— А ну-ка постойте! Кто вы? Я вас спрашиваю! Зачем вы взяли фото? — Девушка не отвечала, она пошла к дверям, но поэт остановил ее. — Раз вы взяли мою фотографию, я приоткрою ваше покрывало!

Джавед взял двумя пальцами тонкую ткань, она соскользнула, и перед ним предстала его возлюбленная, его Фейруз.

— Боже! Теперь я верю в чудеса! — прошептал ошеломленный поэт.

— С вашего позволения, я пойду… — нежным голосом сказала девушка.

— Прошу вас, оставьте фотографию! — взмолился Джавед. — В трудные минуты, когда я смотрю на нее, она мне помогает!

— Но если я оставлю, будет задета моя честь!

— Вы так заботитесь о себе… — с грустью произнес поэт, — о моей любви вы совсем не думаете.

— И моя любовь может быть в опасности, — еле слышно выговорила девушка и, спохватившись, воскликнула: — О Боже, что я сказала! Я себя выдала!

— Это признание в любви, — обрадовался поэт.

Кто знает, как далеко зашли бы влюбленные в своих объяснениях, но нежную сцену прервала Мариам, появившаяся так некстати. Она сразу же оценила обстановку и хотела тихо уйти, но Фейруз воспользовалась ситуацией, чтобы покинуть жилище поэта. Девушка и так позволила себе слишком много.

Фейруз, потупив глаза, скользнула мимо сестры Джаведа, и та все же не удержалась, сказав ей с улыбкой:

— Ты пришла забрать свою фотографию, а оставила свое сердце!

Смущенная девушка закрылась полупрозрачным покрывалом, как серебристая луна прячется за лиловую кисею ночного облака.

— Что же ты от меня прячешь лицо? — продолжала неумолимая насмешница. — Надо было прятаться от того, кому подарила влюбленный взгляд!

— Нет, нет, — пришел ей на помощь Джавед, — Фейруз пришла ко мне, чтобы… э-э-э, пригласить меня на праздник! — Он придал своему лицу озабоченное выражение, как бы обдумывая неожиданное приглашение гостьи. — Да, я приду на праздник, уважаемая Фейруз, и мы там обязательно встретимся.

Однако Мариам трудно было провести, да и Фейруз не поддержала эту версию. Не снимая покрывала, она прошептала что-то сестре поэта, и девушки залились веселым смехом.

Гостья вышла из кабинета и двинулась по коридору к выходу. Однако ей предстояла еще одна неожиданная встреча.

Навстречу Фейруз шел ее брат. Мрачный Секандар тяжело опирался на производящую зловещий стук трость, выбрасывая ее вперед, как саблю.

Девушка так спешила, что споткнулась о грозную трость Секандара, потеряла равновесие и выронила свой собственный портрет.

— О, простите! — воскликнул он.

Фейруз промолчала, боясь, что брат узнает ее по голосу. Секандар поднял многострадальную фотографию и отдал владелице. Та, опять же не поблагодарив, быстро исчезла.

Глядя ей вслед с недоумением, он шагнул вперед и чуть не налетел на Мариам.

— О, извините! Я так неловок сегодня.

— Здравствуйте, — улыбнулась девушка, отметившая про себя необычно серьезный вид потомка Чингиз-хана.

— Скажите, а кто эта госпожа, с которой я столкнулся?

— Это девушка с фотографии.

— Сестра человека с бородой?

— Нет, это сестра человека с тростью, — звонко рассмеялась Мариам, указывая на его палку.

Секандар насупился. Сегодня он был слишком серьезно настроен и не понимал игры слов.

— Простите, ваша шутка не дошла до меня. Объясните простыми словами, сделайте милость, — изысканно попросил недогадливый гость.

— Это была ваша сестра, она взяла свою фотографию и убежала!

Лицо Секандара так переменилось, что, пожалуй, теперь он действительно напоминал своих воинственных предков.

Джавед сидел в своем кабинете и тоскливо смотрел в окно, безуспешно призывая музу, когда снизу донесся оглушительный рев. Судя по тембру, это была Мариам. Из коридора послышался тяжелый топот сбегающихся к хозяйке слуг, и Джавед поспешил к ней, с тревогой думая о том, что же могло приключиться.

Мариам рыдала, и слезы текли из ее глаз в три ручья. Она не подпускала к себе никого из домашних, и только для брата сделала исключение. Однако и ему не сразу удалось добиться, что произошло. Его рубашка, в которую она уткнула свое заплаканное лицо, скоро стала совсем мокрой. А когда он полез в сумку сестры, чтобы достать для нее салфетку, оттуда вывалилась такая гора косметики, что Джавед сразу забыл об истерике и задал Мариам законный вопрос, зачем ей все это нужно.

Сестра порядком смутилась, но это пошло ей на пользу. Она, наконец, перестала рыдать и стала объяснять, в чем дело, благоразумно предпочтя эту тему выяснениям насчет содержимого сумки.

— Умер… он умер, и теперь мы… — всхлипывая начала она.

— Кто? Кто умер? — Джавед попытался добиться вразумительного ответа.

Слуги сразу стали делать предположения относительно того, чья именно смерть могла ввести Мариам в такое состояние, сама она опять принялась рыдать.

— Министр просвещения штата умер, — наконец объяснила девушка причину своей скорби.

— О какое горе! — закричала ее старая нянюшка, протискиваясь к своей крошке, чтобы обнять ее. — У тебя всегда было такое доброе сердце!

— Ну и что? — черство спросил брат. — Ты собираешься убиваться по поводу смерти каждого административного работника в нашем штате?

— Вы что, не понимаете? — Мариам теперь не плакала, а кричала на них с таким гневом, как будто это Джавед с няней убили несчастного министра. — Выпускного бала не будет!

— Ах, вот оно что! — Джавед не сдержался и прыснул.

Ему повезло, что Мариам не заметила этого, иначе она надолго включила бы его в длинный перечень своих врагов. Но девушка была слишком поглощена своим горем, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.

— Мое платье, мое серебряное платье! — повторяла она. — Моя жемчужная диадема!

— Расходитесь! — махнул рукой слугам Джавед. — Это еще не конец света, хотя для Мариам он, возможно, уже наступил.

На самом деле, отмена выпускного бала была и для него неприятным сюрпризом, потому что там он надеялся увидеться с Фейруз, а может и поговорить с нею, пользуясь теми преимуществами, которые ему давало родство с одной из выпускниц. Для постороннего мужчины попасть на этот бал было практически невозможно, но Джавед как единственный родственник Мариам был бы, конечно, допущен.

Теперь приходилось оставить эту мысль. В колледжах объявлен траур, и, к несчастью, он пришелся именно на время окончания учебы.

— И что, вас оставят без всякого праздника? — спросил он вечером у сестры, успевшей немного оправиться от пережитого разочарования.

— Предлагают какую-то ерунду, да еще если найдутся для этого желающие предложить свой дом, потому что в общественных местах соблюдается траур, — поморщилась Мариам. — Да кому нужен этот их дурацкий мушаир?

— Что? Мушаир? Турнир поэтов? И ты, моя сестра, называешь его дурацким? — возмутился Джавед. — Ты… Ты бездушная особа, вот ты кто! Знаешь, что брату надо повидаться с Фейруз, отличиться перед ее отцом и только фыркаешь?

Мариам поняла, что допустила оплошность, но и виду не подала, что смущена.

— Вот возьму и предложу наш дом для мушаира, тогда тебе даже принять в нем участие не удастся — хозяином будешь! — пригрозила она брату.

— Попробуй только! — Джавед внушительно постучал кулаком по столу. — Ты у меня тогда весь праздник просидишь в парде на женской половине, а твое платье я подарю Лало из вашего класса!

— Ха-ха-ха! — демонстративно рассмеялась сестра. — Это тебе точно не удастся, потому что Лало — толстуха! Она в мое платье просто не влезет. А я Фейруз расскажу, что в детстве ты боялся мышей.

Мариам ушла, хлопнув на прощание дверью, но на следующий день привезла из колледжа хорошие новости. Другая девушка предложила для мушаира свой дом. И самое поразительное, что это была Фейруз.

— Ее отец делает все, что она хочет, не то, что ты для меня, — тонко улыбаясь, сказала сестра. — Подозреваю, что вся затея с турниром поэтов вообще была устроена ею. Фейруз всегда умела подавать нашей дирекции свои идеи, выдавая их за желание большинства.