А то вот живу как кошка
Много вижу, мало ем
Скоро мудрый уж совсем
Распластаюсь вдоль окошка
Рука бойца всю ночь болела
Ее томило и ломало
А как светать под утро стало
Страна в восторге увидала –
Рука как дом огромный стала
Все разрастаясь на глазах
И все вскричали: то Гундлах
Воин
Нога чегой-то там болит
Какой-то видно паразит
Завелся, вот сейчас возьму
Лекарство да и изведу
Злодея, да и ногу тоже
Спасу…, а между ними, Боже!
Любовь, быть может!
Неземная!
Это мне — боль
А им — любовь!
Всю жизнь темнеет понемногу
Боец с утра лишь только ногу
Поставит в кованый сапог
А глядь — опять темно и враг
Опять невидим, хоть ложись
Обратно спать — и так всю жизнь
В чистом поле, в чистом поле
В чистом поле кто лежит –
Пуля мертвая лежит
Тело рядышком лежит
Каждый сделал свое дело
Пуля — смертное, а тело –
Тоже ведь не скажешь смело
Что бессмертное
Ночью ли темною, полем ли чистым
Да на безмолвном коне
Вот они едут — живые чекисты
А вот и скрылись во мгле
Скрылись — не скрылися, скрылися кабы
Вот я на шлях выхожу
Вот я, простая советская баба:
Скрылись, не скрылись — гляжу
Вота лежат они, бедные трупики
Выну из уст удила
И зарыдать зарыдаю: Мой глупенький
Я же тебя родила
Для счастья
Она прошла буденовской походкой
Как сабельной петромосковский след
Как рысь! как Русь! как мука! Мекка! водка!
Я мертвая глядела ей вослед
Я ж говорила: Там где жизни нет –
Там смерть
В охотку
Когда под древнею Москвою
На страшной глубине как сон
Вселенский полз Наполеон
Подобен призрачному рою
Предощущений смутных
Когда-нибудь под утро
Я выходила и гуляла
И прутиком определяла
Где он ползет
Ой, ты мое тело
Что ж ты так вспотело
Раз по Красной площади прошло
А уж все потом изошло
Али площадь не блаженная
Вкруг Василия Блаженного
Али площадь не красна
Али сущность не ясна
Вот мой мизинец болевает
В нем кость живет себе хозяйка
Туда-сюда пройдется зябко
А то поднимет страшный вой:
Я не хочу на свете жить!
А то вдруг явится в мундире:
Я в армию иду служить
В защиту мира
Эй, пойди сюда, нога!
Не нога ль ты мне на милость?
— Нет вот, я тебе рука! –
Эка все переменилось
Вокруг
А то, бывало, крикнешь: Эй, пойди-ка, сюда! не нога ли ты мне на милость Богом данная, а?! — Нет, — отвечает подлая — рука я твоя, Богом на милость тебе данная! — эка, милая моя, как все вокруг переменилось!
Никто не хочет меня слушать
Кому повем печаль мою
Вот ногу я беру свою:
Послушай ты меня, послушай
Моя печальная нога
Жизнь безутешно высока!
Чего молчишь, пузырь лишайный?
И вот она уж утешает
Склонившись надо мной
Вот пуля вражая взошла
Над живой частью его жизни
И в тело мягкое вошла
И вот живет он мертвой жизнью
Дома детей он посещает
Места так милые ему
И все дозволено ему
Живьем, но не прикосновеньем
Ой, головушка болит
Как была б она гранит
Или мрамор белый
Так не болела б
А среди площади стояла
И следила строго
Чтоб у других болела
Коль живые, гады!
Отбежала моя сила
На полметра от меня
Я лежу, ее бессильно
Достопамятно браня:
Ах ты, подлая и рыжья
Ну, чуть-чуточку, едрит
Подойди ко мне поближе!
А она и говорит:
Пшел вон, старый
Вот приходит она, боль
Как зверушка малая
Всяк бежит ее убить
А я вот ее балую
Пусть побегает — говорю
Но не очень больно
Она ж склонит ко мне головку
И прошепчет: Больно! –
Дай тебя я пожалею
Бедная моя
Зуб был горячий как струя
Вдруг обнажившегося ада
И все были смертельно рады –
Врачиха рада, дети рады
И люди рады, но не я
И все бежали воперед
Крича: Сейчас прикончим гада!
Но я взмолился: Не…, не надо!
Не тро…, не трогайте меня!
Вот троните — и все зальет
Неотмывающимся ядом
Вплоть до небесного Кремля
Отойдите!
Пусть я один погибну
Господи, страшно смотреть на ребенка
Глянешь — а он в одночасье помрет
Как-то не так тебя, скажем, поймет
Да не опомнится — дело-то тонкое
Да и обратно ведь — ведь не уйдешь
Вот ведь, удержишься — да и помрешь
Сам
Счастье, счастье, где ты? где ты?
И в какой ты стороне?
Из-под мышки вдруг оно
Отвечает: вот я! вот я!
Ах ты, милое мое!
Детка ненаглядная!
Дай тебя я пожалею
Ты сиди уж, не высовывайся
Прекрасной летнею порою
В саду вечернем я гуляла
И птица с женской головою
Печально надо мной летала
И Анны голосом мне пела
Марины голосом кричала:
Отдай, отдай мне свое тело!
Я все, я все начну сначала! –
Я смутилась и ушла в дом
Девушка пройдись и встань
Лет семнадцать тебе вроде
Ты прекрасна при народе
Словно трепетная лань
Ну а я уж стар и зол
Сорок лет мне будет вроде
Как поэт я при народе
А по правде — как козел
Я на большой горе стояла
И сердце мне орел клевал
И медленно околевал
И кудри я его ласкала
И свое сердце проклинала:
И, мое каменное сердце!
Ты разве пища для младенцев
Небесных
О-о-о!
Было время такое
Что шея была у нее молодая
А теперь она просто сама молодая
А шею оставим в покое
И прочее тоже оставим в покое
Просто может быть шея такая
А прочее — все молодое
Да и сама молодая
Вот они девочки — бедные, стройные
С маленькой дырочкой промежду ног
Им и самим-то не в радость такое-то
Да что поделаешь, ежели Бог
Ежли назначил им нежными, стройными
С маленькой дырочкой промежду ног
Он уж и сам не в восторге-то, Бог
Да что поделаешь — сразу такое-то
Не отменишь
Она вскричала: Боже! Боже!
Закрой во мне что только можешь
Что должен я в тебе закрыть? –
Вот эту маленькую дырочку
Почти мышиную что норочку
Неразличимую, едрить
Почти! –
Зачем же должен я закрыть
Коли она неразличима
Почти? –
О, Господи, но ведь мужчина
Он вездесущий ведь, едрить
Почти! –
И что ж он ведает такое
Что я ему не попускаю? –
Все, все он ведает такое
Почти! –
А ты? — А я бела как соболь
Почти! –