— Какая разница? — спросил я, чувствуя, как с каждым его словом улетучивается моя уверенность.

— Большая! Раз ты назвал имя Беллы, значит, можно предположить, что в Чека известно о её деятельности, допустим не всё, а кое-что. Этого достаточно, чтобы её дружки насторожились и, если, конечно, они хоть немножко смыслят в конспирации, немедленно перестроились. В первую очередь они отстранят эту самую девицу от всякого участия в работе организации. Может быть, и сами на время скроются. Таким образом, мы потеряем ещё один след. Наконец, последнее: не следует говорить допрашиваемым такие цветистые и пустые фразы, как те, что ты сказал попу: «Я готов отнести всю эту историю за счёт вашей неискушённости…», «Благодарю за приятную беседу» и прочее… Какая, к чёрту, приятная беседа, когда обстоятельства заставляют тебя вызывать человека в Чека и брать его, что называется, за горло?! Нет, Силин, так не годится!..

— Разве нельзя исправить мои ошибки? — подавленно спросил я. — Скажем, понаблюдать за той же Беллой и её дружками по организации, если таковая действительно существует?

— Ты хоть и сообразительный парень, но наивный ещё… Организация этих молодчиков существует, в этом можешь не сомневаться. — Другое дело, что они молокососы и большого вреда пока причинить не могут. Наша задача — не давать им окрепнуть, опериться. Заблуждающихся — отколоть и наставить на правильный путь, заядлых — изолировать. Но для этого нужно время, — сам знаешь, неспелые плоды не срывают. Полагаю, что госпожа Шульц, вероятно, пожаловала сюда, чтобы поставить работу этой организации на более солидные рельсы и заодно заручиться поддержкой англичан через Мансари. Учти, эсеры не одиноки! Ещё в тысяча девятьсот девятнадцатом году монархисты, меньшевики, эсеры, белогвардейцы, позабыв о партийных и прочих разногласиях, объединились и стали действовать сообща, лишь бы свалить ненавистную им Советскую власть… Что ж, придётся теперь усилить контроль.

По моему расстроенному виду Челноков понял, что я кажусь себе круглым дураком. Он похлопал меня по плечу и, улыбаясь, добавил:

— Веселее, Силин, веселее!.. Носа не вешай. Ещё ничего не потеряно, никуда они от нас не уйдут, не с такими справлялись!..

Модесту Ивановичу Челнокову было года двадцать три — двадцать четыре. Высокий, худощавый, с задумчивыми серыми глазами и большими жилистыми руками, он во всём был образцом аккуратности. Всегда чисто выбритый, сапоги начищены до блеска, гимнастёрка выглажена. Бывший питерский рабочий, активный участник Октябрьской революции, он попал в Чека по партийной мобилизации. И здесь нашёл своё призвание, — у него оказались незаурядные способности разведчика.

— Человек окончил всего четыре класса, а любому интеллигенту фору даст, самого опытного шпиона вокруг пальца обведёт, недаром ученик Дзержинского! — с восторгом говорил о нём старший комендант.

Да, мне было чему поучиться у Модеста Ивановича!..

После всего случившегося нетрудно представить, в каком настроении я отправился вечером на свидание с Маро.

В городской сад я пришёл значительно раньше назначенного срока. Раза два прошёлся по зелёным аллеям. Здесь было очень хорошо — тихо, прохладно. Зелёные кроны вековых деревьев купались в лучах заходящего солнца…

Ещё издали увидел я Маро и побежал к ней навстречу. И всё, что мучило, томило меня, вмиг куда-то исчезло.

— Как я рад, что ты пришла!

— И я рада!

Мы сели на скамейку и молча глядели друг на друга. Оба были слишком взволнованы, чтобы разговаривать.

— Расскажи, как ты жила всё это время, что у тебя нового, как дома? — наконец спросил я.

— Всё по-старому, — ответила Маро, опуская глаза. Опять молчание.

Маро вдруг поднялась со скамьи.

— Пойдём, здесь нехорошо — кругом люди… Город маленький, почти все знают меня…

— Ну и что?

— Ничего, конечно, но…

Мы направились в самые далёкие уголки сада и молча бродили там, держась за руки. Разговор не клеился…

За горами погасли лучи солнца, подул ветер, зашелестели листья. Быстро темнело.

Маро прижалась ко мне, словно искала у меня защиты.

— Трудно мне, — прошептала она. — Так трудно, что и сказать не могу!..

— Что трудно?

— Ах, не спрашивай!.. Не думала я, что всё это так сложно…

— Не терзай себя, дорогая, всё уладится! — Я не знал, как утешить её, успокоить.

— Я всерьёз занялась музыкой, много читаю, главным образом по-французски, — переменила она тему разговора. — Ты много ошибок нашёл в моём письме?

— Нет, всего три…

— Я думала, больше, боялась, что ты будешь смеяться надо мной… Пойдём, поздно уже…

— Как поздно? Вечер только-только начинается! Побудь ещё немного со мной.

— Нет, не могу, меня ждут…

Чтобы не встретить знакомых, мы пошли переулками. Остановились недалеко от её дома.

— Дальше не ходи! — сказала Маро.

Я обнял её, хотел поцеловать, но она отстранилась от меня.

— Не надо, милый! — грустно сказала она и посмотрела по сторонам.

— Когда мы встретимся?

— Когда хочешь!.. Но только не в саду, а где-нибудь в другом месте.

— Где угодно, только бы встретиться.

Мы условились о встрече на берегу реки, и Маро, стуча каблучками по тротуару, быстро-быстро зашагала, почти побежала по направлению к дому. Я стоял и смотрел ей вслед. Сердце моё разрывалось от жалости к ней, и по дороге домой я думал, что никакая сила на свете не может отнять у меня Маро!..

После этого первого свидания мы стали встречаться чаще. Больше всего нам нравилось гулять на берегу речки, недалеко от развалин крепости, построенной ещё во времена персидского владычества. Здесь было тихо, пустынно, никто нам не мешал. Посылать письма по почте было долго и неудобно. Мы придумали другой способ: я писал записки по-французски и клал их в дупло большого тутового дерева на берегу реки. Она приходила туда на прогулку, брала моё письмо и оставляла ответ. Такой способ переписки нас очень забавлял: совсем как в пушкинском «Дубровском»!

Чем больше я узнавал Маро, тем больше привязывался к ней. Глубоко трогала её доверчивость, стремление понять меня, быть мне во всём близкой. И я просто не представлял себе жизни без неё…

…Дело эсерки Шульц Челноков поручил мне.

— Держи меня в курсе, в случае нужды советуйся. Но старайся действовать самостоятельно, — сказал он.

Легко сказать — действовать самостоятельно, когда Шульц на допросах явно издевалась надо мной!

На мои вопросы она отвечала примерно так: «Неужели это вас интересует?» или: «Дело было давно, я всё забыла».

Однажды, потеряв самообладание, я повысил голос:

— Будете вы отвечать или нет?

— Разве я не отвечаю? Ни одного вашего вопроса я не оставила без ответа, — она засмеялась и попросила закурить…

Между тем события, связанные с националистской молодёжью, разворачивались с непостижимой быстротой.

Началось с того, что из города исчезла Белла. Предположения Челнокова оправдались: поп, по-видимому, сболтнул. Конечно, я мог спросить Маро, куда делась её сестра, но мне не хотелось путать в наши отношения служебные дела.

Несколько дней спустя я получил анонимку такого содержания:

А ещё через два дня было произведено покушение на председателя Чека товарища Амирджанова. Рано утром он шёл на работу. В центре города, недалеко от кондитерского магазина, какой-то человек выскочил из переулка, два раза выстрелил и скрылся. Террорист промахнулся — Амирджанов остался невредим. Пострадал мальчик — чистильщик сапог, — он был ранен в плечо.

Мы обыскали все прилегающие к месту происшествия переулки, заходили в каждый двор, каждый дом, но на след напасть не смогли.

Молодчики из националистской организации явно активизировались. Однако они допустили один промах и до некоторой степени облегчили мою работу.