Десятки посредников, парламентеров осаждали в те дни областную администрацию. Это были самые разные люди: бизнесмены, чиновники, уголовники. Когда их аргументы не сработали, в ход пошла тяжелая артиллерия.

— Мы встречались с Орловым раза четыре, — рассказывает Бабич. — Суть всех разговоров сводилась к одному: зачем воевать, денег хватит на всех. Орлов в открытую предлагал вступить с ним в долю. Назывались самые разные цифры.

— В чем конкретно вы перешли ему дорогу?

Бабич задумывается, хмурит лоб:

— Проще сказать, где мы не перешли. Орлова интересовало практически все: таможенные терминалы, какие-то водочные заводики, торговля землей. Громов ведь отобрал у глав районных администраций право ею распоряжаться, все централизовал. Это был лакомый кусок: коммерсанты скупали огромные площади по базовой цене, затем втридорога перепродавали. Скажем, в Одинцовском районе — там это было особо развито — цена сотки доходила до 10-12 тысяч долларов.

Или проблемные банки, — продолжает Бабич. — К моменту нашего прихода существовала стройная схема воровства. Предприятия закачивали ежеквартальные бюджетные платежи в банки-однодневки, потом банки лопались, а деньги делились пополам. Дело в том, что по закону, если налоги внесены в банк, платеж считается совершенным: неважно — дошли они до бюджета, не дошли. Таким макаром область потеряла около миллиарда двухсот миллионов. Откровенный беспредел! Мы стали наводить порядок, и Орлову это очень не понравилось. «Не ломайте схему», — говорил он. Видимо, был в доле… То же самое касалось и проблемы утилизации отходов. Люди зарабатывали на этом деле миллионы. Мы решили взять все под контроль, создать государственное предприятие. Коммерсанты же, понятно, были против: они хотели, чтобы структура эта была частная, и Орлов полностью их поддерживал. Он даже просил поставить туда своего человека…

— И что вы ему отвечали?

— На все его просьбы следовал один и тот же ответ: нет…

…Их последний разговор был в апреле.

— Ты ещё пожалеешь, — пообещал Орлов.

Через несколько дней охрана Бабича обнаружила на «хвосте» «наружку» — он вынужден был даже докладывать об этом губернатору.

А в мае против него возбудили уголовное дело. Это была месть Орлова за несговорчивость вице-губернатора. Элементарная, пошлая месть.

Бабича обвиняли в том, что в период его работы в «Росмясомолторге» в бюджет не вернулась крупная сумма денег. Он показывал документы, официальные письма, акты Счетной палаты. Доказывал, что это абсолютная клевета. Что его ведомство полностью рассчиталось с Пенсионным фондом.

Никто его не слушал. Дело вел Следственный комитет МВД, а в этой службе — это уж я знаю на своем собственном горьком опыте — истина мало кого интересует. Главное — выполнить приказ.

Под давлением обстоятельств Бабич был вынужден уйти из областной администрации.

Как только это случилось, МВД сразу же потеряло к нему интерес: он был уже больше не опасен.

Разом прекратились допросы, обыски. Еще вчера проявлявшие невиданное рвение следователи напрочь исчезли с горизонта. Однако дело прекращено не было: словно мина замедленного действия, ждало оно своего часа.

Этот час настал весной, когда Бабич вернулся на госслужбу. Он был назначен вице-губернатором Ивановской области.

Орлов понимал: это кресло — лишь трамплин перед следующим прыжком.

Пошли разговоры, что Бабич может перейти работать в правительство. Допустить этого черный регент МВД не мог. И тогда все началось по новой…

Из телеграммы губернатора Ивановской области В. Тихонова Президенту России:

У квартиры Бабича круглосуточно сидела засада. Уже был выписан ордер на его арест, но он вовремя уехал из Москвы.

В одночасье за решетку бросили троих его людей. Один из них, Вадим Новожилов, вообще никакого отношения к «Росмясомолторгу» не имел. Вся его вина заключалась в том, что он был женат на сестре Бабича.

— Я знаю, ты ни в чем не виноват, — проникновенно говорил ему следователь МВД Шантин. — Дай показания против Бабича и пойдешь домой.

Когда это не помогало, Шантин бил поддых (в фигуральном, конечно, смысле):

— Подумай о детях. Жену твою мы все равно «закроем». С кем они останутся? Одна дорога — в детдом…

Детей у Новожилова было двое. Старшему — семь. Младшему — всего год…

Никогда не забуду, как плакала у меня в кабинете его жена Алла, сестра Бабича. Днем раньше её попытались забрать прямо у Бутырки, куда она привезла передачу для мужа. К счастью, Алла вовремя заметила опасность и успела перепрыгнуть из одной машины в другую. Уехать.

Домой ей возвращаться было нельзя — вдруг засада. А дети сидели в квартире одни…

Наверное, я мог бы многое простить Орлову: и миллионы, и заложников, и налеты на терминалы. В конце концов, кто во власти сегодня не ворует? Пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать.

Но слезы Аллы Поляковой, сестры Бабича, слезы матери, которая может лишиться своих детей, я не прощу ему никогда. Нет ничего подлее и гаже, ничего преступнее, чем шантажировать родителей жизнью ребенка…

Впрочем, какое было до всего этого Орлову дело. В те дни он выдавал свою дочку замуж. После шикарной свадьбы молодые улетели на Мальдивские острова…

Неизвестно, чем бы все могло закончиться, если бы не телеграмма, спешно отбитая ивановским губернатором Путину. Только вмешательство Генпрокуратуры и спасло Бабича. Ордер на его арест был отменен. Всех арестантов выпустили на свободу — даже раньше, чем закончилась санкция…

…Мне кажется, мстительность — это болезнь (как, впрочем, и жадность). Обратная сторона страха.

Число людей, пострадавших от мстительности Орлова, измеряется десятками, сотнями. Он не прощал даже старых обид. Находил тех, с кем поругался много лет назад, ещё в РУОПе. Не важно, где они теперь работали — в МВД, ФАПСИ, таможне, — орловская кара все равно настигала их.

Он жил этим: упоением собственным могуществом. Если хотя бы малейшая его просьба не выполнялась, человек, осмелившийся на это, автоматически попадал в «черный список»…

…Окна приемной выходили во внутренний двор. Генерал невидящими глазами глядел сквозь стекло на бурые пятна асфальта, на серую крышу актового зала, где каких-то три года назад министр вручал ему медаль «За отвагу».

Всего три года, а кажется, будто прошла целая вечность. И министр теперь другой, и герои — другие…

Время тянулось тягуче, нехотя, словно обойный клейстер. Уже вечерело. То и дело генерал смотрел на часы, подгонял взглядом секундную стрелку, но от этого она лишь замедляла свой бег.

Нет ничего хуже, чем такое вот обреченное ожидание, когда ты не знаешь, что впереди. Когда не понимаешь, в чем, как провинился.

Наконец двойная дверь распахнулась.

— Пойдемте со мной. — Орлов кивнул на ходу. Генерал поднялся, скосил глаза на циферблат. Было чуть больше восьми. Получалось, он провел у этого окна, в приемной Орлова, семь часов.