Стэфани было двадцать три. Талантливая художница, раскованная, современная, играющая на бирже, она жила сейчас с очередным своим парнем в бревенчатом домике. И Стэф всегда имелся наготове совет в любой ситуации. Но на взгляд Норы, некоторые бывали откровенно дурацкими.

— Какой мужчина, только взгляните, — небрежно заметила Стэфани. Она сидела на диване, поджав под себя ноги и натянув на них длинную вельветовую юбку. — Знаешь, Нора, с твоей внешностью ты сумела бы договориться с ним. Смогла бы добиться встречи, мило поговорить и убедить отступиться… втолковать ему, что иначе наша тетя умрет. Дать ему понять, что она тебе как мать родная…

Нора заметила, что Дэриен избегает ее взгляда, и заподозрила неладное.

— Но почему я? — удивленно произнесла она. — С чего ты взяла, что он станет слушать меня? Его перекосит, стоит только ему услышать, что некая мисс Брэт хочет видеть его.

— Известно, что ему нравятся американки, особенно такие блестящие, как ты! Спорю, тебе ничего не стоит охмурить его. Это успокоило бы его уязвленную гордость.

Нора вспыхнула.

— Да ты, сестренка, просто-напросто решила меня подложить к нему в постель! Я знаю, ты считаешь меня чересчур старомодной, но я не одобряю интимных отношений до свадьбы. К твоему сведению, я все еще девственница.

— Это в двадцать пять лет? — изумленно воскликнула Стэфани. — Да ты что?

— Что слышишь!

Дэриен поморщилась, слушая их препирательства.

— Стэфани… Нора… пожалуйста! — вмешалась она. — Спорами ничего не решишь. Давайте думать.

Они еще битый час ломали головы, но ничего путного из этого не вышло. А на следующее утро Нора улетала обратно в Нью-Йорк. Шли приготовления к показам осенней коллекции Эвелин Монтойи, в которой Норе отводилась главная роль.

— Я возвращаюсь в больницу, — решительно произнесла она. — Хочу побыть с Мэгги перед отъездом. Давайте созвонимся вечером и обсудим все по телефону.

Сердце Норы сжалось, когда она вошла в палату тети — одноместную, с большой кроватью-каталкой и капельницей с подвешенными пластиковыми мешочками, содержимое которых медленно капало в вену. Норе невыносимо было смотреть на любимую тетушку. В последнее время та сильно сдала, вся казалась какой-то высохшей.

Видно, химиотерапия вызывала у нее тошноту, так как медсестра поставила рядом с ней голубой тазик. Казалось, это ядовитые химикаты, которыми ее пичкали, сделали цвет ее лица землисто-серым. Золотисто-каштановые, с проседью волосы, обычно зачесанные наверх и собранные в прическу а-ля Одри Хепберн, теперь разметались по подушке, потускневшие и спутанные. Страдальческие морщинки вокруг глаз и губ говорили о муках, которые испытывала больная.

— Это ты, Нора? — обрадовалась Мэгги. Ввалившиеся голубые глаза слезились. — Ты вернулась. Я так рада видеть тебя, дорогая!

— Это я рада видеть тебя, — ответила Нора. Она пренебрегла больничными правилами и присела на край кровати, сжав свободную руку тети. — Я так хочу, чтобы тебе стало лучше. Химиотерапия…

— …поможет мне, — закончила за нее Мэгги. В ее голосе послышались незнакомые хрипы, и слова прозвучали как шепот. — Я снова буду на коне, снова буду управлять компанией Брэтов, ты и глазом не успеешь моргнуть. Мы столько лет вместе, и ты знаешь меня — я не тот человек, что легко уступает горстке ничтожных, глупых раковых клеток!

Несмотря на старания врачей и оптимизм пациентки, Нора беспокоилась всерьез. Если произойдет это злосчастное слияние компании Брэтов с корпорацией Сейджи Амундсена, тете придется отойти от дел. А ведь это единственное, что поддерживает в Мэгги волю к жизни: отними у нее ее дело, и она может умереть даже прежде, чем раковые клетки одолеют ее, думала Нора. Неважно, хочется мне общаться с Сейджи Амундсеном или нет, я должна сделать что-нибудь.

Ночью, лежа в постели в тетином доме, она беспокойно ворочалась. А утром позвонила Дэриен из аэропорта.

— Как ты понимаешь, идея Стэф сделать из меня шлюху мне не по душе, — с места в карьер начала Нора. — Но что-то делать надо, иначе, тетя умрет. Я вчера на нее посмотрела и окончательно в этом убедилась.

Дэриен согласно вздохнула.

— В статье упоминалось, — снова заговорила Нора, — что Сейджи Амундсен планировал пробыть в Нью-Йорке всю следующую неделю. Я попытаюсь встретиться с ним… Должна же остаться в нем хоть капля человечности!

На рассвете самолет, уносящий Нору, оторвался от земли и взмыл ввысь, пронзая тяжелые серые облака. Нора без конца думала о Сейджи, о том, как добиться встречи с ним. Скорей всего, он откажет ей. А если нет? Она не представляла, как повести себя так, чтобы добиться своего и в то же время уберечь свою честь, которой так своевольно распорядилась ее сестричка.

А в это время на Киото надвигалась полночь. Виновник тревожных раздумий Норы отдыхал после рабочего дня, потягивая сакэ из маленькой пиалы. Он принимал ванну, сидя в традиционном японском деревянном чане, наполненном теплой водой. Перед этим служанка его тщательно намылила и вымыла. Затем она взяла ведро с мочалками и щетками и неслышными шажками удалилась из комнаты. Сейджи потянулся за журналом. Это был американский журнал мод, который достал для шефа его помощник.

В журнале было несколько цветных фотографий Норы Брэт. Она демонстрировала весеннюю коллекцию одежды и выглядела очень привлекательно. На одном из снимков девушка показывала льняной костюм-двойку нежно-оливкового цвета. Короткая узкая юбка подчеркивала умопомрачительно длинные ноги. Скроенный по фигуре жакет застегивался на одну пуговицу. Жакет был надет на голое тело, и зритель угадывал плавную округлость груди. Благодаря мастерству фотографа, таланту модельера и, конечно же, данным модели от снимка трудно было отвести взгляд.

На другом снимке Нора представала в костюме-тройке цвета слоновой кости. И опять фотограф выхватил момент, когда она снимала жакет, оставаясь в облегающей кружевной блузке. Под блузкой не было даже бюстгальтера. Хотя соски и были прикрыты вышитым узором из роз и листьев (кем? модельером? или самой Норой из стыдливости?), тонкое кружево почти ничего не скрывало.

Сейджи почувствовал желание. Хотелось покрыть поцелуями это тело, погрузить пальцы в эти длинные рыжеватые волосы, входя в нее, мечтал он. Довести до изнеможения изощренными ласками и объятиями… Он отложил журнал и отдался во власть чувственных грез.

Конечно, это произойдет, рано или поздно. Так он задумал — месть ее семье, которая так грубо обошлась с его бабкой и матерью. Победа станет блестящей. А потом он бросит эту Нору и всю свою энергию направит на то, чтобы уничтожить компанию, переименовать ее и включить в сеть своей империи японских магазинов, которую он задумал расширить до мировых масштабов.

Невозмутимое выражение лица, соблазнительные и в то же время сдержанные позы — все говорило о том, что завоевать Нору будет нелегко. О том же нашептывали и длинные волнистые локоны, цвет которых, как он слышал, натуральный. По мнению его западных друзей, рыжие отличаются дерзостью. И упрямством. Зная, что он объявил о наступлении на компанию, Нора может отказаться даже разговаривать с ним. Он затевает игру, из которой очень непросто выйти победителем.

Что ж, пусть делает, что хочет. Она — его противник. Между ними немыслимы дружеские отношения. Чем яростнее она станет сопротивляться, тем слаще будет вкус победы.

Время подошло к полуночи, когда Сейджи снова взял журнал и еще раз пристально вгляделся в фотографии. Вытершись насухо, он надел традиционное японское кимоно. Затем позвонил в нью-йоркский офис и распорядился, чтобы менеджер устроил ему встречу с Норой Брэт.

— Меня не волнует, как. Но ты сделаешь это! — рявкнул он в ответ на робкое сомнение, высказанное на другом конце провода.

Нора уже сорок минут летела в самолете. Она пила черный кофе, отказавшись от яичницы с беконом в пользу булочки из отрубей и грейпфрута. Забавно, но их с Сейджи мысли друг о друге совпали во времени: Нора как раз пыталась придумать, как встретиться с ним и что ему сказать.