― Пойдем, мамочка, ― приглашает Коул, протягивая мне руку. ― Помоги нам сделать танцующие французские тосты.⁶

Так я и делаю. И это лучшие французские тосты в моей жизни.

⌘⌘⌘⌘

Мы решили слепить снеговика в маленьком дворе Коула. Эмми не приходится долго убеждать, что так лучше, особенно когда Коул сообщает, что у него в доме есть морковка. Ведь снеговик будет несчастным, если ему не приделать нос. После этого она практически тащит меня всю дорогу к его дому. Снеговик не должен быть безносым и несчастным!

Теперь мы сидим в его кухне, разглядывая снеговика на заднем дворе. Пообедали супом и копченым сыром, и Коул готовит нам горячий шоколад. Эмми смотрит мультики на огромном телевизоре, сквозь носки играя с пальчиками на ногах, а глаза прикованы к экрану.

― Почему ты на самом деле захотел, чтобы снеговик стоял на твоем дворе? ― спрашиваю я. Этот вопрос беспокоил меня целый день. Казалось, Коул очень стремился привести нас сюда, чтобы построить снеговика именно здесь.

Он смотрит на Эмми, потом снова переводит взгляд на меня. Как всегда, пусть даже после столь короткой передышки, я сражена силой его ясных голубых глаз. Думаю, в буквальном смысле, могу чувствовать, когда он на меня смотрит. На самом деле.

― Так ужасно, что я хотел видеть тебя здесь? Как ты играешь в моем дворе, сидишь за моим столом, наблюдаешь за своей дочерью из моей кухни?

Эти слова согревают сильнее, чем огонь, что, потрескивая, ярко горит в огромном камине.

― Полагаю, не слишком ужасно, ― уклончиво отвечаю, опуская глаза, ― так он не сможет увидеть, как много удовольствия доставили мне его слова.

Коул тянется ко мне, подцепляет пальцем подбородок, поднимая, и вот уже опять я смотрю в его глаза и не могу отвести взгляд.

― Я удержал бы тебя здесь, если бы мог. Запечатлел тебя в каждой комнате в этом доме. Он никогда не был бы снова пустым. Он пах бы тобой, дарил ощущение тебя. Содержал бы тебя.

Я не могу удержаться от улыбки.

― Тогда, может, стоит начать. Провести экскурсию по всем этим комнатам, чтобы я смогла там остаться?

― Мне бы хотелось показать тебе окрестности. ― Его улыбка останавливает сердце. Боже, я почти желаю, чтобы он так не делал. Особенно когда я этого не жду. В легких заканчивается воздух. Внутри зарождается волнение, наполняя тело жаром. Горячим и беспокоящим.

Коул выключает плиту и ставит кастрюлю с какао на подставку.

― Эмми, хочешь посмотреть другие комнаты? ― спрашивает он, беря меня за руку и ведя к ней, в гостиную. Она вытянулась на диване, голова покоится на одной из подушек.

Эмми смотрит на него сонными глазами и с улыбкой качает головой. Потом быстро отворачивается, снова вернув внимание мультфильмам.

― Восхищаюсь такой сосредоточенностью, ― кривится он, ведя меня за собой к двери на противоположной стороне комнаты.

В домике есть гостиная и кухня — по сути, одна большая открытая комната, окна от пола до потолка с видом на океан. Каменный камин на правой стене и пара дверей на левой. Два коридора обрамляют кухню; думаю, мы скоро доберемся и до них.

За первой дверью кабинет. Обжитой и аккуратный. Полагаю, Коул делает здесь большинство своих дел. Обхожу вокруг массивного стола из красного дерева, проводя пальцами по краю. Он ему подходит. Красивый и мужественный, темный и чувственный. Как Коул. Точь-в-точь.

Поднимаю взгляд и вижу, что Коул на меня смотрит. Тем же напряженным взглядом голубых глаз, что и всегда, но сейчас они не так недосягаемы. В них ощущается голод. Он так смотрит на меня… будто безумно хочет есть, а я ― его любимое блюдо.

При этой мысли волна дрожи катится вниз, по позвоночнику, замирая между ног.

Я почти стону. Сдерживаюсь с трудом.

То, что я снова с Коулом наедине (пусть мы и не совсем одни) после целого дня рядом, когда не было возможности даже его коснуться (а я хотела этого, и сильно), внезапно придает мне смелости, я даже чувствую себя чуть-чуть опасной. Я рядом с его стулом, касаюсь пальцами гладкой деревянной поверхности.

Стараюсь говорить тише, чтобы звук телевизора легко перекрыл мои слова, не позволив им проникнуть в гостиную.

― Итак, мистер Дэнзер, после того, как запомните меня в этой комнате, что вы собираетесь со мной делать?

Как только слова слетают с моих губ, зрачки Коула расширяются, почти полностью скрыв голубую радужку.

― О, значит, вот как ты хочешь поиграть. ― Его голос… Боже, он восхитительный.

― А кто играет?

Одна светлая бровь приподнимается, когда он шагает ближе к столу. И останавливается только тогда, когда нас разделяет лишь пространство из красного дерева.

― Я бы представил, что ты мой личный помощник. На тебе облегающая юбка выше колен и шелковая блуза, застегнутая вот досюда, ― произносит он и тянется через стол, касаясь пальцем ложбинки между моими грудями. Его прикосновение словно электрический разряд.

«Черт, может, не стоило это начинать», ― проносится мысль, когда трусики наполняются влажным жаром.

― Это очень… необычно. ― У меня перехватывает дыхание, но я не хочу, чтобы он убирал палец. Однако он его убирает.

― Ты была бы на высоких каблуках и в черных чулках, а волосы были бы собраны в пучок, удерживаемый карандашом.

Его слова практически обретают реальность. Я почти чувствую трение юбки о бедра, когда вхожу в его кабинет, а он сидит за своим большим столом.

― Я бы принесла тебе кофе? ― спрашиваю я, скользя в видение.

― Мне плевать, что бы ты мне принесла. Главное, чтобы вообще принесла хоть что-то. Потому что я бы встретил тебя у двери и закрыл бы ее за тобой. В твоих больших серых, широко раскрытых глазах светилась бы невинность, как иногда бывает, и ты бы медленно попятилась к столу. И остановилась бы только тогда, когда почувствовала, как он касается твоих ягодиц. И когда я бы приблизился к тебе, ты бы остановила меня, упершись рукой мне в грудь, и попросила бы не портить твою помаду. Я бы засмеялся, развернул тебя и наклонил над столом. Я бы расстегнул юбку и не нашел бы под ней нижнего белья. Ни ниточки. Потому что ты ужасная маленькая хитрюга.

Его усмешки достаточно, чтобы вся моя одежда растаяла. Здесь и сейчас. Я практически задыхаюсь в ожидании продолжения.

― Я упал бы на колени и целовал эти кремовые бедра. Эту милую попку. Этот сладкий бутон. И не прекращал бы целовать… полизывать... касаться, пока ты не была бы готова. И тогда я бы встал и вошел в тебя. Снова. И снова. Пока бы ты не достигла оргазма. И вся эта сладость сочилась бы по твоим ногам. Потом я бы застегнул твою юбку. И развернул тебя кругом. И ты бы ударила меня. Но я бы тебя поцеловал и все равно размазал твою помаду. Ты бы не жаловалась. Потому что тебе бы это понравилось. Нам обоим понравилось бы.

Я так возбудилась, что, наверное, была бы благодарна, если бы у меня между ног дул сильный ветер. Прочищаю горло, выныривая из глубин игры, что я так смело начала. И даже не знаю, что сказать, потому что все, что приходит на ум, абсолютно неуместно, когда в соседней комнате находится моя дочь. Я отделываюсь нейтральным:

― Полагаю, в следующий раз, как поеду в Эшбрук, мне стоит купить юбку.

Коул снова улыбается. И мое сердце спотыкается. Это плохо, ведь сейчас мозгу нужен весь доступный кислород. Потому что, кажется, вся кровь прихлынула к… другим местам.

― Тогда давай я покажу тебе и другие комнаты. А ты составляй список.

Я дрожу от возбуждения. Этот мужчина, определенно, может быть опасен.

Глава 22

Коул

Я так возбужден, что, вероятно, смог бы забить гвоздь в цементный блок головкой своего члена. Я провел Иден по всем комнатам в доме, придумывая откровенные эротические истории о том, что мне хотелось бы с ней сделать в каждой из них. С каждым сценарием она возбуждалась все больше. Это заметно по румянцу на ее коже. По дрожанию ее руки в моей. По убыстрившемуся дыханию и хриплому голосу, которым она, включаясь в игру, задает вопросы.

Проклятие! Никогда не думал, что эти изумительные серые глаза могут принадлежать такому сексуальному созданию. Это словно награда, что в подобной женщине ― хорошей матери, достойном человеке, приятном собеседнике ― есть что-то от «плохой» девочки.

Огромная удача.

Я тяну Иден за собой в ванную во второй гостевой комнате.

― Здесь так просторно, ― шепчет она низким, хриплым голосом.

Я знаю, она пытается вести себя тихо, чтобы не разбудить Эмми, уснувшую в паре комнат отсюда. Но это невероятно сексуально. Не думаю, что она понимает, как это звучит, что могла бы попросить этим голосом сделать что угодно, и я бы сделал.

― Что ты сказала? ― интересуюсь я, прижимая ее к стене, подальше от двери. Просто на всякий случай.

Чувствую ее неровное дыхание. Вижу чувственный взгляд ее глаз. Сейчас она горит. Как и я.

― Я сказала, что здесь… просторно, ― повторяет она, ее взгляд падает на мои губы.

― Мне бы хотелось услышать, как ты говоришь этим голосом. Кучу разных слов, ― признаюсь я, мои губы замирают в дюймах от ее губ.

― Например? ― спрашивает она, вся такая невинно-сексуальная, пряно-сладостная.

― Скажи «член».

Ее щеки вспыхивают, но она не отводит взгляд.

― Член, ― мягко произносит она.

Я немного сгибаю колени, так что могу прижаться к ее бедрам своими. Ее судорожный вздох удовольствия ― почти погибель для меня.

― Ты сейчас мокрая?

― Да.

― Да?

― Боже, да!

― Покажи мне.

Ее глаза слегка расширяются. Я знаю, о чем она думает.

― Но Эмми…

― Лишь палец. Покажи мне на пальце.

Она даже не раздумывает; скользнув костяшками пальцев по моему твердому члену, просовывает руку себе в штаны.

― Глубже, ― направляю ее я; мне нравится наблюдать, как ее веки тяжелеют, а губы приоткрываются, словно она готова застонать. Я чувствую все, что она делает. Знаю, когда палец проникает внутрь. Ее дыхание легким дуновением касается моей щеки. Надеюсь, он вот-вот выйдет, потому что с трудом могу удержаться и не сделать того, о чем пожалею.