Вика охает и ахает, долго меня обнимает и говорит, что все будет хорошо, что это только временные трудности, которые совсем скоро должны пройти. Только вот они не пройдут так скоро, как мне бы того хотелось, если весь этот ужас вообще когда-либо прекратится. С постоянным напоминанием о Невидимке я уже не могу быть уверенной в завтрашнем дне, не могу думать о том, что в будущем все будет хорошо.

После прослушанной колыбельной на душе у меня тяжко. Я не могу собраться с мыслями и часто отвлекаюсь, что не остается незамеченным Викой. Все-таки я до последнего надеялась, что все, что происходит вокруг, не связано с ним Невидимкой, а является простым стечением неудачных обстоятельств. Но суть в том, что обычный злодей не станет ставить вместо гудков жуткие колыбельные. Такое мог сделать только тот, кто хочет запугать и загнать жертву в психологическом плане.

Тысячу раз Вика спрашивает, все ли со мной в порядке, вслух предполагает, зачем кому-то так поступать со мной. И тысячу раз я говорю, что все нормально, что колыбельная, я уверена, является простым стебом.

Мы с Викой выпиваем по несколько чашек чая, и я отправляюсь домой. На улице уже сгущаются сумерки, что мне совершенно не нравится. Дорога до дома, какой бы короткой она не была на самом деле, кажется мне бесконечной. От сильного завывающего ветра раскачиваются деревья. То и дело мне слышатся шаги за спиной, но когда я оборачиваюсь, оказывается, что никого нет. То тут, то там слышен странный шелест и скрип, от которого я начинаю идти еще быстрее. Где-то вдалеке громко смеются гуляющие по вечернему городу подростки, от чего я буквально подпрыгиваю. Меня подгоняет не простой страх, а страх человека, которого загоняют в угол.

Дыхание учащается, как и отчаянно рвущееся наружу сердце. Усилием воли я заставляю себя не спешить и идти нормальным размеренным шагом. «Это только твое воображение, на самом деле ничего не происходит. Не валяй дурака», — проносятся в голове мысли.

Тем не менее, во двор я практически забегаю. Влетаю по парочке бетонных ступенек, ведущих к входной двери. Тяну руку, чтобы открыть дверь, и в очередной раз слышу странный хруст за спиной. Оборачиваюсь и улавливаю еле заметное движение в темноте деревьев напротив дома. У меня учащается дыхание.

«Это просто кошка», — говорю я себе и дергаю ручку входной двери.

Дверь закрыта, черт бы ее побрал! Я вспоминаю, что вечером бабушка всегда закрывает дверь на ключ, а запасной комплект хранится под садовым гномиком в зеленой шапке-колпаке. Чтобы его достать, нужно пройти весь двор к дальнему углу дома и забраться в палисадник.

За спиной снова слышится шуршание, которое приводит меня в панику. Мне становится так страшно, что я со всей силы начинаю барабанить во входную дверь.

Паника нарастает, и я затылком чувствую, как открывается калитка, и скрипят ее ржавые петли. Я зажмуриваюсь, будто, если не буду видеть ничего вокруг, ничего и не произойдет, и барабаню в дверь, не переставая.

Отчетливо слышу шаги по двору и уже чувствую человека, который стоит за моей спиной и дышит в затылок...

Дверь открывается. Бабушка стоит на пороге в халате, накинутом поверх ночной рубашки.

— Сонечка, что случилось? — обеспокоенно спрашивает она.

Я выдыхаю и думаю о том, что не дышала все время, пока стояла перед этой дверью. Переступаю порог и сразу же чувствую облегчение. Осматриваюсь вокруг и понимаю, что воображение сыграло со мной злую шутку. Среди деревьев никого не видно, калитка закрыта и, конечно же, никто не стоял за моей спиной.

— Н-ничего… — бормочу я и быстро ухожу подальше от открытой двери. Так, на всякий случай.

Бабушка выглядывает во двор, чтобы убедиться в том, что ничего не произошло. Пару секунд стоит на пороге, после чего закрывает дверь на ключ.

— Садись ужинать, — говорит она мне. — И нужно обязательно помазать мазью на ночь щеку.

Я киваю и иду на кухню. После плотного ужина бабушка ложится спать, а я отправляюсь в свою спальню.

В углу стоит рюкзак, который я так и не разобрала, но я снова его игнорирую и сажусь за компьютер. Пока компьютер в очередной раз долго загружается, я беру зеркало, стоящее на столе, и рассматриваю свое лицо. Синяк, порез и разбитая губа — это все, что оставил после себя нападающий.

Я переношусь в тот темный переулок и снова переживаю моменты нападения. Рассуждаю уже более трезво и не поддаваясь эмоциям, пытаюсь вспомнить любые детали во внешности того мужчины. Ничего, кроме косматой рыжей бороды и пены в уголке рта, вспомнить не могу. Во что он был одет? Кажется, простая черная толстовка и джинсы. Во что обут? Скорее всего, в простые ботинки, но я не уверена, да и вообще это вряд ли могло бы как-то помочь.

Перед глазами проносится нож, который он подносит к моему лицу. Его руки… Я сосредотачиваюсь на детали, на которую вначале не обратила внимания. У него огромная ладонь и коротко обстриженные ногти, под которым скопилась грязь, но вот что странно… его безымянный палец покрыт татуировками. И не корявыми синими буквами, которые обычно можно увидеть у бывших тюремных заключенных. Тонкие четкие линии переплетаются между собой и уходят по руке под рукав толстовки. Эти линии образуют шипастую лозу, колючую, но вместе с этим по-женски нежную.

Я выныриваю из воспоминаний и ругаю себя за то, что раньше не обращала внимания на эту значимую деталь. Вдруг с ее помощью я смогу узнать что-то о нападавшем или Невидимке? Как я сразу не вспомнила о татуировке? Такой узор может набить только девушка, ведь он совершенно не подходит для мужчины из-за своей легкости и женственности. Особенно такому страшному, как тот, у которого она была набита.

Я открываю браузер и сразу же вбиваю в поисковике «тату лоза с шипами», надеясь выловить хоть какую-то информацию. Следующим делом я открываю мою страничку и вижу, что у меня висит непрочитанная почта.

«Привет », — написано в сообщении.

Смотрю на страничку человека, отправившего мне это. Ни одной фотографии, никакой информации о себе, ни записей, ничего. Имя тоже наверняка выдуманное - Улисс Фриксус. Какой придурок может выбрать такой никнейм?

Сейчас мне претит все странное и неизвестное, поэтому я не читаю его сообщение и сразу же отправляю в черный список.

Глава 13. Егор

Мадрид, Испания. 2011 год

Я выхожу из зала суда, и сразу же направляюсь к брату, спину которого едва различаю за толпой, снующей по коридору. Я не чувствую облегчения, как и радости от того, что чудом отделался от тюремного заключения. Меня ожидает девять месяцев общественных работ. В моем случае это невиданное везение. Невиданное и нереальное.

Толпа сама расступается передо мной, будто я прокаженный. Адвокаты, присяжные, судьи, родственники других осужденных, которые не встали на грузную дорожку беззакония. От меня за километр веет тем, что последние четыре месяца я провел в камере: волосы едва начали отрастать после недавней стрижки «под ноль», щеки впали, а одежда давно вылиняла. Только час назад по этому коридору я шел в сопровождении полицейских.

Последние четыре месяца я просыпался утром, и мне приходилось ссать так, что это видели другие заключенные. Я просыпался со стояком, который невозможно было скрыть под тоненьким покрывалом. В душе я видел столько членов, сколько не видел за всю свою жизнь. Передо мной мелькало столько омерзительных рож, что мне уже давно тошно.

А сегодня утром у меня трусились от волнения руки. На самом деле. Я ненавижу себя за эту слабость.

За все четыре месяца меня ни разу не навестили, ни отец, ни брат. Никто из них не брал трубку, когда я звонил сам. Они отреклись от меня. По крайней мере, я так думал.

Так как у меня не было никаких средств, мне выделили государственного адвоката, который не просто плохо выполнял свою работу, а заставлял меня выть от его беспомощности, безалаберности, крайней неумелости и даже тупости. Стажер Родриг смотрел на меня с таким страхом, будто я, как минимум, зарезал несколько человек. Как только я увидел его впервые, сразу же понял, что он не сможет выиграть дело и спасти меня от тюремного заключения.