в плавание», – решил Фрейлиграт.

Он переехал в голландский город Амстердам и стал служащим в богатом торговом доме.

Днем он послушно и старательно работал, вечером блуждал вдоль берега и под шум накатывающихся пенистых волн слагал стихи о далеких странах.

И в каждом стихотворении были несбывшиеся мечты, неосуществленные желания.

В эти годы европейские страны осваивали дальние берега, и какой германский купец, фабрикант не мечтал об основании филиала своей фирмы в далекой загадочной Африке, в стране обещаний – Америке.

Стихи Фрейлиграта стали охотно печатать. Неожиданно на них обратил внимание сам Шамиссо, а потом и друг Гете – Иммерман.

Скоро его стихи вошли в лучшие немецкие альманахи, и знаменитые писатели хвалили их в своих рецензиях.

Так началась слава.

О Фрейлиграте говорили во многих домах, его стихи декламировали на уроках в гимназиях, но в торговой фирме амстердамского купца Сигриста ему не с кем было поделиться ни радостью, ни успехом. Там рассмеялись бы, услышав, что их аккуратный, послушный Фрейлиграт – знаменитый поэт.