Это Егор понимал. Он и раньше понимал, а теперь еще сильнее понял. Но прикинулся наивным:

— Так что ж, если ему замок не нарезать, он нам детали перестанет точить? Выточит, никуда не денется! У него тоже план. И директор над ним.

Но Мирошникова уже не сбить было с отеческого тона:

— Не понимаешь ты. Много мелких способов обиду выместить. Никакой директор уследить не способен. А свой план он так способен соблюсти, что мы же и в виноватых останемся. Нет, лучший способ — личные связи укреплять. — И закончил совсем уж задушевно: — Не для себя ведь прошу, мне не нужно, цеху нужно.

Это верно, сам Мирошников гайки ни разу не унес. Егор чувствовал, что гнется. А гнуться он не умеет. Оставалось одно средство: огорошить внезапным доводом.

— Знаете, Борис Евгеньевич, это мафия.

— Что-о?!

Егор любит читать документальные книги. Недавно он прочитал про мафию. И понял немного по-своему, с ним это часто происходит.

— Мафия. Вы не думайте, мафия — это не только когда убивают. Мафия — когда личные связи выше закона. Ты — мне, я — тебе, и столько этих связей переплетается, что потом никакому закону не пробиться.

Мирошников покраснел, вспотел. Он очень не любит, когда его называют иностранными словами.

— Ты, Ярыгин, шути, да не очень! Разговорился. С вами нельзя по-хорошему — сразу фамильярничать.

Раздражение, которое копилось в бригадире с самого начала разговора, теперь прорвалось. Почему нельзя разговориться? Подумаешь, сделал одолжение, по-хорошему поговорил!

— А как с вами разговаривать? Руки по швам и каблуками щелкать?

— Ну, хватит. Вот мой приказ: все работы брось и переходи на рольганговый транспортер. Чтобы завтра к концу смены он был на ходу, понял?

О замке больше речи нет. Егор победил, возгордился и тут же пожалел Костю Волосова: теперь Мирошников будет уламывать его. Да Костю и уломать легче. Егор думал, что Костя благоразумен, что Мирошников способен мелко мстить, но ведь если всего бояться, то и работать невозможно. Егор не любит слишком благоразумных.

— Зачем рольганг гнать? Важнее собрать станки.

— Не твое дело — зачем. Я приказал, и точка!

Егор спросил просто так, чтобы лишний раз подзадорить Мирошникова. Он и сам прекрасно знал — зачем. Все дело в той комиссии, которая упоминалась в разговоре. Мирошникову хотелось показать действующую игрушку: ролики крутятся, детали сами едут от станка к станку — транспортер, он как бы символ автоматической линии. Увидев действующий транспортер, комиссии будет легче прийти к выводу, что сборка линии идет успешно, сроки выдерживаются.

Егор понимал, что не по делу все это, но спорить не стал: в каком порядке собирать — тут Мирошников имеет полное право приказывать.

Бригадир утрясал дела, а бригада разбрелась. Когда он придет, расставит по местам, тогда и за работу. Хотя наряд выписан на много дней вперед, все-таки без бригадира никуда.

Вася Лебедь двинул к девушкам-малярам. Они только что выпорхнули из своей раздевалки.

— Привет, девочки. Наденьке — персонально.

Девушки загалдели:

— Привет балтийцам!

— Ну, Надюха, держись: с персоналкой к тебе!

— Персоналка — не аморалка!

— Вася, купи шоколадку!

Вася в притворном ужасе заткнул уши.

— Ну, оглушили! Говорите по очереди, как на инспекторском смотру. Заявления есть? Жалобы есть?

— Вася, а чего ты холостой? Только смуту среди нас сеешь.

— Потому что весь сгораю на производстве. Не остается сил на личную жизнь.

Девочки прыснули.

— А мы думали, моряков на все хватает.

— Хватает, если имеет место чуткое отношение.

— Васенька, мы ли не чуткие?!

Надя, самая маленькая среди девушек, но и самая решительная, с досадой слушала эту перепалку. Особенно ее обидело шутовское «Наденьке — персонально». Только вчера они гуляли, целовались, конечно, а сегодня он как бы объясняет всем и ей тоже: я с ней просто так. Если ему стыдно считаться ее парнем (Надя думает, что она некрасивая, хотя на самом деле она очень милая, только худенькая), пусть уходит, она его не держит.

— Ему надо чутко кочергой поперек спины, — сказала Надя.

Подошел и Петя Сысоев:

— Приветик, девочки. Всем персонально.

Появление Пети вызвало новый взрыв:

— Как это всем? Ах ты кот!

— Гоните его, девочки, он к Тамарке из мясорубочного ходит.

— Петька, не ты в нашей двери дырку проковырял? Смотри, ослепнешь.

— Да что вы, девочки, разве я интересуюсь?

— Значит, не интересуешься? А мы-то надеялись!.. Не интересуешься, тогда вали к своей Тамарке!

Петя вовсе сконфузился: и так плохо, и так нехорошо.

— Я не в том смысле.

Вася похлопал приятеля по плечу.

— Не робей, матрос, все знают, что ту дырку Ароныч проковырял.

Тут уж засмеялись все. Мало того, что Ароныч казался им глубоким стариком, все знали, что он воплощение добродетелей: не пьет, не курит и непоколебимо верен своей жене, высокой полной женщине, рядом с которой он кажется мальчиком.

Когда немного успокоились, самая старшая, Лена Клечикова, вздохнула:

— Подглядывают, да не те. Вы бы своего тихонького привели, Филипка, уж я бы постаралась, ослепила бы.

— Ленка давно по нем сохнет, — объявила белобрысая конопатая Люська Травникова. — А знаете, мальчики, у меня завтра день рождения. Мне уже двадцать лет завтра будет.

— Простота! — Вася по-приятельски обнял Люську. — Воспитанные женщины возраст скрывают. А ты сразу бух: «двадцать»!

— А чего? — засуетилась Люська. — Ну скрою. Скажу им, будто именины. Скрою, что день рождения.

— Да не день скрывать надо, а возраст! Сколько лет, понимаешь?

— Двадцать.

— Тьфу!

— Ну не сердись, Васенька. Ты приходи, ладно? Вы, мальчики, приходите. Филипка приводите. Кто у вас еще неженатый? Сашку Потемкина.

— Ф-фу, вот кого не переношу! — Лена даже сморщилась.

— Ничего, сгодится. Для тебя Филипок будет, чего тебе еще? Ну бригадира вашего.

— Он уже все равно что женатый. С ним надо и Олю-крановщицу звать. — Надя всегда знает, кого с кем надо звать.

Легок на помине, подошел Потемкин. А с ним Мишка Мирзоев, по прозвищу Железная Рука. Многие думали, что Мишка заслужил свое прозвище природной силой, а его природа не обидела: рост под два метра, плечи — не во всякую дверь проходят; но Железной Рукой он стал называться после того, как сломал руку и туда вставили для соединения костей гвоздь, да так гвоздь в руке и остался. Вася утверждал, что гвоздь рассосался.

— Базарите? — спросил Мишка.

— Эх, Мишенька, — сказала Люська. — Мы холостых в гости зовем. Рано ты окрутился.

— Будто. Я и сейчас трех холостых стою. Посмотри ты на них.

Бахвал Мишка. Всем известный бахвал.

— Не смотрите на него, девочки, — Вася ткнул Мишку в грудь пальцем. — Думаете, тут мышца? Воздухом накачан.

Мишка отмахнулся:

— Я таких, как ты…

— А ну давай, давай!

Вася поставил согнутую в локте руку на сдвинутый к стене старый верстак.

— Давай, покажи.

— Совсем чокнулся, Васька, совсем чокнулся, — суетился Сашка Потемкин. — С кем связался, да он же тебя!..

— Давай, — повторял Вася, — давай!

Мишка удивленно посмотрел на Васю, потом на девочек.

— Чего с ним, не знаете? Ну давай.

Навалился животом на верстак, выставил согнутую руку.

— Локоть ближе, — командовал Вася. — И живот сними, с животом нечестно!

— Куда ж его девать? — поразился Мишка.

— А ты наклонись. Наклонись, но не наваливайся.

Мишка втянул живот, скорчился над верстаком в неудобной позе.

— Во. Ну давай.

Вася сразу резко рванул, так что Мишкина рука слегка разогнулась. Но, опомнившись, Мишка потянул на себя. Медленно, но неумолимо Васина рука разгибалась, клонилась вниз. Но — стоп, — когда угол между плечом и предплечьем дошел до прямого, словно кто-то подпорку вставил Васе под руку. Вася побагровел. Мишка почти вытащил его на верстак, но рука не разгибалась.