— Странно, — покачал головой Тимур. — А вас в это время за городом, на синем «Москвиче» видели…

— Меня? — натянуто улыбаясь, вроде бы удивился Загоруйко. — С кем-то спутали. Бывает!

— Тут дело-то серьезнее, чем вы думаете, Загоруйко. Три человека могут подтвердить, что ваш «Москвич» был припаркован сбоку от дороги на ключаровские дачи еще раньше, чем Виктор Сергеевич пробежал мимо вас и, следовательно, вы не могли видеть его из соседнего подъезда. Вы видели его в лесу.

— Это надо еще доказать, гражданин капитан!

— И докажем, Загоруйко.

Наступила неприятная пауза. Прервал ее Рокотов.

— Ввиду того, что вы, Валентин Осипович, по-видимому, не готовы давать правдивые, чистосердечные показания, а собранные следствием факты позволяют думать о вашей причастности к убийству Курбатова…

— Это клевета, гражданин следователь! — закричал Загоруйко. — Милиция со мной счеты сводит!

— Посмотрим, посмотрим, — отозвался Рокотов, — а пока я вынужден взять вас под стражу.

— Я буду жаловаться, — неожиданно успокаиваясь, угрюмо сказал Загоруйко.

— Это ваше право, Валентин Осипович, — ответил Рокотов, — а сейчас подпишите протокол допроса.

Когда конвоир увел подследственного, Рокотов посмотрел на Безуглого. Тот сидел и молча улыбался.

— Ты чего? — удивился следователь.

— А ведь порядком подзапутался гражданин Загоруйко, — отозвался Тимур. — Допрос получился коротким, но весьма и весьма результативным.

В это время зазвонил телефон. Безуглый взял трубку. Это из Марьина звонил Левин. Выслушав его, Тимур приказал ждать Пряхина с машиной.

— Ну вот, — сказал он, положив трубку на место, — прояснилось и с человеком в резиновых сапогах. Это некто Василий Трофимович Трегубов, житель села Марьино, недавно вернувшийся из мест заключения…

Рокотов помассировал подбородок, уголки тонких губ у него опустились, на лице появилось выражение невозмутимого спокойствия, граничащего с безразличием.

— Считаешь, нужно брать? — спросил он Безуглого.

Тот кивнул головой:

— Конечно.

— Ну что ж, постановление на арест я подготовлю.

В тот же день в квартире Загоруйко и в его добротном, кооперативном гараже был учинен обыск. В квартире ничего интересного для следствия по делу об убийстве Курбатова обнаружено не было, кроме загадочной расписки: «Дана настоящая в том, что я три косых получил полностью». Под текстом стоял оттиск, скорее всего, большого пальца, выполненного с помощью пасты из авторучки самым что ни на есть кустарным способом.

Когда об этом спросили Загоруйко, тот ответил, что о расписке знать ничего не знает.

— Шкаф я купил по случаю, на базаре. Привез. Поставил к стене. Посмотрел — чистый. Ну, я туда все свои пожитки и посовал. Может быть, от старого хозяина кусочек бумаги остался.

Расписка была обнаружена в платяном шкафу, на полке для головных уборов. В самом дальнем уголочке.

— Посмотрим, посмотрим… — ответил по обыкновению Рокотов.

В гараже оперативникам повезло больше. Под кучей хлама, В ближнем к двери углу, они обнаружили завернутый в грязную тряпку государственный номерной знак с угнанных «Жигулей» ЭОЛ 27–49.

— Ну, а это у вас откуда, Валентин Осипович? — спросил Рокотов.

— Подобрал на дороге, — зло сверкнув глазами, ответил Загоруйко. — Какой-то олух потерял, а я сдуру подобрал.

Но, когда в другом углу гаража, под двумя запасными колесами обнаружился довольно бесхитростный тайник, и из него Левин и Пряхин извлекли целый ящик бутылок с самогоном под этикетками «Арзни», Загоруйко махнул рукой и отвернулся.

— Ваша взяла, гражданин следователь! Проклятый Горбов!

— За что компаньона ругаете, Валентин Осипович? — поинтересовался Безуглый.

— А за то, гражданин капитан, что дурака свалял. Клюнул на червяка. Не зря Виктор Сергеевич возражал.

— Против чего возражал Виктор Сергеевич, Загоруйко?

— Против этого самого «Арзни», черт бы его побрал. Горбову-то сейчас ветер в спину. Он выкрутится — виноватым во всем будет Загоруйко. А Горбов даже выиграет — весь кооператив под себя подомнет…

«Однако лихо он уводит нас от обстоятельств дела по убийству к обстоятельствам своих внутрикарманных дрязг. И очень это у него естественно получается. Ну и отношения у них там, как у пауков в банке! — невольно подумал Безуглый. — Из-за лишнего рубля готовы поедом есть друг друга».

А вечером Пряхин и Левин вместе с инспектором уголовного розыска Пригородного райотдела внутренних дел, с санкции прокурора области, провели обыск в доме гражданки Трегубовой Ксении Яковлевны, проживающей в селе Марьино. Под кроватью, на которой еще утром валялся Васька, были обнаружены резиновые сапоги с характерными угольчато-ребристыми канавками на подошвах и старенькая куртка-бушлат, в которой старый пастух позднее без труда признал «ту самую». Ксения Яковлевна ничего пояснить не могла. Она только скорбно охала и вздыхала. На прощанье Пряхин взял у нее адреса всех родственников и показал ей фотокарточку Загоруйко. Она его тут же узнала:

— Этот бывал у нас. Раза два. Васька говорил, что он «кореш» его какой-то. Какой и сама не знаю. Но он, это точно. Видный из себя.

Оформив необходимые документы, заверив их подписями понятых и захватив с собой в качестве вещественных доказательств сапоги, куртку-бушлат и фотографии Василия Трегубова, оперативники вернулись в город.

Вызов Загоруйко на допрос и последующий его арест действительно совсем не обеспокоили Федора Лукича Горбова, а скорее даже обрадовали.

Оставшись после ухода Пряхина и Загоруйко наедине с Ниной Семеновной, он, внутренне убежденный в том, что убийство Виктора Сергеевича — дело рук Загоруйко, постарался придать своему бульдожьему лицу некую видимость сочувствия.

— Дело, конечно, серьезное, Нина Семеновна, но отчаиваться не стоит.

— С чего вы взяли, что я собираюсь отчаиваться? — резко бросила ему Нина.

— С чего, с чего… Я знаю, что знаю и с меня этого достаточно.

Нина Семеновна рывком поднялась, чуть не опрокинув стул, и вышла из конторы в зал.

Федор Лукич презрительно улыбнулся. Он вообще глубоко презирал своих партнеров по кооперативу. Каждый из них, как ему казалось, мнил о себе очень много, но у каждого была своя червоточина, свое слабое место. Нинка, полагал Горбов, конечно, не в счет. Ей бы только сладко поесть да попить, и было бы с кем ночь разделить надвое. Пустая женщина — Перекати-поле!

Единственным серьезным человеком и соперником Горбову мог быть Виктор Сергеевич. Этот из породы накопителей. У него денежка к денежке шла. И тот на старости лет дурака свалял — соединил свою судьбу с молодой. А ей разве он, Виктор Сергеевич, нужен? Ей подавай такого же ветродуя, как она.

Федор Лукич это хорошо понял. И после того, как кооперативчик их утвердился, а вложенные денежки начали приносить доход и немалый, он все чаще стал подумывать о том, что при ином раскладе именно он мог бы оказаться единственным владельцем кафе. Ну, в крайнем случае, временно вместе с Нинкой.

Он гнал от себя эту мысль, а она возвращалась к нему и точила душу.

Как-то, вроде бы даже помимо его воли, сам собой стал складываться план устранения партнеров-соперников. И так же, без глубоких раздумий и переживаний, он приступил к его осуществлению. Узнав однажды, что Нина Семеновна одна на даче, он уговорил этого молодого кобелька проехаться с ним. А за городом опутал, околдовал дурака грибами, надеждами на легкую наживу с поддельным «Арзни» и как-то будто совсем случайно свел их: ее, загоревшую, чуть прикрытую купальником и его, уже подогретого выпивкой, красивого и сильного, по-мужски неотразимого.

Все остальное произошло так, как он и планировал. И Горбов не сомневался, что рано или поздно все подойдет к неизбежному финалу — молодые устранят старика и завладеют его наследством. Поэтому, когда он, мотаясь по области, гостил у Макара Силыча Хватова, получил телеграмму: «Срочно возвращайся Энск. Загоруйко», сразу понял, что финал наступил.