Один из них был плотный мужчина по имени Вайнтрауб, который дослужился до должности помощника заместителя директора оперативного отдела ЦРУ. Второй был Оливер «Бак» Ревелл, бывший морской летчик, а ныне помощник директора отдела расследований ФБР. В дни молодости он играл в футбол, но не настолько долго, чтобы повредить мозги. Кое-кто в Гувер Билдинг считал, что они до сих пор функционируют неплохо.

Подождав, пока Ревелл не покончил с бифштексом, Вайнтрауб показал ему досье и некоторые фотографии. Ревелл закрыл папку и просто сказал: «Ясно». По какой-то непонятной причине Мосс отбывал свой срок в Эль-Рино, где содержались наиболее ужасные убийцы, насильники и вымогатели Америки. Когда он вышел оттуда, он патологически ненавидел Агентство, Бюро, британцев, и это было лишь началом длинного списка.

В аэропорту Уайли-Пост лимузин проехал через главные ворота, водитель только кивнул охраннику, и остановился около самолета «Лирджет». Кроме номера лицензии, который Мосс тут же запомнил, никаких других опознавательных знаков на нем не было. Через пять минут они были уже в воздухе, направляясь чуть западнее южного направления. Мосс высчитал приблизительное направление по утреннему солнцу. Они явно летели в сторону Техаса.

Недалеко от Остина начинается то, что техасцы называют районом холмов, и именно там владелец фирмы «Пан-Глобал» построил свой загородный дом на участке в двадцать тысяч акров у подножия холмов.

Усадьба смотрела фасадом на юго-восток, из нее было видно большую Техасскую равнину, простирающуюся к далекому Галвестону и заливу. Кроме помещений для слуг, бунгало для гостей, плавательного бассейна и полигона для стрельбы, там была и собственная взлетно-посадочная полоса, на которую и приземлился «Лирджет» незадолго до полудня.

Мосса проводили в бунгало, обсаженное джакарандой, дали полчаса, чтобы принять душ и побриться, а затем провели в дом, в прохладный кабинет с мягкой кожаной мебелью. Через две минуты перед ним предстал высокий седовласый пожилой мужчина.

– Мистер Мосс? – спросил он, – мистер Ирвинг Мосс?

– Да, сэр, – ответил Мосс.

Он почуял запах денег, и притом больших.

– Меня зовут Миллер, – представился мужчина, – Сайрус В. Миллер.

Совещание проходило в кабинете за залом и комнатой личного секретаря.

Как большинство людей, президент Джон Кормэк был удивлен сравнительно малыми размерами Овального кабинета, когда он его увидел впервые. В кабинете же был большой восьмигранный стол под портретом Джорджа Вашингтона кисти Стюарта, на котором было больше места для того, чтобы разложить бумаги и положить локти.

В то утро Джон Кормэк пригласил свой внутренний кабинет, состоящий из близких друзей, которым он доверял, и советников, чтобы обсудить окончательный проект Нэнтакетского договора. Детали были уже проработаны, процедуры проверки выверены, часть экспертов дала, скрепя сердце, свое согласие, а часть – нет, как это было в случае с двумя высокопоставленными генералами, которые ушли в отставку, и тремя работниками Пентагона, решившими подать рапорты об увольнении. Тем не менее, Кормэк хотел получить последние комментарии от своей специальной команды.

Ему было шестьдесят лет, он был в расцвете своих интеллектуальных и политических возможностей и открыто радовался своей популярности и престижу поста, на который он никогда не рассчитывал. Когда летом 1988 года республиканскую партию поразил кризис, на предвыборном совещании стали лихорадочно искать кого-нибудь, кто согласился бы стать кандидатом на пост президента. Их коллективный взор упал на потомка богатой и старинной семьи из Новой Англии, который предпочел поместить семейное богатство в различные фонды и стать профессором Корнеллского университета, пока не начал заниматься политикой в штате Коннектикут, когда ему было уже под сорок.

Находясь на либеральном крыле своей партии, Джон Кормэк был практически неизвестен в масштабе страны. Близкие друзья знали его как решительного, честного и гуманного человека, и они заверили предвыборное собрание, что он чист, как первый снег. Он не был известен как герой телевидения, что сейчас считается обязательным качеством кандидата, и, тем не менее, они предпочли его. Для средств массовой информации он был скучен. А затем, за четыре месяца компании, неизвестный кандидат все перевернул. Пренебрегая традицией, он смотрел прямо в объектив камеры и давал прямые ответы на каждый вопрос, что раньше считалось верным путем к провалу. Некоторые были им обижены, но в основном это были люди, стоявшие справа, и к тому же им в любом случае некуда было идти со своими голосами. Но гораздо большее число людей было довольно им. Будучи протестантом с ольстерской фамилией, он поставил условие, что сам назначит вице-президента, и выбрал Майкла Оделла, американца ирландского происхождения и католика из Техаса.

Они были совершенно разные люди. Оделл был гораздо правее Кормэка и был до этого губернатором своего штата. Но вышло так, что Кормэку понравился этот человек из Вако, жующий резинку, и он почувствовал доверие к нему.

Каким-то образом машина сработала. Люди отдали свои голоса человеку, которого пресса (не правильно) любила сравнивать с Вудро Вильсоном, последним профессором-президентом Америки, и его заместителю, который прямо заявил Дэну Разеру:

– Я не всегда согласен с моим другом Джоном Кормэком, но, черт возьми, это Америка, и я отлуплю любого человека, который скажет, что Джон не имеет права говорить то, что думает.

Итак, задуманное свершилось. Сочетание прямого человека из Новой Англии с его умением убедительно доносить свои мысли до людей и человека с Юго-Запада с его псевдонародными манерами завоевало жизненно важные голоса негров, лиц испанского происхождения и ирландцев. Как только Кормэк вступил в должность, он стал намеренно вовлекать Оделла в принятие решений на высшем уровне. И вот сейчас они сидели друг против друга, собираясь обсуждать договор, который, как было известно Кормэку, Оделлу совершенно не нравился. По бокам президента сидели четыре других сподвижника: Джим Дональдсон, государственный секретарь, Билл Уолтерс, генеральный прокурор, Юберт Рид, министр финансов, и Мортон Стэннард из министерства обороны.

По обеим сторонам Оделла были Брэд Джонсон, блестящий негр из Миссури, читавший лекции по оборонным вопросам в Корнеллском университете, Советник по вопросам национальной безопасности, Ли Александер, Директор ЦРУ, – он был там потому, что если Советы вознамерятся нарушить условия договора, Америке понадобится быстро узнать с помощью ее спутников и агентуры все о наземных силах русских.

Восемь человек читали окончательные условия и ни один из них не сомневался, что это было одно из самых противоречивых соглашений, которые Соединенные Штаты когда-либо подпишут. Уже была активная оппозиция справа и со стороны оборонной промышленности. Еще в 1988 году, при Рейгане, Пентагон согласился на сокращение военного бюджета на 33 миллиарда долларов с тем, чтобы он составлял 299 миллиардов. На 1990-1994-е финансовые годы военным ведомствам было приказано сократить планируемые расходы на 37,1; 41,3; 45,3 и 50,7 миллиардов долларов соответственно. Но это ограничивало лишь рост расходов. А Нэнтакетский договор предусматривал большое сокращение расходов на оборону, и если ограничение роста расходов породило ряд проблем, то Нэнтакет должен вызвать фурор.

Разница состояла в том, как это неоднократно подчеркивал Кормэк, что все предыдущие сокращения роста расходов не планировались в соответствии с истинным сокращением расходов в СССР. В Нэнтакете Москва согласилась сократить свои вооруженные силы на беспрецедентно огромную величину.

Кормэк знал, что у сверхдержав почти не было другого выбора. Еще со времени прихода к власти он и министр финансов Рид пытались справиться с быстро растущим бюджетом и дефицитом торгового баланса. Эти два фактора стремились выйти из-под контроля, угрожая процветанию не только Соединенных Штатов, но и всего Запада. Опираясь на результаты анализов своих экспертов, он пришел к выводу, что по целому ряду причин Советский Союз находится в таком же положении, и прямо заявил об этом Михаилу Горбачеву: «Мне нужно урезать расходы, а вам – направить их на другие цели». Русские позаботились о других странах, участницах Варшавского Договора, а Кормэк смог убедить НАТО, сначала немцев, затем итальянцев, потом малые страны и, наконец, англичан. В широком смысле слова условия были следующие: