Да как ты смеешь удивляться?!

Я ведь живу ради тебя! И помыслить ни о ком, кроме тебя не могу! Неужели ты не понимаешь?!

Хотелось верить, что он, как и убеждал ее, был предельно осторожен… Хотелось верить, что он действительно ничего не повредил… Впрочем, это похоже на правду. Больно — но уже проходит…

Господи, ну какая же я дура! О чем я думаю?!

О том, что больно и сыро и хочется забраться в ванную, но в то же время ужасно хорошо, тепло, невыносимо счастливо… и хочется кричать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Лежать в его объятиях, уткнувшись носом в его плечо, чувствовать его всем телом, таять под его ласками.

— Тебе нужно сейчас идти…

— Уже пора?

— Увы… Сокровище мое, запомни, что я скажу… Всякое может случиться, жизнь у нас такая, понимаешь? Я хочу, чтобы ты знала, что я найду тебя везде и изыщу возможность быть с тобой. Веришь?

— Конечно.

— Пожалуйста, верь мне, ладно?

Маша приподнялась и нашла в темноте его губы.

— Я люблю тебя, Эйк. Я так тебя люблю! Ты даже представить себе не можешь! Я ухожу…

Он прижал ее к себе, и Маше показалось, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочет ее отпускать. Но ведь будет еще и завтра и послезавтра и много, много дней и ночей. Что может нам помешать?

Маша поднялась, как во сне, оделась, оглянулась в последний раз на силуэт мужчины, едва заметный в темноте, хотела сказать ему что-нибудь на прощанье, но не было слов, способные выразить то, что она чувствовала сейчас, и она просто вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Убедившись, что в округе никого нет, Маша как сомнамбула вышла из кабинета, на негнущихся ногах прошла по коридорам и вернулась в свою комнату. Кажется, ей кто-то встречался по пути, ее о чем-то спрашивали… Она вломилась в свои апартаменты, захлопнула дверь, упала на кровать и расхохоталась. От переполняющего ее невыносимого счастья. А потом разревелась, в который раз за этот день. А потом засмеялась сквозь слезы, а потом отхлестала себе по щекам, потому что никак не могла остановиться — плакать и смеяться одновременно.

Маша почти вбежала в кабинет командора, едва сдерживаясь, чтобы сохранять хоть какое-то приличие. Сегодня он впервые после того дня (или вернее вечера) вызвал ее к себе, велел явиться якобы для получения назначения.

«Интересно, — с улыбкой думала Маша, — Куда он назначит меня? В личные секретарши? О нет, он очень осторожен, что же он придумал? А может быть и вовсе не ради какого-то там назначения зовет он меня к себе? Может быть это только повод?»

«Все должно произойти при свете, — думала она, почти бегом направляясь к кабинету командора, — Я хочу его видеть. Не так, как в прошлый раз. Хочу нормально всего его видеть! Теперь я уже не буду дурой, не буду ахать и охать, не буду вести себя, как бревно! Все будет по другому!»

Она вошла к нему глупо улыбаясь. Но Эйк был не один, и Маша постаралась погасить улыбку и держаться как можно более официально.

Ее глаза должны сказать все.

Он должен понять.

Он не может не понять.

В кабинете командора находился какой-то незнакомый Маше мужчина, он смотрел на экран компьютера, но, увидев ее, обернулся и с тех пор так и пялился на нее. Рассматривал нагло и беззастенчиво.

А Маша смотрела на Эйка.

Рвалась к нему всей душой, и заставляла себя стоять на месте. На вытяжку, как подобает солдату — этот мерзкий тип, что таращился на нее из угла, не должен заподозрить что-то.

— Подойди, Маша, — велел ей Эйк.

Она подошла, и он жестом указал ей на кресло напротив его стола.

— Ну как настроение? — осведомился он, усаживаясь за стол и глядя на нее почти с нежностью. Маша еще не нашлась, что ответить, когда он продолжал — видимо, вопрос не требовал ответа.

— Не соскучилась в четырех стенах?

— Немного… — улыбнулась Маша.

Она смотрела ему в глаза и не видела в них ничего, что хоть как-то напоминало бы тот теплый свет, ту нежность… Маша понимала, что он прав, что в подобной ситуации он должен смотреть именно так, что за ними наблюдает какой-то субъект, бывший, вероятно каким-нибудь очередным экспертом Великого Совета, который все подметит и все доложит, но все-таки было обидно.

Почему-то.

— Я не забыл о тебе, как ты, может быть, подумала, — ответил он на ее тайные мысли, — Все подбирал задание, которое мог бы поручить именно тебе.

Маша кусала губы, чтобы не улыбаться. Странное, должно быть, было у нее выражение лица.

— Я решил, что лучше всего отдать тебе под опеку твою родную планету.

— Как это? — не удержалась от вопроса изумленная девушка.

— Как это обычно делается, — пожал плечами командор, — Ты будешь патрулировать Землю, наблюдать за тем, чтобы не было вторжений извне, следить за оэрлогами, которые любят наведываться на твою родину. Ты заменишь на этом посту одного нашего агента — не землянина — который занимал на ней явно не свое место. Ты знаешь Землю, тебе будет на ней легко. И думаю, приятно. Я помню, как ты страдала от того, что находишься так далеко от дома, и вот твоя мечта вернуться, наконец, исполнится. Ты даже сможешь увидеть своих родных — посмотреть на них не показываясь им, я разрешаю тебе это, хотя это и против правил, зная, что ты будешь осторожна…

Командор помолчал, видимо ожидал от Маши какой-то реакции, но так как та только бестолково хлопала глазами, он продолжал:

— Итак… Завтра ты встретишься с тем, кого сменяешь на этом посту, он введет тебя в курс дела, и ты отбудешь на свое первое задание.

Эйк смотрел на нее, улыбался, по всему было видно, что он был уверен в том, что совершает для нее великое благодеяние, а Маша даже не знала, что ему ответить. Он шутит? Наверное, он что-то задумал, и нарочно ломает комедию перед чужаком. Но зачем? И почему он не предупредил ее заранее?

Или?.. Нет, это не может быть правдой! Он не захочет так далеко отослать ее от себя, после того, что было… Ведь это было так здорово! Разве он не просил ее верить в то, что они будут вместе? Передумал?..

«Скажи, скажи что-нибудь! — твердила себе Маша, — Не сиди, как дура!»

— Я готова, — произнесла она, едва ворочая непослушным языком. Она изо всех сил старалась держаться, но ее душили слезы. Что же все-таки он задумал?

— Маша?

Он кажется уже не в первый раз обращается к ней.

— Маша, ты хочешь что-то сказать? У тебя есть какие-то вопросы?

— Нет. Разрешите идти?

Она не могла больше смотреть на него, иначе она разревелась бы, сказала бы что-нибудь не то. А тут этот наблюдатель пялится и кажется про себя смеется над ней… Лучше она уйдет и будет ждать его… Хоть какого-то известия от него у себя в комнате. Ведь должен же он как-то объяснить!..

Она ждала… ждала… Потом встретилась с агентом, рассеяно выслушала его и села на корабль, который должен был переправить ее на Землю.

А он даже не пришел проводить ее.

ЭРАЙДАН. СКАПОЛ.

ВЭГУЛ

Скапол был второй планетой Эрайдана, первым его искусственным детищем, самой большой гордостью, демонстрацией невиданного достижения человеческого разума перед всей известной вселенной — до сих пор люди еще не умели создавать планеты.

Конечно, прошло не одно столетие с того момента когда вокруг солнца Эрайдана стал вращаться огромный голый шар до того, как планета стала готовой к заселению. Но когда время пришло, нашлось очень много желающих стать первыми поселенцами. Новая земля — новые возможности для тех, кто не имел их раньше. Понятно, что на новую планету полетели не очень именитые и преуспевающие люди. Настоящая аристократия и по-настоящему богатые люди остались на Аретасе. И очень скоро, когда Эрайдан расширился до четырех планет — к Скаполу прибавились Лиуретта и Аллотайа — Аретас стал недосягаемой планетой-легендой, на нем располагалось сердце империи, на нем хранилась древнейшая история империи, памятники докосмической культуры, на Аретасе жила древняя аристократия и земля на Аретасе стоила очень дорого. Те из переселенцев, которые хотели вернуться к родному очагу, уже не могли этого сделать — многим из них не хватило бы средств даже на путешествие от планеты к планете. Было ли это целенаправленной политикой государства, желавшего расчистить свою обитель от лишнего скопления народа, или так сложилось исторически, но — факт остается фактом.