Вода, словно почуяв, что мы удираем, ускоряет подъем и гонится за нами, хватая за пятки.

— В дверях не задерживаться, — говорит Дорохов. Он уже вполне пришел в себя. Новая опасность помогла ему обрести привычную форму. Только я, может быть, знаю, чего стоит обычное спокойствие Дорохова, на какой огромной нервной силе оно держится.

Я первый проскальзываю в дверь. Дорохов, как белка, прыгает вслед. Створки сходятся. Мы сбрасываем шлемы. Вода журчит снаружи, атакует «дракон».

— Ну, — говорю я, — бывает под землей когда-нибудь конец аттракционам природы?

— Когда будете сидеть в кресле у камина, можете считать, что путешествие закончено, — отзывается Савостьянов. — Двигатели мы запустим, но не раньше чем через полчаса.

— Температура не такая уж высокая, — замечает Дорохов, глядя на приборную доску. — Окружающая порода здесь не горячее 20 градусов. Вода, в той ее части, что дошла до нас, — около пятидесяти. Пока она просачивалась, состоялся теплообмен. Если из глубины не подойдет еще чего-нибудь пожарче, то не сваримся.

— Мы вообще не можем подниматься на поверхность, — говорит Лансере.

— Почему? — удивляюсь я.

— Мы приведем за собой воду. Пока будем ползти дальше, вода окончательно размоет наши заграждения и ворвется вслед за нами на рудник.

Действительно, получалась какая-то логическая ловушка. Стоять на месте нельзя. Двигаться тоже.

Я с надеждой смотрю на Дорохова. Он столько раз находил выход из самых отчаянных положений, а главное, так предусмотрителен, что просто не может быть, чтобы он не придумал и тут какую-нибудь остроумную комбинацию.

На лицах Савостьянова и Дорохова никаких следов паники или смятения.

— Собственно, мы уже прибыли, — говорит Савостьянов. — Больше мины не потребуется.

— Почти, — уточняет Дорохов.

— И если моторы не заработают, нас возьмут на ладошку и поднимут на поверхность, — добавляет Савостьянов.

Я ничего не понимаю. Как ни мало я разбираюсь в подземной обстановке, но по моим, пусть самым грубым, расчетам до так называемой поверхности еще не меньше полкилометра. А может быть, и больше.

— До поверхности еще далеко, — говорит и Лансере.

— Неужели вы думаете, что люди там, наверху, сидели сложа руки? — удивляется Дорохов. — Как, по-вашему, существует служба спасания?

— Существует, — говорю я, с удовольствием глядя на округлые плечи Дорохова.

Дорохов спускается в открытый люк и принимается помогать Савостьянову и Лансере.

— Ну, так вот, — ворчит Дорохов, — нам давно идут навстречу. До сбойки осталась какая-нибудь сотня метров.

Только теперь я гляжу на экран. Красная точка — наш «дракон» — замерла на месте. И зеленая — медленно, очень медленно надо смотреть несколько минут, чтобы заметить движение, — спускается сверху. После того как Богачев исчез, я больше на экран не смотрел.

— А Богачев? — бормочу я.

— Богачев вернется в основной ход и пойдет за нами. На буксир мы его не возьмем. Будет плюхаться сам. Вода ему поможет.

— Но вода! — восклицает Лансере. — Вода!

— В месте сбойки оборудуют шлюзовую камеру. Материалы ведь теперь можно подавать сверху. Пройдем шлюз, и воду запрут. А потом можно будет закрыть кран и в том водоводе. И пусть себе бесится в глубине, сколько хочет.

— Все, — сказал Савостьянов, вылезая из люка. Вслед за ним выбрался Лансере. Дорохов легко выпрыгивает последним и захлопывает крышку.

Все вскарабкиваются на сиденья.

«Дракон» начинает дрожать. В иллюминаторе я вижу породу, зеленозатую с темными прожилками, покрытую тонким слоем воды: похоже на картину, которая создается, если прижать нос вплотную к аквариуму. Прожилки напоминают водоросли. Вдруг водоросли сдвигаются, и вслед за тем картина становится мутной. Огненные ножи режут скалу и кипятят воду.

В общем, мы движемся. Только мокрая порода дробится с каким-то особым шелестом, и к общему звуковому фону примешивается журчание и бульканье. Струи наших двигателей создают позади водоворот.

Но, кажется, все водовороты вообще позади.

— Ну, ты герой, — говорит Юра. В прищуренных его глазах искреннее восхищение. — Тебе можно позавидовать.

Мы сидим за столиком в кафе.

— А что я, по-твоему, сделал?

— Ну как же! — Он глядит на меня сияющими, как у ребенка, глазами. — Участие в такой экспедиции. С первого раза — полноправным членом. Савостьянов говорит, что они с Дороховым от новичка подобного даже не ожидали. Потом, ведь ты обезвредил мину в самый последний и рискованный момент.

Что там Савостьянов и Дорохов наговорили про меня?

Юра продолжает перечислять мои подвиги, и я чувствую, что еще одна фраза — и древний мифический Геракл окончательно побледнеет по сравнению со мной.

— Чепуха, — говорю я. — Было обыкновенное каботажное плавание, каких-нибудь два с чем-то километра.

Я чувствую, что получается еще хуже. Звучит как самое настоящее хвастовство. Вспоминаю первое знакомство с Юрой и как я старался произвести впечатление на него. Мое тогдашнее кривлянье кажется мне сейчас, сквозь призму времени, удивительно глупым.

— А как Богачев? — решаю переменить разговор. Я не был в Антарктиде два дня, летал к матери, чтобы доказать, что я цел и невредим (журналисты все-таки сделали из открытия подземного моря сенсацию) и только час назад вернулся на рудник. — Что с Богачевым?

— Назначен начальником экспедиции. Пять «драконов» готовят. Он пойдет на флагмане. На разведку — чего там открыли.

— Значит, никакой боязни высоты у него нет?

— Не проверяли. — Юрий берет чашку с холодным кофе и отпивает глоток. — Савостьянов сказал: нет смысла проверять.

— Странная логика, — удивился я.

— Типично савостьяновская логика, — рассмеялся Юра. — Ты его просто плохо знаешь. Он убедился, что для Богачева его наука — настоящее призвание. Дорохов рассуждает просто: раз человеку противопоказано находиться под землей, его не надо туда пускать. Савостьянов думает наоборот: раз человеку надо быть под землей, следует обеспечить ему эту возможность.

— Но ведь есть еще и медицинская сторона!

— Савостьянов и тут рассуждает по-своему. Он считает, что доверие к Богачеву вылечит его от всех болезней. А если ему понадобится помощь врачей, он сам к ним обратится.

— Как только Дорохов согласился!

— Дорохов больше не начальник.

Ошеломленный, я смотрю на Юру.

— Подал в отставку. Сказал, что не в состоянии обеспечивать безопасность.

Мне кажется, что я ослышался.

— Говорит, что запутался в психологических тонкостях.

Служба безопасности — без Дорохова с его могучей хваткой бульдога? Как бы угадав мои мысли, Юра говорит:

— Он подготовил таких ребят, что не растеряются и вытащат из любого пекла. А размышляют они потоньше. Старик был слишком прямолинеен. Как бы это выразиться? — чересчур боксер.

Я рассмеялся. «Старик» Дорохов, который одной рукой вытащит откуда угодно нас обоих!

— Нельзя просто так, силой хватать человека. Надо думать о человеке, — серьезно сказал Юрий. — Если бы Богачева схватили за руки раньше времени, он мог сломаться. Савостьянов провел операцию умно. Богачева-то действительно спасли.

Мы оба взглянули в окно. За стеклянной стеной, окаймленной пальмовыми листьями, простиралась ледяная равнина. Стояла редкая для Антарктиды безветренная погода при ясном небе.

У горизонта висело низкое облако. Я думал, что горячая вода, выбившаяся на поверхность, образует озеро в расплавленном льду. На самом деле получилась гигантская наледь, видом и размером напоминающая вулкан.

Белый конус на горизонте и облако над ним.