10 августа 1902 года Горький был освобожден от особого надзора полиции (под негласным надзором он был до Февральской революции 1917 года) и поселился в Нижнем Новгороде, весь отдавшись общественной — легальной и нелегальной — работе. «К нам приходили, приезжали, жили днями, а иной раз и месяцами писатели, общественные деятели, артисты, студенты, партийные работники, рабочие, начинающие писатели, случайные посетители», — вспоминает Е. П. Пешкова.

Квартира Горького стала центром общественной и культурной жизни Нижнего. Здесь обсуждали последние политические и культурные новости, события русской жизни рабочие, босяки, журналисты, писатели, революционеры, промышленники, купцы, студенты.

Дом писателя находился под постоянным надзором полиции.

В октябре 1902 года Горький встречается с представительницей «Искры» Гурвич-Кожевниковой. «Единственным органом, заслуживающим уважения, талантливым и интересным, находит лишь «Искру», — писала она Ленину об этой встрече, — и нашу организацию (социал-демократическую. — И.Н.) — самой крепкой и солидной… Он будет давать каждый год по 5000 рублей… Сам он проживает не больше 30 % всего, что зарабатывает, остальное отдавал на разные дела… все его симпатии лежат лишь на нашей стороне…» Много помогал Горький партии и помимо этого.

Переводчику своих произведений на немецкий язык он писал: «Я был бы очень благодарен Вам, если бы Вы сообщили мне — как относится к моей пьесе («На дне». — И.Н.) рабочий класс, мнение которого для меня ценнее всех других мнений, взятых вместе».

Горький — частый гость в Сормове — революционном предместье города. Он помогал заключенным по Сормовскому делу, давал деньги их семьям, пригласил в Нижний опытных московских адвокатов (защищал подсудимых и А. И. Ланин), отредактировал речь Заломова (прообраз Павла Власова), а позднее способствовал его побегу из ссылки.

Горький дарит сотни книг городской библиотеке, по его просьбе Шаляпин дал в Нижнем концерт, сбор от которого пошел на постройку Народного дома.

Писатель часто ездит в эти годы в Москву, где у него устанавливаются тесные связи с лучшим русским театром тех лет — Московским Художественным театром (МХТ).

«Художественный театр — это так же хорошо и значительно, как Третьяковская галерея, Василий Блаженный и все самое лучшее в Москве. Не любить его — невозможно, не работать для него — преступление…» — писал Горький Чехову.

Театр давно привлекал Горького. Пятнадцати лет он видел известного актера Андреева-Бурлака в роли Иудушки (в инсценировке щедринского романа), в 1883 году был статистом в представлениях на ярмарке. Горький-журналист писал рецензии на спектакли, высоко ценил искусство Малого театра. Он в восторге от романтико-героической драмы. Э. Ростана «Сирано де Бержерак» (1897). Французский драматург Э. Ростан (его пьесы мастерски перевела Т. Л. Щепкина-Куперник) в своем творчестве противостоял натуралистическим тенденциям театра конца XIX века. Выступая против безгеройности и пошлости тогдашней драматургии, он воскрешал на сцене большие чувства, сильные страсти, прославляя стремление к высокому и благородному идеалу, отвагу, самоотверженную любовь, верность дружбе, ненависть к подлости и лжи, гуманизм. Герой Ростана противостоял и душевно опустошенным героям декадентских произведений. В то же время для пьес Ростана была характерна внешняя красивость, обилие внешних эффектов, приподнятость речей и действий переходила в позерство и выспренность. Ростан стал на долгие годы для Горького символом бодрости, активного романтизма.

В статье о «Сирано» Горький передавал накал страстей, яркость красок, романтический пафос драмы. Он чувствовал свою внутреннюю близость ростановскому романтизму. Впоследствии писатель будет строже к французскому романтику, потому что, овладевая революционным пролетарским мировоззрением, начнет постигать абстрактность и бесперспективность ростановской мечты, неопределенность и расплывчатость ростановского гуманизма.

Еще в Тифлисе Горький хотел организовать народный бродячий театр, руководил самодеятельным театром в Мануйловке, в декабре 1896 года инсценировал для детского спектакля поэму В. А. Жуковского «Война мышей и лягушек». «Пьеса вышла на славу: живая и веселая», — вспоминает участница спектакля.

В начале века в театрах России шли переделки для сцены «Фомы Гордеева», «Бывших людей», «Вареньки Олесовой».

Слава Горького-драматурга началась с его первой пьесы «Мещане» (1900–1901), поставленной на сцене Московского Художественного театра. Хотя воплощение «Мещан» при всем мастерстве постановки и исполнения и было по идейно-художественному уровню ниже самой пьесы, спектакль МХТа стал большим событием культурной жизни России.

Рисуя яркие реалистические детали уклада жизни разных слоев русского общества, Горький в своих пьесах ставит большие философские вопросы. Так, уже в «Мещанах» старика Бессеменова, олицетворяющего мещанский строй жизни, волнует в первую очередь судьба мира, в котором он живет, тревожит ощущение страха перед неясными ему, но неизбежно надвигающимися переменами в жизни: «Время такое… страшное время! Все ломается, трещит… волнуется жизнь!» Он хочет понять, что за люди его дети, к чему стремятся.

Мещанство Горький понимал как «строй души современного представителя командующих классов. Основные ноты мещанства — уродливо развитое чувство собственности, всегда напряженное желание покоя внутри и вне себя, темный страх перед всем, что так или иначе может вспугнуть этот покой…»

На первый взгляд конфликт «Мещан» состоит в столкновении либерально настроенных, «просвещенных» «детей» с патриархальными «отцами». Но как и у Тургенева в романе «Отцы и дети», у Горького изображен конфликт не поколений, а идеологий.

Пьеса не только обличает мещански-стяжательский строй жизни, но показывает мещанскую природу индивидуалистического бунта детей Бессеменова Петра и Татьяны. И старик Бессеменов, и его дети — по существу, один лагерь мещанства, которому в пьесе противостоит приемный сын Бессеменова, машинист Нил, подлинный борец против мещанства.

Нил — передовой пролетарий с ясным классовым сознанием, готовый к борьбе за революционное изменение общественных порядков. Зритель чувствовал, что за Нилом стоит большая социальная сила, что его слова — это слова сотен тысяч людей и обращены они не столько к людям, окружающим его на сцене, сколько к тем, кто в зрительном зале.

Как в чеховском «Вишневом саде», в пьесе поставлен вопрос — кто будет хозяином России. Если Чехов не знал, кому принадлежит будущее страны, то Горький отвечал: «Хозяин тот, кто трудится», будущее — за пролетариатом, который олицетворяет в пьесе машинист Нил. Нил знает, «что ему нужно делать в жизни», убежден в неизбежных и близких социальных переменах: «Нет такого расписания движения, которое бы не изменилось!..»

Ему присуще бодрое отношение к жизни, противостоящее жалобам и нытью Петра и Татьяны: «Я жизнь люблю, люблю шум, работу, веселых, простых людей!.. Всякое дело надо любить, чтобы хорошо его делать… Большое это удовольствие — жить на земле!»

Вторым драматическим произведением Горького стало «На дне» (сперва писатель хотел назвать пьесу «Дно», «На дне жизни», «Ночлежка», «Без солнца»).

Еще в 1898 году в одной из газетных статей Горький рассказывал, как хозяева ночлежек наживаются на бедности постояльцев: за зиму иные из них должают до 100 и более рублей, 60 из которых — проценты; все эти долги взыскиваются летом, когда во время навигации босяк зарабатывает их или крадет.

Пьеса «На дне» — грозный обвинительный акт строю, порождающему ночлежки, в которых гибнут лучшие человеческие качества — ум (Сатин), талант (Актер), воля (Клещ).

Разоблачает Горький и иллюзорные попытки Клеща пробиться в жизнь честным трудом. Надо другое: решительно, в корне изменить существующую социальную систему.

И до Горького на театральной сцене появлялись «униженные и оскорбленные», люди дна, босяки. Драматурги и актеры будили у зрителя жалость к ним, филантропически призывали помочь падшим людям. Горький заявлял пьесой другое: жалость унижает человека, надо не жалеть людей, а помогать им, изменить самый строй жизни, порождающий дно.