– Анатолий Владимирович, а-а-а…
– А вот в том то и дело, что у вас в футболе такого не было. Через сорок пять минут все будут в мыле. Идет энергия, заряд, темповая работа. И на практике после такой работы организм очень быстро восстанавливается. Устают игроки не оттого, что много работают, а оттого, что не интересно. При тягучей работе не восстанавливаются – психологически устают. А когда такой темп, то и подумать некогда: интересно – не интересно…
Так он мне и не дал слова сказать, стал я тренером ЦСКА без всякого согласия. И началась наша работа. Основополагающим принципом тренировочной работы Тарасова было стремление заставить футболистов трудиться по максимуму в любых условиях. Он говорил, мы должны создать такие условия для тренировок, чтобы их всех подташнивало. Если футболиста не подташнивает, значит, нагрузка пошла впустую. Если мы создадим для них такие условия, то игра будет счастьем. Даже выражение специальное было: сегодня опускаем их в шахту. Значит, нагружаем до предела. Чтобы игра была праздником, в радость.
В первый же тренировочный цикл, я получил от Анатолия Владимировича педагогическую оплеуху. Он отправил меня на аэродром на Ходынское поле, которое находилось рядом с залом, подыскать место для тренировок. Иду я по этому полю, снега по колено, а где-то и по живот. Нашел более менее приемлемый кусочек, стою радостный, он бежит с командой:
– Молодой человек, легкой жизни ищите! У нас так дело не пойдет. И мальчишек вот этих прекрасных хотите приучить к легкой жизни. Мальчишки за мной!
И попер, как бульдозер, грудью разрезая снег. Кричит:
– Мальчишки! Вот здорово! Красные против синих, начали! ГДе мяч?… Пошли, покатили! Мячик застревает? Тяжело лазить? Очень хорошо! Взяли, в ручной мяч пошли.
Все падают, бросаются, чехарда. Кричит: «Начали кувырки!» Я считаю: одного синего нет, в майке синей. Уткина нет. Он когда кувырок делал, вестибулярный аппарат не сработал, попер вниз в снег, ноги кверху…
В Болгарии, в Софии, нам дали центральное поле для тренировок. Сказали: «Оно сейчас, правда, на реконструкции, но поле будет классное: дренажная система, трава вырастет. А пока только шлак, мелкая галька». Тарасов увидел:
– Мальчишки! У нас «Уэмбли»! Смотрите ширина какая, трава зеленая… будет! Ну-ка начали, по кувырочку сделали и понеслись двадцатью двумя копытами!
А в Ираке дает мне задание:
– Валь, возьми мальчишек, займись с ними немножко акробатикой, атлетизмом. Вон там, на лужайке в сквере.
Приходим в сквер, а там началась мусульманская молитва, все коврики расстелили, совершают намаз. Я к Тарасову, он небрежно:
– Ерунда! Я с местной полицией договорился, они не тронут.
И вот арабы сидят на коленях молятся, а наши между ними ускорения шпарят, бег с высоко поднятой ногой, прыжки, кувырки.
В Багдаде мы были по линии министерства обороны, поэтому встречали нас по-царски. Министр принимал, возили смотреть сады Семирамиды, а также на личный корабль бывшего короля. Там у него стоял золотой телефон, и даже унитаз был позолоченный. Тарасов со своими армейскими привычками оказался как рыба в воде. От него все шарахались. Он чуть что – доложу министру. Уличил поваров в том, что они молоко разбавляют кипяченой водой. «Жратвы мало даете! Зажимаете?! Вынужден буду обратиться к вашему министру». Переводчик как перевел, тех чуть кондрашка не хватил. Специально потом приглашали смотреть, как они готовят продукты и разливают молоко…
Словом, работа была интересная. Что касается непосредственно содержания тренировок, то тут сразу обнаружились недостатки Анатолия Владимировича как футбольного тренера. И, к сожалению, довольно серьезные. Даже в физической подготовке, не говоря уж о тактике. Товаровский к тому времени, увы, умер, а других авторитетов в плане методики у Тарасова не было. Таким образом, он практически исключил из плана работу над скоростной выносливостью. Механически перенес свои хоккейные принципы на футбол, не понимая того, что хоккей не предъявляет таких требований к этому элементу физической готовности. Хоккеист находится на площадке полторы-две минуты, ведет борьбу на пределе, на встречных курсах. А затем следует смена, пауза. Поэтому Тарасов кроссы особо не жаловал. Шла работа над взрывной скоростью и общей физической мощью. Допустим, сажал Володьку Федотова на спину Капличному, давал ему блин в руки и посылал в горку. А с той стороны Уткин с Дорофеевым также бегут. Кто первый до вершины доберется. Федотов должен еще круговые вращения блином этим делать, вперед-назад. Он боится, как бы Капличному по башке не врезать. Капличный тоже со страхом голову втягивает. Словом, очень весело. Но причем тут футбол. Это классическая подготовка к борьбе у борта. А где же рывки без мяча на семьдесят метров на протяжении девяноста минут?
В футболе есть такой объективный показатель – работа с максимальной мощностью. Это расстояние, которое футболист может пробежать чередующимися рывками на пределе мощности. Не так, как спринтер: пробежал сто метров и упал выложился. А, положим, мощный рывок метров на сорок, несколько секунд паузы – и дальше. В то время в лучших командах игроки достигали уровня тысячи двухсот – тысячи пятисот метров. Лобановский довел до двух тысяч (сейчас, говорят, делают и три). А у нас даже Чесноков, который бегал стометровку около одиннадцати секунд, имел показатель семьсотвосемьсот метров. Что говорить о ветеранах – Копейкине, Уткине, Федотове? О какой темповой игре может идти речь, если после очередного рывка футболист выпадает из игры, не успевает восстановиться? Ему давать мяч бесполезно.
Я рад был бы что-нибудь посоветовать, но у нас с Тарасовым первые месяцы в отношениях ощущалась какая-то отчужденность. Скажу больше, ко мне никто так никогда не придирался. Я без ложной скромности считаю, что в смысле отношения к делу был показательным тренером. Никогда не нарушал режим, не прогуливал, не опаздывал на тренировки. И тем не менее Анатолий Владимирович шпынял меня, как маленького ребенка.
– Валентин, вы заискивающим тоном говорите с игроками. Надо: товарищ Федотов, товарищ Капличный!
А почему? На тренировке – это одно, а за пределами поля другое. Иначе контакта не будет. Ребята же все знаменитые были. Тот же Володька пробился в клуб имени отца, четырежды (!) был первым номером в тридцати трех лучших. Это в хоккее Тарасов создал практически всех. У него такое созвездие было. Не Альметов, так Локтев, не Локтев, так Александров, не Александров, так Фирсов. А здесь-то, по существу, выбора не было. Потом говорит:
– Почему вы не доложили мне, что Капличный лег спать в половине двенадцатого, когда должен в одиннадцать. Вы должны были сделать обход. Вы не сделали этого.
И так по каждому поводу. Потом, истязание совещаниями в шесть утра. Правда, это касалось не только меня. Этот садистский метод был у него принципиально отработан. Один раз Володя Капличный решил всех обмануть. Он, хитрец, на базе в Архангельском машину ставил на стоянку не под окнами, а возле санатория. Если куда уезжал, то никто заметить не мог: машина ведь где-то на стоянке, а сам, может, по лесу гуляет. Наловил он однажды рыбы и повез в Москву. Тарасов как-то узнал. Говорит мне:
– Что делать будем? Давай так, снижаем ему зарплату и снимаем с капитана команды. Решили?
Я говорю: ну раз вы так считаете, значит, решили. Приходит Капличный.
– Молодой человек, что ж вы делаете? Кого вы обманываете? Вы обманывает не меня, не Бубукина, сами себя обманываете. Вы, капитан, уехали, бросили команду! В общем, не знаю, мы сейчас сидим и ломаем голову, что с вами делать. Идите, ложитесь спать, завтра в шесть утра придете, и мы скажем решение.
А решение-то уже принято. Тарасов говорит: пускай походит, помучается. Будильники им были ни к чему. Капличный к Федотову – не разбудишь в шесть? Да пошел ты. К Астаповскому – та же история. Бедный Володька всю ночь не спит, чтобы в шесть прийти на экзекуцию. Вот такие вещи.
Прошло месяца два-три, и я, как обычно, к жене. Зой, говорю, я не пойму даже. Что его не устраивает? Тяжело мне, что-то надо делать. Она мне: Валь, ну чего ты. Давай, подумай и скажи ему честно. Однако я не успел с ним поговорить. Анатолий Владимирович позвонил и назначил встречу у гостиничного комплекса ЦСКА. Завел меня в ресторан, где был накрыт столик на двоих. Выпили.