Не считая последнего, два вышеподписавшиеся были своего времени светила. Феофан Прокопович как "око и рука царская", а Феофилакт Лопатинский как человек прямого и честнейшего характера, который и довёл его если не до мученичества, то, по крайней мере, до страстотерпчества. Не посчастливилось, впрочем, и Смоле, который, при коловращениях 1730 года, в декабре был сослан в Свияжский, а потом в Николо-Корельский монастырь, где и протомился ещё целые одиннадцать лет (+ 25 дек. 1741).

Как черта нравов великодушной Москвы, давно протестующей против возмущающего её петербургского мелкодушия, чрезвычайно любопытно, — как там, в этом сердце русской "самобытной непосредственности", отнеслись к вмешательству трех «хохлов»? Конечно, если не люди должностные, от которых трудно ждать больших доблестей независимого духа, то народная среда, совершенно свободная располагать собою в приходском деле, тут покажет свою стойкость и верность добрым обычаям. Приход станет за то, чтобы ему не навязывали такого бестыжего пастыря.

Посмотрим!

Едва слуга Пафнутиева монастыря Владимир по распоряжению «хохлов» привез Кириллу из Боровска обратно в Москву, здесь всё для подсудимого против прежнего отменилось и расцвело. Прежде все, не исключая преосвященного Леонида, боялись, что Кирилл уйдет из рук, и томили его под караулом; теперь, когда он в самом деле начал уходить, его прямо с монастырской телеги отдают "на расписку" в том только, чтобы ему "с Москвы не съехать", пока он подпишется к выпискам, какие будут сделаны на поданной им его императорскому величеству челобитной. Весь ответ за его целость возложен на «порутчиков», и поручиков явилось довольно, и все из иереев. Пришли за него поручиками попы от Дионисия Ареопагита, от Дмитрия-мученика и от апостола Андроника, да ещё к ним пристал и "синодального дома поддьяк", и все они с милою радостью "попа Кириллу на расписку взяли".

Но попы и московские дьяки издавна славились своею искательностью, а есть ещё народ, община, т. е. прихожане церкви Всемилостивого Спаса в Наливках. Тут свой толк и свой независимый разум. Они и сказались, только престранно: прихожане Спаса в Наливках в числе 42 «персон» подали от себя на высочайшее имя прошение, в котором молили "повели, всемилостивый государь, нашему приходскому попу Кирилле Фёдорову при оной нашей церкви служить по-прежнему, понеже он нам, приходским людям и вкладчикам, всем удобен".

Какая по этому последовала резолюция, из дела не видно, а "приходские люди" стояли на своём и 2-го декабря подали вторую такую же просьбу в синодальный казённый приказ, и там опять писали, что поп Кирилл им хорош и они просят "дать ему к их церкви для служения эпитрахильную память".

Поп Кирилл, который, состоя за «порутчиками», всё это благоустроил, сейчас же пустил новую челобитную на государево имя. Он, как мирской человек, отдавал себя во власть прихожан и просил с ним "учинить по приходских людей прошению". При этом он прибавил, "что служить готов и уже поисповедывался".

Синод внял молению "приходских людей" и 14-го января 1730 года постановил, что как указанные попом Кириллом свидетели не «сысканы» и "затем совершенно того дела решить невозможно (?!), а приходские люди и вкладчики заручным челобитьем просили оному попу Кириллу при той церкви для священнослужения быть по-прежнему, понеже он приходским людям и вкладчикам всем угоден. Приказали: по оному приходских людей челобитью помянутому попу Кириллу быть при той церкви и священническая действовать, и для того дать ему епитрахильную грамоту, по обыкновению, взяв пошлины".

Приход, представленный в лице 42 персон, восторжествовал над всеми решениями дикастерии и московского отделения синода. "Поп не Божий, но приходу гожий", начал снова "священническая действовать по-прежнему", но можно ли видеть в этом торжество справедливости и благочестия? Есть ли тут хоть какой-нибудь залог доброго влияния такого примера на церковные дела в других местах?

Думается, что ничего этого нет, и обстоятельства до поразительности это подтверждают на протяжении целого столетия.

Друзьям «направлений» это, может быть, неприятно слышать, но мы собираем и группируем известные нам факты вовсе не для того, чтобы обобщить их во вкусе людей того или другого «направления». Нам приятнее просто искать уроков в прошлом, чтобы будущие новые шаги можно было обдумать опытнее и вернее.

Всё, что делал в Москве поп Кирилл, продолжалося безустанно то здесь, то там целых сто лет. Идёт это до поразительного и смешного сходства даже в самом характере бесчинства: пьянство, дебоши в церквах и т. п.

Случаев этих не перечислить и, наконец, они становятся столь общим "позорящим церковь" явлением, что св. правительствующий синод 5-го августа 1820 года решился не скрывать этого более, а подействовать на "позорящих церковь" обличениями и угрозами.

В этих видах синод напечатал и разослал по повелению государя Александра Павловича указ, из которого к ужасу нашему видим, что у попа Кирилла за сто лет наплодилось так много последователей, что государь Александр Павлович, его министр князь А. Н. Голицын, а равно и весь и тогдашний синод нашлись вынужденными "принимать особые меры к охранению мирян от соблазнов духовенства".

Что же такое именно происходило и почему тут власть уже перестала посылать людей учиться благочинию к иереям, а озаботилась "охранять мирян от соблазнов духовенства"?

В 1730 году этого ещё не было, а в 1820 уже оказалось нужно.

Что произошло в общей картине нравов русского духовенства?

В указе от 5-го августа 820 года напечатано, что до сведения государя императора Александра Павловича дошли "позор и нарекание влекущие поступки духовенства". В общем все эти поступки напоминают характер происшествий, случившихся сто лет тому назад у Спаса в Наливках, но ближайшие из них, на которых, так сказать, оборвалось терпение Александра I, пропечатаны. Мы их сейчас узнаем, и при этом просим обратить внимание, что все эти события случились в разных местах, но около одного и того же дня — именно около праздника Благовещения, когда, по народному поверью, "даже птица гнезда не вьёт".

Вот что свило при этом случае русское духовенство: 1) вологодской епархии священник Сперансов, 26-го марта 820 года,

Значит, в страстную пятницу, при плащанице, ибо по полному месяцеслову Косолапова (Казань, 1874 г.) Пасха в 1820 году приходилась 28 марта. Синод этого вычисления государю, может быть, не вывел. (Прим. автора.)

"пришёл пьяный в церковь к вечернему пению: сел на скамейку неподалеку от св. престола и…" В указе, хотя и печатном, но слишком точно, не по-печатному, выражено, что сделал отец Сперансов. Скажем одно: он сделал хуже, чем поп Кирилл с полою сторожа… 2) В том же марте, в городе Торопце, соборный дьякон Ефим Покровский пришел пьяный к литургии и повёл себя так, что его надо было выслать вон из церкви, но он ни за что не хотел выйти, "пока полицейским десятником был выведен". 3) Ярославской губернии, в г. Угличе, соборный священник Рыкунов "28-го марта (значит на первый день Пасхи) был за вечерним пением пьян, и когда протоиерей, по окончании вечерни, вошел в алтарь, то увидал священника Рыкунова лежащим и облевавшимся в алтаре". 4) В Кинешемском уезде, того же 29-го марта (в понедельник, на Пасхе), пришли в церковь к вечерне пьяные весь причт, и дьячок с пономарем стали буянить. Унять их не было никакой возможности, и церковный староста выбежал из церкви вон, а самую церковь запер, приставив к дверям караул, и послал за благочинным. В церкви же с "чинившими буйство" дьячком и пономарем попался в плен и бывший в алтаре священник, стража из крестьян, приставленная старостою к церковным дверям, содержала там своего духовного отца и его причетников крепко, и только слухом внимала, какие внутри храма происходили боевые действа. Староста, вероятно, был мужик умный и находчивый, и огня замкнутым духовным не оставил.