— Да разве я их там рассмотрела в тот момент?

— Ну, может быть, приметы какие-то характерные.

— Нет, ничего не помню. Ох, я ж-тогда так испуга-алася-а! Боялась, что убьют, только и делала, что скажут. Они меня во все щели отымели и бросили.

Один, помню, шепелявил только. Толстый такой был и вонючий. И зуб передний отколот!

— А второй?

— Второй… Второй не толстый был. И не шепелявил.

— А поконкретнее?

Канарейкина наморщила лоб.

— Не помню, — призналась она. — Темно было.

— Вы в милицию обращались? — деловито спросила Лариса, заранее уверенная в ответе.

— Какую милицию? — у Канарейкиной от такой перспективы аж слезы высохли. — Это еще зачем?

Нет уж, от милиции лучше подальше держаться, это я точно знаю. А вы сказали, что вы детектив — это что же, вы частным образом работаете?

— Что-то вроде того.

— И что же расследуете? Зачем я вам понадобилась?

— Давайте об этом чуть позже, я вам все объясню.

Канарейкина нахмурилась, но ничего не сказала.

Она взяла из пачки сигарету и закурила. Лариса, державшая свою пачку в руке с самого прихода и до сих пор не имеющая возможности закурить — времени не было, — теперь решила последовать примеру Марины, предварительно спросив разрешения.

Канарейкина не возражала и пододвинула Ларисе обрезанную пластиковую бутылку, выполнявшую функцию пепельницы.

— А где вы работаете? — поинтересовалась Лариса, выпуская дым.

Канарейкина смутилась и опустила взгляд.

— В фирме одной, — пробормотала она, стряхивая пепел на пол.

— Кем? — не отставала Лариса.

Канарейкина молчала. Лариса решила проявить собственную осведомленность следующим вопросом:

— Ковалева занималась проституцией вместе с вами?

— В последнее время нет, — вздохнув" призналась Канарейкина. — Ее выгнали из конторы. Она уж совсем котироваться перестала. Пьет много, опустилась совсем… Да еще вот ребенка родила… Она на улице пробовала работать, да неудачно — на каких-то отморозков напала, ее избили, изуродовали всю.

— А от кого она родила ребенка?

— От Генки Шатрова! — уверенно сказала Канарейкина. — От поп-звезды. Знаете, наверное…

— Это она вам сказала?

— Это я сама знаю.

— Откуда? — уточнила Лариса.

— Так все знают! — пожала плечами Марина и вдруг спохватилась:

— А что случилось-то? Почему вы спрашиваете? Объясните, в конце концов, что произошло? Почему я вам все это должна говорить?

— Случилось то, — сделав паузу, проговорила Лариса, — что Яна была найдена убитой в лесу.

Вместе со своей дочерью… Вчера.

— Господи! — ахнула Канарейкина. — А Лианку-то за что? Ребенок же совсем…

И приготовилась пуститься в истерику.

— Марина, поэтому я и спросила вас об отце этого ребенка, — не давала опомниться Канарейкиной Лариса. — Вы уверенно заявили, что это Шатров. Почему вы на этом настаиваете?

— Так она же жила с ним тогда, давно! — с нажимом сказала Канарейкина.

— Но она жила не с ним одним, — напомнила Лариса. — К тому же если учитывать специфику ее профессии и образа жизни вообще, то в ней, прошу прощения, побывал не один Шатров.

— Но ведь там любовь была… — закатила подбитые глаза Марина, и Лариса едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

— Не верите? — обиженно проговорила Канарейкина. — А зря! Я точно знаю! И Яна знала. Материнское сердце не обманешь, — добавила она, но прозвучало это настолько фальшиво и театрально, что Лариса поморщилась.

— А Лианка на него похожа. Глаза его, — упрямо твердила Марина. — А что вы спрашиваете, хотите узнать, кто Янку убил? Господи боже мой, я чувствовала, что это добром не кончится!

— Что не кончится? — насторожилась Лариса.

— То, что она у Гены деньги просила.

— Много просила?

— Не знаю, но Шатров такой жадный, что ему и рубля жалко на дочь потратить.

— Хорошо, давайте вернемся к делу. Насколько мне известно, — сухо сказала Лариса, — Яну не переполняли материнские чувства, раз она стремилась избавиться от ребенка и даже сомневалась, забирать его из роддома или нет.

— А что же ей оставалось делать? — кинулась защищать свою товарку Канарейкина. — Если этот подлец отказался на ней жениться!

Ларисе стало совсем уж смешно оттого, что Канарейкина, как и при жизни Ковалева, по словам многих, сейчас пыталась строить из себя порядочную девушку, невинно соблазненную коварными злодеями.

— Он же ее из дома выгнал и сказал, что не станет помогать воспитывать ребенка. Что еще было делать? С двумя детьми на руках, одна, никому не нужная! — продолжала причитать Марина.

Лариса чуть не заплакала, слушая душещипательные рассказы о нелегкой судьбе проститутки.

— Тем не менее она оставила ребенка, — сказала Лариса.

— Вот видите! — обрадовалась Канарейкина. — А говорите, у нее не было материнского чувства! Я же говорю, она любила его. Потому и ребенка оставила.

Это смелое заявление показалось Ларисе совсем уж абсурдным.

— Почему, кстати, она не сделала аборт?

Марина улыбнулась.

— Она пыталась его сделать, Шатров даже денег дал. Но Янка всегда была немного с прибабахом и аборт делать не стала. Ей плащ хотелось купить и погулять с недельку. Поэтому она обманула Генку и сказала, что сделала аборт. А на самом деле нет.

— Ради вещей она пошла на это? — изумилась Лариса. — Но какой же надо быть…

— ..дурой, правильно, — с готовностью подтвердила Марина. — Но свою голову-то не поставишь.

Потом пришлось рожать. А она пила прямо до самых родов, представляете?

— И ребенок родился нормальным?

— Вроде бы да. А почему он не может быть нормальным? Янка — баба крепкая. А насчет того, что отец — Шатров, это я вам точно говорю. Мне Янка всегда говорила, что это шатровская работа. Его это ребенок, его, точно вам говорю!

— Хорошо, не будем спорить, — Лариса поняла, что здесь, кроме эмоций, никаких веских аргументов она не услышит. — Давайте лучше поговорим вот о чем. Каким вы видите Шатрова как человека?

Мог ли он пойти на убийство, чтобы оградить себя от претензий Ковалевой?

— Вы знаете, я раньше хорошо к нему относилась, — призналась Канарейкина. — Он, в общем, . добрым был. Когда деньги были, он выпивку покупал и ночевать разрешал у него остаться, и в ванне искупаться… Только денег у него мало было. Зато душа была, — вздохнула она. — Деньги-то всех портят, это уж известно!

— А потом?

— А потом он подниматься начал, крутым стал! — в голосе Канарейкиной послышались нотки зависти и презрения. — И сразу скурвился. Старых друзей забыл сразу, загордился! К нему теперь на сраной козе не подъедешь, что ты! Мог бы вообще-то и деньжат нам с Янкой подкинуть!

— Но с какой стати он должен это делать? — резонно заметила Лариса.

— Так все ж друзья старые! Ну ладно еще Янке не давал, он жмот, понятно! Но на ребенка-то мог бы выделить?

— Но ведь он отказался признать этого ребенка, — отметила Лариса.

— Потому и отказался, что сволочь. Мразь! Скотина! Выбл…! Правильно Янка его называла! Правильно ему грозила! Таких тварей просто расстреливать надо, которые детей своих бросают! — начала расходиться Канарейкина.

— Но здесь все-таки не та ситуация, чтоб его можно было обвинять, — попробовала убедить Канарейкину Лариса, но на ту не действовали никакие разумные доводы.

Она тупо твердила одно, и глаза ее горели ненавистью:

— Козел он, и больше никто!

— То есть он вообще денег не давал?

— Ну вообще-то он Янке кое-что подкидывал, — согласилась Канарейкина. — Так для него ж это мелочь, ерунда! А ей за эти деньги год вкалывать, на улице м… морозить! Думаете, легко это, на улице-то стоять? Знаете, каково?

— Не знаю и абсолютно не хочу знать, — холодно ответила Лариса, не пытаясь даже представить себе такую фантастическую ситуацию, когда ей придется выйти на панель. — И все-таки она продолжала его атаковать?

— А как же! Думаете, легко женщине чувствовать себя несправедливо брошенной? В то время, когда он на какую-то там фитюльку деньги тратит!