— Есть такая болезнь — любопытство. Я сам ею страдаю. От нее умирает не меньше людей, чем от аварий на дорогах, в курсе? И почему ты до сих пор не растворилась, как хотела?!

— Вообще-то, я не могу. — пожала плечами муза. — И я думала, что это ты наложил на меня чары, чтобы я не могла переместиться. И именно поэтому, а не по какой-то другой причине, я вытащила тебя из вагона.

— Я думал, ты была признательна…

— Нет.

— И даже не хочешь сказать…

— За то, что ты меня сюда притащил? Я рассчитывала, что спасу тебя, а ты взамен скинешь свое заклятье и позволишь мне вернуться к Вальдемару. — муза уперла руки в бока и стала похожа на маленького разгневанного ангела, очень перепачканного, да и не хватало крыльев за спиной.

Крысолов развел руками.

— Хочу тебя огорчить, но это сделал не я.

— А кто тогда?

— Кто-то, кто взорвал поезд, зная, что в нем едет человек с ценным магическим артефактом. Кто-то, кто рассчитывал уничтожить человека и забрать артефакт…

— То есть, ты сейчас имел в виду себя. Ты украл какой-то ценный артефакт, а тебя собираются за это убить?

— Цербер бы не успел… да и не додумался. Странный и деликатный очень далеко, я проверял… остались Хватка и Умник. Кто же из них ушел два года назад?..

— Кто такой цербер? И скажи мне, если на поезд напал кто-то, кто способен блокировать волшебство, то он же наверняка поймет, что ты все еще жив. Верно?

— Верно. — крысолов опустил взгляд и осторожно убрал край плаща, обнажая рваный свитер и глубокую рану в боку. — Ты совершенно права. И именно поэтому нам нужно бежать.

— С твоим состоянием?

— Лучше раненый, но живой. — крысолов посмотрел на пылающие вагоны. Вот вам и начало конца света… — Поторопимся.

— Это почему?

— Потому что тот, кто бежит от поезда в нашу сторону, не будет разбираться, со мной ты или без меня.

— Кто?.. Что?.. Как?..

Крысолов распахнул плащ и вытащил оружие — шестизарядный револьвер, тяжелый, но надежный. Револьвер не раз спасал шкуру крысолова в прошлом, и, есть надежда, что спасет в будущем.

В их сторону бежал некто высоченный, под три метра ростом и худой, словно жердь. Он поднял руку, вспыхнуло пламя — и в опасной близости от крысолова что-то звонко прожужжало. Крысолов выстрелил, развернулся и бросился бежать со всех ног по сухой траве. Судя по звукам, муза не отставала. Боль в боку сделалась невыносимой. Через несколько метров крысолов понял, что бежать становится все труднее, силы покидали его с каждым шагом.

По мере того, как они отбегали от горящего поезда, становилось темнее. Ночь окутывала непроницаемым покрывалом все вокруг, возвращала себе власть. За спиной раздалось еще несколько выстрелов.

— Мазила! — закричала Муза, задыхаясь от бега. — Стрелять научись, профессор!

В ответ раздалось еще несколько выстрелов. Крысолов не стрелял — берег патроны.

В какой-то момент ноги его поехали, он поскользнулся и, падая, сообразил, что скользит куда-то вниз, по упругому травяному склону. Крысолов упал на спину — боль в боку отдалась яркими искрами в глазах — и поехал. Плащ задрался, а вместе с ним из брюк выбился свитер, а трава больно оцарапала голую спину. Когда склон закончился, крысолов ощутил под спиной колючий гравий. Неподалеку приземлилась муза, сквозь зубы поминая крысолова, неизвестных хранителей и весь белый свет. Крысолов перевернулся на живот, выставив перед собой револьвер. Выглянувшая из-за туч луна услужливо очертила холм, но на его поверхности никого не было. Либо преследователь основательно отстал, либо где-то затаился. Крысолов выждал несколько минут.

— Думаешь, он все еще гонится? — шепотом спросила муза, ложась рядом.

— Он такой фейерверк затеял, что просто не может отступить. — отозвался крысолов, разглядывая холм.

Ну же, где ты?

Внезапно из-за поворота выскочил автомобиль, осветив фарами узкую проселочную дорогу, на обочине которой и оказались крысолов с музой. Приблизившись, автомобиль взвизгнул тормозами, его резко занесло в сторону. Съехав в бок, автомобиль остановился. Хлопнула дверца.

— С вами все в порядке? Вы как там, целы? — в сторону крысолова бежал молодой паренек в круглых очках на длинном остром носу. Паренек был взволнован и удивлен.

— Это же не я вас сбил, да? — дрожащим голосом уточнил он. Потом взгляд паренька упал на револьвер в руках крысолова. Паренек остановился на почтительном расстоянии. — Я вас не сбивал! Я выехал из-за поворота, а вы тут уже лежали, верно? Я ни в чем не виноват. Я помочь хотел!

— Чего ты тараторишь? — проворчала муза, поднимаясь. — До города подбросишь?

— До какого?

— До ближайшего, нам прямо.

Паренек оживленно закивал. Крысолов бросил взгляд на вершину холма. Луна уже снова скрылась за тучами, но очертания холма проглядывались неплохо. Никого там не было. Неужели отстал? Или задумал что-то еще?

— Я вас куда угодно подброшу. Мне по пути туда, к городу. Через поля, стало быть, к маме еду. — затараторил паренек. — Вы только, это, пистолет уберите. А то нервирует…

— Ага. — Крысолов убрал револьвер под плащ и направился к автомобилю. Муза обогнала его и первой села на переднее сиденье.

Впрочем, крысолов и так собирался расположиться на заднем.

Через пару секунд автомобиль завелся и исчез в темноте.

Для счастья нужна была гитара и радостные лица прохожих.

Вальдемар устраивался поудобней, брал первые аккорды, прикидывая в уме, с чего начать рабочий день, и затягивал что-нибудь из "Би-2" или "Чижа", душевное и простенькое, но затрагивающее его собственные чувства. Люди улыбались — Вальдемар был счастлив. Много лет назад он не думал о будущем, жил настоящим и покупал на ужин полуфабрикаты, которые никогда не прожаривал как надо. Вальдемар снимал маленькую комнатку в трехкомнатной квартире, а по соседству с ним жила парочка начинающих наркоманов и дед-алкоголик, у которого раз в месяц случался инфаркт. Но Вальдемар все равно был счастлив.

Он думал поступить в университет, на заочку, но планы так и оставались планами. Зато каждый вечер Вальдемар разучивал новые песни, а уже на следующее утро репетировал в подземном переходе — даже шляпу не снимал, чтоб не кидали денег, потому что считал нелепым получать деньги за репетиции. У Вальдемара был идеальный слух (так говорили друзья, да и он иногда тешил себя мыслью, что не безнадежен), он умел с одного прослушивания запомнить и разобрать по нотам любую мелодию, даже самую сложную. Он бы мог сделать на этом карьеру, но жил одним днем и не задумывался о будущем.

Вальдемар играл в подземном переходе, на улице Красной, возле универмага и на мосту "Поцелуев", потому что доставлял радость молодоженам. Ему хватало денег, чтобы снять комнатку побольше, но ему нравилось общество начинающих наркоманов и деда-алкоголика.

Со временем это бы прошло, Вальдемару бы захотелось серьезной жизни, он бы отложил гитару и занялся поиском настоящей, серьезной работы. Он и сам понимал, что это не навсегда. Юноши с ветром в голове рано или поздно взрослеют. Вальдемар даже чувствовал, как в воздухе витает некий аромат взросления. Рано или поздно Вальдемар не вышел бы в переход, не стал бы расчехлять гитару, не пошел бы за полуфабрикатами, а купил бы газету с объявлениями и немного фруктов.

Но это время так и не настало.

В сухом и сером мире, где законы физики решают все, а яблоко непременно должно упасть вниз, в мире, где люди сами придумывают себе чудовищ под кроватью, потому что в ином случае умрут от тоски, внезапно возникло волшебство. И предвестником волшебства стал некто, по имени Брокк…

— Его зовут Вальдемар, и он бродячий волшебник!

Бабушка Фима посмотрела на волшебника. Он все еще находился без сознания, а потому не смог оценить всю глубину презрения и ненависти, отраженную в бабушкином взгляде.

Семен приволок Вальдемара в гостиную на первом этаже, где бабушка Фима занималась подготовкой к спиритическому сеансу. Она велела дедушке Ефиму разжечь огонь в камине. Клим должен был выдвинуть чудовищно тяжелый стол в центр, зажечь свечи и расставить стулья, а Вячеслава — не путаться под ногами. И если Клим кое-как справлялся с заданием, то у Вячеславы получалось не очень. Она успела опрокинуть дорогую вазу, зацепить кадку с пальмой и едва не опалить брови о зажженную свечу, которую собиралась задуть. Впрочем, бабушке Фиме было не до Вячеславы, а поэтому ничего страшного не происходило.