Офицер вздохнул, глянул на свою бумажку?

- Ну, будь что будет. Запиши на все, что перечислил, ещё рублей сорок. Перетерпим.

- Уже вписал, - чиркнул Севрюгин в своей книге, а потом, обтерев перо о кудри, обратился к другому офицеру:

- Второй эскадрон пошел. Карабины, штуцера, сабли, пистолеты имеются из тех, что срок своей миновали?

- Отыщутся, - кивнул второй ротмистр. - С год или даже с два года ещё послужат, зато в приход тебе даю двести шестьдесят рублей.

- Записано, - деловито буркнул Севрюгин. - О состоянии котлов, палаток, водоносных фляг пускай расскажет нам командир третьего эскадроан...

Таким манером все десять ротмистров отчитались перед ушлым квартирмейстером о хозяйстве вверенных им эскадронов, Александр же, вначале плохо понимавший, в чем суть дела, мало-помалу стал смекать: деньги, что получились от казны на приобретение экипировки, оружия, всех необходимых для полка вещей, частью оседали в карманах командиров. Догадался Александр, на что Севрюгин покупал и ром, и поросят, и осетра. Догадался, но пока лежал и слушал, а штабс-ротмистр говорил:

- Так, господа - копейка, да копейка, да копейка - уже алтын. Дали вы мне в показаниях своих прибытку в две тысячи четыреста рублей, а где, скажите, мне ещё три тысячи сто тринадцать рубликов сыскать? Где, ответьте? Ты, Мефодьев, по ремонтерской части ездил на ярмарку, так неужто не прикарманил тысчонки полторы? Разве по сто рублей ты тех жеребцов купил? Нет, брат - по восемьдесят от силы! Вот и положи на стол хотя б полтыщи!

- Да побойся Бога, Федя! - развел руками Мефодьев, полковой ремонтер. - По сто и покупал.

- Я тебе не Федя! - вскрикул вдруг Севрюгин. - Я Федей для тебя вчера на абмферфлюхтере был, а ныне я господин штабс-ротмистр Севрюгин! Три сотни рубликов клади на стол сейчас же!

И смущенный, красный, как вареный рак, Мефодьев полез в карман.

- Теперь ты, Задырин, говори: всех ли овец задрали волки, когда твой унтер Загорулько ездил к гуртовщикам, чтобы закупить мясца уланам на приварок?

Севрюгин смотрел на Задырина с ненавистью того самого волка, который и мог, как сообщил всем ротмистр, погубить приобретенных на казенные рубли овец. Взгляд штабс-ротмистра был так страшен, что Задырин тут же согласно закивал:

- Нет... не всех, пятьдесят овечек убежали, да Загорулько их словил...

- Ну так хорошо бы было, чтоб и я словил с тебя рублей эдак сто тридцать пять!

Задырин не возражал - трясущейся рукой полез в карман и выудил оттуда пачку смятых ассигнаций. Севрюгин деньги пересчитал:

- Голову мне не морочь, здесь только девяносто восемь!

- После занесу... - виновато промолвил ротмистр Задырин, а Севрюгин уж повернулся к другому командиру эскадрона:

- Ты, ротмистр Гартенблюхер, по моему приказу занимался выпечкой хлебов из муки казенной, полученной из казенного же магазина, а после хлеб на сухри пускал. Так отчего же, скажи мне, милый Гартенблюхер, ты из пятисот пудов муки изготовил только двести пятьдесят пудов сухариков? Дело предивное, однако!

- Да помилуйте, штабс-ротмистр, на усушку половина веса и ушло! развел руками Гартенблюхер.

- Нет, брат так со мной не шути! - грозно потряс пальцем Севрюгин. Квартирмейстер знает, сколько уходит веса на усушку - ровно треть от веса. А посему семь десятков рубликов с тебя. Доставай сейчас же из своего умного немецкого кошелька.

Севрюгин ещё с полчаса выуживал из карманов офицеров деньги, а когда все десять командиров эскадронов вернули то, что им с таким трудом удалось зажилить из казны полка, Севрюгин с великим огорчением сказал:

- И все равно, как ни крути, а полторы тысчонки не достает. Придется, господа, за сентябрьскую треть жалованье рядовым уланам урезать вполовину.

- Не было бы недовольства... - осторожно заметил кто-то, что вызвало у Севрюгина вспышку искреннего гнева:

- Недовольства, говоришь?! А согласно артикулу устава за любое недовольство в случае задержки жалованья солдатам палки полагаются. Нет, никакого ропота не будет - ополовиним их оклады, по пятьдесят копеек за каждый месяц получат в руки! И того с них хватит! Вы на рожи их взгляните, господа - сытые, румяные да круглые, точно масленичные блины. Потерпят! Неведомо вам, что ли, что они в свободное от службы время на вольные работы ходят: кто плотничает, кто канавы роет, кто в поле возится за деньги. Зачем им жалованье? Иждивенцы! Я бы им и вовсе ни копейки бы не дал!

Александр, свято веривший в то, что в полках е г о армии царит порядок полный, нет казнокрадства, все сыты и довольны тем, что дается от казны, все сильнее и сильнее трепетал от негодования. Наконец терпению его пришел конец, и он, не замечая, что обряжен в одной белье, встал с постели и подошел к столу:

- Господа, - растерянно промолвил он, - я, пардон, все слышал, и уж обижайтесь вы на меня - не обижайтесь, но скажу вам откровенно: присваивать принадлежащие полку средства - есть казнокрадство и достойно по рассмотрении суда каторжных работ.

Вы права не имеете носить мундиры офицеров!

Все так и остолбенели. Иные смущенно отвернулись, другие нахально заулыбались, третьи разинули рты. Севрюгин же с улыбкой посмотрел на Александра:

- Вася, у тебя, видать, со вчерашнего бамферфлюхтера голова болит, коль ты такую дребедень изречь сумел. Поди-ка к Тришке, пуст ь он тебе ещё ромцу нальет - ямайский ром, хороший и очень, очень дорогой. Кстати, ты выпил его вчера рублей на пятьдесят. Чего же нас срамить?

- Ах я вам должен?! - так и обожгли Александра слова Севрюгина. - Ну так я же сейчас и верну вам деньги за ром, за осетра да и за поросенка!

Он кинулся к своему мундиру, брошенному у постели, стал рыться в карманах, но к великому огорчению и стыду Александра, карманы, в которых, по его подсчетам, должны были оставаться ещё рублей триста, оказались пустыми 3 лишь два серебряных рубля лежали на его ладони.

Офицеры же, заметив его обескураженный вид, дружно засмеялись, что заставило Алексндра испытать ещё более сильный стыд вперемешку с гневом. Он снова подбежал к столу, весь трясущийся, пылающий от негодования, сбивчиво заговорил:

- Вы воры, казнокрады, а не офицеры русской армии! И не стыдно вам солдатиков обирать? И так уж слышал, что в полках м о и х на тяжкий грех рядовые очень даже часто идут - руки на себя накладывают, а вы тому способствуете! Где же стыд у вас, господа?

Казалось, Севрюгина трудно было пронять укорами. Он сидел подбоченясь и с насмешкой смотрел на блеснувшегося перед ним "Ваську". Ответил он ему спокойно и даже важно:

- Слушай, егерь, ты свои волосы ерошь, да чужих не трожь. Или ты, командир роты, не тем же самым занимаешься? Или сам не знаешь, что господам офицерам, ежели подспорье денежное из имений не получают, на триста сорок рубликов годовых никак не протянуть. Вот и приходится вертеться, как грешникам на адских сковородках. Платили б нам хоть в два раза больше, так не мундиры б. Да и что за странное словечко ты вдруг тут молвил? насторженно спросил вдруг Севрюгин. - В каких-таких "моих" полках? Ты, собственно, тот ли, за кого выдаешь себя? Не шпионить ли в наш славный полк приехал? Уж больно ты на офицера, командира роты, не похож повадками кляузными своими...

Последние слова Севрюгина произнес, однако, с оттенком некоторой робости. Мысль о том, что он принял в своем доме ревизора от комиссариата да ещё так неосторожно открыл перед ним двери своей коммерческой кухни, заставила его струхнуть. Но испугался и Александр. Безусловно, он мог сейчас же открыться, вызвать в дом Севрюгина командира полка, заявить ему, что он - император Александр и требует немедленно арестовать уличенных в казнокрадстве офицеров, но тогда ему пришлось бы распрощаться с мыслью оставить мир, да к тому же история с переодеванием, преданная огласке, навек скомпрометировала бы его в глазах всего народа.

- Нет, нет, я не ревизор, заверяю вас, - сбивчиво и даже как бы прося прощения, заговорил Александр. - Если желаете взглянуть на мой отпускной билет, где прописаны мои звание и имя, то пожалуйста...