— О, Коул! — вздохнула она. — Конечно, я прощаю тебя. Ты дважды видел меня в объятиях Дерека и неправильно это истолковал. Но пойми, он был единственным человеком, к которому я могла обратиться, когда нас с матерью выгнали отсюда. Его тетка приютила нас на время.

Тот факт, что не он помог ей в трудную минуту, причинил Коулу боль, но когда он заговорил, голос его звучал твердо:

— Должно быть, для тебя это были нелегкие времена.

— Да, мне досталось, — согласилась Глэдис. — Но я выжила.

— Повезло тебе с Дереком, — сказал он. — Похоже, он повел себя как настоящий друг.

Холодное безразличие, прозвучавшее в его голосе, задело ее, и она горячо добавила:

— Даже больше, чем друг. Скорее как брат. — Глэдис помолчала. — Однажды мать сказала мне… Я этого еще никому не рассказывала… Видишь ли, Дерек, возможно, мой родной брат. Наполовину, — уточнила она. — По датам все сходится, но ради моего спокойствия она и отец Дерека хранили тайну.

— Боже мой! — воскликнул потрясенный Коул.

— Теперь ты понимаешь, почему между нами не могло быть близости?

Он помолчал, переваривая эту новость.

— Ну и дела!

— Да, мне было нелегко. Вот почему я так дорожу тем, что у меня есть сейчас.

— В том числе и усадьбой? — уточнил Коул.

— Да.

Последние сомнения покинули его. Он улыбнулся и сказал:

— Поговорим об этом позже, а то твой пирог остынет.

Глэдис с облегчением рассмеялась и начала есть. Коул с улыбкой наблюдал за ней.

— Расскажи о своей работе, — попросила она, бросив на него смущенный взгляд.

— Что в этом интересного? — отмахнулся он, но, поймав ее огорченный взгляд, сказал: — Я защищаю права детей, связанные с использованием их труда, а также вопросы лишения родительских прав и насилия в семье.

— А каким ветром тебя занесло в Австралию?

— Это связано с одним из дел. Отец мальчика давно уехал туда, а мать суд постановил лишить родительских прав. Мне нужно было поговорить с отцом ребенка и выяснить, возьмет ли он на себя заботу о сыне. Но тут пришли новости и о смерти Джерри, и мне пришлось передать дело своему помощнику, чтобы срочно вылететь сюда. Дорога была долгой и тяжелой, — сказал он и усмехнулся. — Когда я наконец добрался до Гринлэнда, то уже едва держался на ногах.

— Значит, и я была не права, решив, что ты пьян, — тихо произнесла Глэдис, — и ненавидишь детей…

— С чего это ты взяла? — возмутился Коул.

Она помрачнела.

— Ты поначалу просто не замечал Шона.

Коул смутился.

— Мне показалось, что ты используешь его в надежде растопить мое сердце, — сказал он, криво усмехнувшись. — На самом деле я очень люблю детей. Поэтому и посвятил им свою жизнь.

— Мы оба ошибались.

Голос Глэдис стал низким от волнения. Ее влекло к Коулу, и он понял это, но решил не торопить события.

— Я люблю свою работу, — сдержанно заметил он. — Она приносит мне удовлетворение.

— Я горжусь тобой.

Глэдис вложила в эти слова столько чувства, что у Коула радостно забилось сердце. Он и сам не понимал, почему ее похвала так много значит для него.

— Значит, я больше не кажусь тебе жестоким чудовищем? — с улыбкой спросил он.

— Нет. — Такая же улыбка осветила ее лицо. — Ты умеешь общаться с детьми, и я была права, когда сказала, что и у тебя есть слабости, — лукаво добавила она.

— Не так уж я слаб, — возразил он. — Помнишь, как мы с тобой вместе вступались за несправедливо обиженных?

Глаза ее вспыхнули.

— Ага! Подбирали бездомных кошек, кроликов, птиц и…

— Глэдис, — весело прервал ее Коул, — мы много нового узнали друг о друге за последние несколько часов…

— И я стала понимать тебя намного лучше, — вставила она.

Он улыбнулся, задержал дыхание и наконец решился:

— Достаточно, чтобы разделить со мной усадьбу?

Это были именно те слова, которые так мечтала услышать Глэдис, но она почему-то застыла в оцепенении. Сердце ее радостно билось, но она вдруг испугалась, что снова идет на поводу у своего инстинкта… который в прошлом слишком часто подводил ее.

— Разделить? Каким образом? — осторожно спросила она.

— Дом достаточно велик, чтобы мы оба мирно жили здесь, — сказал Коул с обезоруживающей улыбкой.

Глэдис вопросительно подняла бровь.

— Ты уступаешь мне половину, где размещалась прислуга, а себе забираешь все остальное?

— Можно обсудить вариант, более подходящий для нас обоих, — мягко возразил Коул.

Пульс Глэдис участился.

— Например? — нетвердым голосом спросила она.

— Полагаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Но…

— Не надо принимать поспешных решений, — прервал ее Коул. — Почему бы нам не подождать несколько дней? Посмотрим, как все сложится, а потом решим, что делать дальше. Я очень хочу остаться здесь, — сказал он искренне, — и мне кажется, что мы с тобой поладим. Ты любишь готовить, я люблю поесть…

— Как все мужчины! — насмешливо добавила Глэдис, отчасти разочарованная, отчасти успокоенная, и подала на стол шоколадный кекс. — Можно попробовать, — согласилась она.

— Пудинг? — спросил он.

— Нет, пожить вместе, — пояснила она, бросив на него настороженный взгляд.

— А можно… кекс поделить прямо сейчас?

Глэдис засмеялась и разрезала кекс на две части.

— Ровно пополам.

— Он, должно быть, очень вкусный, — мечтательно протянул Коул.

— Еще бы! На него пошла целая плитка самого лучшего шоколада.

Потом Коул долго рассказывал Глэдис об Австралии, а она внимательно слушала. Разделавшись со сладким, они перешли в гостиную с бокалами бренди в руках.

Коул увлекся, рассказывая о любимой работе, и Глэдис не отрывала взгляда от его одухотворенного лица. У нее возникло подозрение, что в его жизни ничего, кроме работы, и не было.

— Мне часто приходится сдерживать эмоции, — говорил он, глядя на нее поверх бокала, и погладил кошку, которая уютно расположилась у него на коленях. — Я должен сохранять спокойствие и контролировать себя в любой ситуации. Только так я смогу что-то сделать для детей, которым порой приходится пережить больше, чем любому взрослому.

Какой он чудесный человек, думала Глэдис.

— Я должна рассказать о тебе в поселке, — задумчиво сказала она. — Люди должны узнать, какой ты на самом деле!

— Искренне надеюсь, что ты этого не сделаешь! — запротестовал Коул, но она видела, что ему приятно было услышать это.

Глэдис хотелось прогнать кошку с его колен и занять ее место.

— Я не допущу, чтобы ты оставался в их глазах злодеем! — горячо воскликнула она. — Ненавижу несправедливость!

— Иди ко мне, Глэдис! — выдохнул он и протянул к ней руки.

Вдруг погас свет.

Глэдис так и осталась сидеть, затаив дыхание.

— Беспокоиться не о чем, — сказала она дрогнувшим голосом.

— А я и не беспокоюсь, — раздался звучный голос Коула. — Мне так даже больше нравится.

В камине треснуло полено, и вспыхнувшее пламя неверным светом озарило гостиную.

Это игра воображения или он действительно передвинулся к ней поближе?

— Мы не можем сидеть здесь! — решительно заявила она и сама услышала фальшь в своем голосе.

— А почему бы и нет?

Потому что, призналась себе Глэдис, обстановка стала слишком интимной.

— Мне нужно посмотреть, как там Шон, — сказала она вслух. — Я зажгу свечи.

— Хорошо. Если хочешь, я могу проверить пробки.

Голос Коула звучал так странно, что она напряглась. Сколько он выпил?

Постепенно глаза Глэдис привыкли к скудному освещению, и она увидела, что он встает.

Она тотчас вскочила, обошла стол, чтобы он оказался между ними, и, искоса поглядывая на Коула, зажгла свечи на каминной полке.

— Будь осторожен, там проводка ненадежная, — сказала она и пододвинула ему подсвечник, продолжая держаться на безопасном расстоянии.

— Руки у меня не дрожат, — спокойно ответил Коул и вытянул их вперед, чтобы она могла убедиться сама.