Дознание проводила утром, держа перед носом Стаса стакан с «Алказельцером».

– Ну-с, что это вчера был за эксперимент?

– Сначала лекарство – потом подробности, – робко сказал Стас.

– Ты еще со мной торгуешься? – возмутилась я. – Сейчас сама выпью. Вместо валерьянки.

– Ты всегда была такая вредная или только после моего полета на насыпь?

– Всегда.

– Боже, с кем я жил! – Стас воздевает руки к небесам.

– Смотри, я пью…

– Нет-нет…, – пугается Стас и тут же раскалывается: – Я проверял себя. Это очень страшно, когда не знаешь, на что ты способен.

– Не поняла, – сказала я. Но стакан с «алказельцером» отдала.

Стас выпил жадно, крупными глотками.

– Видишь ли, Светланка, я все думал, сколько, к примеру, водки мне нужно, чтобы напиться «мордой в салат». Не помню! Могу ли я ударить женщину? Не помню. Если мне дадут по морде, я испугаюсь или буду драться? Не помню!!! А за сколько я могу продаться? Или я совсем не продажный? Это ужасно: в тридцать лет заниматься собственным первооткрывательством!

– Хорошенький метод ты выбрал, – хмыкнула я.

Стас собрал лицо в серьезное выражение:

– Светланка, я очень изменился?

– Очень.

– Я стал хуже или лучше?

– Ты просто стан другим, – улыбнулась я и погладила Стаса по колючей голове. – И я стала другой. Наверное, мы взрослеем.

– Не поздно ли? Мне уже тридцать…

– Лучше поздно, чем нпкогда.

Он обвился кольцом вокруг моих ног. И я отвернулась, чтобы муж не увидел вдруг набежавшие на глаза слезы…

Несколько дней я убила на поиски бисера нужных цветов и размеров. Облазила пол-Москвы. Изрядно потратилась. Вечерами, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, восстанавливала картинку на миллиметровке: сидела с грудой фломастеров, раскрашиваю клеточки в подходящие цвета. Перепортила груду бумаги.

Отпорола у сумочки старую подкладку и бархатную кайму. Трясушимися руками взялась, наконец, за иголку с ниткой, и, чувствуя, как от волнения дрожит сердце, почему-то сказала:

– Господи, благослови!

Бисерная картинка как кроссворд. Я люблю головоломки. Это единственное, что вводит меня в азарт.

Я кропотливо, как Золушка, выуживаю тонкой иголкой нужные бисерины. Прицениваюсь: совпадут ли с оригиналом?

Стас варит кофе. По квартире разносится цельный густой аромат. К кофе будут крошечные пирожные: Стас притащил их целый пакет, знает уже, что я сластена. За эти несколько дней мы сделали еще шаг вперед: мы нашли вполне приятельский стиль общения. Дружелюбие основной тон наших отношений. А приятелю всегда хочется сделать что-то приятное.

Стас с любопытством ожидает результата моей работы. Говорит, что сегодня вышивкой бисером занимаются мало, что работы, которые он видел на выставках, конечно, отличаются высоким мастерством, но стоят бешеных денег. Он подбадривает меня, и я признательна ему за эту поддержку.

– Знаешь, Света, кто к нам сегодня заходил в магазин? – доносится с кухни голос Стаса. – Дежуля!

– Что, соскучилась по Глебу? – откликаюсь я. Обычно Дежуля в наш магазин не ходит.

– Глеба сегодня не было, у него дела в центре. Так что пришлось мне вести Дежулю в кафе

– Наш семейный бюджет на Дежулю не рассчитан, – фыркаю я. – Ест мало, но только самое дорогое из меню.

– Точно! – смеется Стас. – Зато после кафе прокатила меня на своей «ауди». Супер!

И тут только что-то неприятно колет мне сердце. Предчувствие? Смутные предположения? Я отмахиваюсь от них, – у меня еще полно работы.

Кофе мы пьем сидя на полу перед телевизором.

Я украдкой разглядываю профиль Стаса. Замечаю, какие длинные и красивые ресницы у моего мужа. Матово блестит кожа в свете телевизионного экрана. У Стаса отросли волосы. Трогаю чуть вющиеся уже волосы пальцами, и мурашки бегут по коже. Наверное, у меня глупое лицо, потому что Стас спрашивает тихо:

– Ты чего?

– Ничего.

Потом мы ложимся спать: я – на диван. Стас – на пол. По карнизу снова стучит нудный дождь. Листья облетели, деревья голые и холодные. Свет фонаря чертит на полу бледные квадраты.

– Света, расскажи мне о нас, – просит Стас.

Так Катюшка просит рассказать сказку на ночь.

Это стало нашей традицией: я рассказываю Стасу сценки из прошлой жизни, как он ухаживал за мной, как сделал предложение, как мы поженились. Я бережно перебираю в памяти воспоминания о наших поездках за город на пикник, где мы со Стасом, облопавшиеся шашлыков, валяемся на земле, и над нами плывут безмятежные облака.

Были еще прыжки с «тарзанки» в воду. Там, в воде, Стас находил мое тело, озорства ради трогал потаенные места, и я шлепала его по рукам, боясь, что друзья увидят наши шалости.

Был совместный грипп. Мы температурили, мир плавал в тумане, кашель рвал легкие. Мы, как потерпевшие кораблекрушение, поддерживали друг друга стаканом чая и горчичниками. Сейчас мне кажется это символичным. Судьба давала нам знаки: вы умрете друг без друга.

Если к Стасу вернется память, это будет несвоевременно. Только не сейчас! Нам надо обрасти новым прошлым, общим, – где две половинки срастаются в целое.

В моих избранных воспоминаниях нет проблем и ссор. И все же я искренна в своих рассказах. Я вижу прошлое в ином свете. Я что-то пропустила в прошлой жизни, не оценила, не разобралась. Как сказала мама? «Что имеем, то не ценим…»

«Помнишь» Стасу – это вместо слов «однажды» или «жили-были». Ключ к прошлому, отбитому ударом о насыпь. Этот ключ я цепко держу в своих руках. Он – власть. И от власти у меня кружится голова: я держу в руках не просто Стаса – судьбу, такую коварную и злую. Я держу за жабры те самые обстоятельства, в которые меня втолкнули насильно, как актера в декорации: хочешь, – не хочешь, надо играть свою роль. Уж я сыграю!

Я любуюсь телам Стаса: тонким, жилистым, сильным. Он может поднять меня за локти под потолок. Может долго-долго нести на руках, как нес из загса до нашей студенческой общаги несколько кварталов.

Я вижу изломы его тела. Я могу положить руку на его грудь и почувствовать, как бьется сердце.

Я не смогу пережить его смерть. Лучше уйти первой. Но, говорят, что тот, кто остается, сильнее страдает. Господи, ты меня слышишь? Я согласна взять тяжесть одинокой старости на себя. Я согласна пройти эту муку, но только спустя много-много лет, когда мы будем дряхлыми, и жизнь будет нам в тягость. Тогда моя совесть будет чиста перед мужем и перед тобой. Я скажу: сделала все, что в моих силах.

Слезы катятся по лицу. Я отворачиваюсь к стене.

– Эй, девочка моя, ты что? – Стас трогает меня за плечо. Мне страшно, – я уже рыдаю взахлеб. Слишком много мне пришлось пережить за последние полтора месяца.

Стас перебирается ко мне на диван и крепко-крепко обнимает горячими сильными руками. Ждет, когда я выплачусь и успокоюсь. Мелко-мелко целует мои волосы. Я затихаю от долгожданной нежности. Засыпаю, как когда-то, положив голову на его плечо, и на грани яви и сна ловлю тихую мысль: «Господи, как хорошо!»

– Козел! – Стас яростно хлопает дверью, вернувшись с работы.

– Кто козел? – любопытствую я.

– Глебаня.

– Вот те раз! – искренне изумляюсь я. – Что-то случилось?

– Откуда этот урод свалился на мою голову?

– Да он же твой закадычный приятель еще со школьной скамьи! Что, не поделили что-то?

– Хапуга! За нос меня водит.

Садимся ужинать. Стас негодует:

– Сунулся в финансовые документы втихаря от него. Смотрю, – деньги прикарманивает. Приличная сумма набегает. Что делать – не знаю. В лицо все высказать? Ментами пригрозить?

– Поговорить. Просто поговорить, нормальным тоном.

– Да ни хрена он не поймет! Он зарывается. Морда наглая. Кажется, что он скоро будет смеяться надо мной не за спиной, а в лицо.