— Молодец! — не удержался от похвалы Саша, почему-то очень уж обрадовавшись тому, что Никон так уверенно выдержал испытание.

Во второй раз Гена пропрыгал осторожно, но не покачнувшись ни разу. Не отстал от него и Гера. А вот за скульптора пришлось поволноваться и попереживать всем: ведь он плохо видел без очков, а во время прыжков они могли запросто слететь. Начали кричать, чтобы он перешел мост просто так, не прыгая, но он, не обращая ни на что внимания, прыгнул на доску и через полминуты был уже около ребят.

Вслед за скульптором подошла очередь Захарки. Он пропрыгал по настилу так же неторопливо и уверенно, как и ходил. А самым последним через мостик перебежал любимец Захарки, лохматый Васька. На самой середине он вдруг остановился и сделал «стойку», чем очень развеселил ребят.

После этого состоялось второе испытание. Раздевшись, по очереди сидели под водой, пока стоявшие на берегу считали до двадцати. Только Лидка здесь сначала оконфузилась, просидев под водой всего до восемнадцати, но потом нырнула так решительно, что просидела там аж до двадцати трех.

На этом проверка закончилась. Все восемь человек были включены в отряд. Командиром единодушно выбрали Сашу, его помощником — Ромаша. И только после этого Саша рассказал о сути операции «Треснутая трубка» и принял от всех клятву о сохранении тайны.

За один день Никон изменился неузнаваемо. На лице его нет-нет да появится улыбка, он весь как-то подтянулся и, вроде бы, даже ростом стал повыше. Еще бы! Ведь его приняли в свой отряд самые храбрые в поселке ребята. Со вчерашнего дня Никон — равный среди них. Больше он не будет сторониться их, потому что проскакал по доскам, висящим высоко над водой, лучше, чем сами Генка и Гера. Даже Ромаш, который всегда подсмеивался над ним, ничего не смог сказать против того, чтобы принять Никона в отряд. И вообще, теперь он накрепко связан с ребятами. Связан общей тайной.

«Ты, Никон, — сказал ему Саша, — берешь на себя жену Садкова. Крепко запоминай все, о чем будет говорить лесничиха с твоей матерью…» Запомнить-то он запомнит, но вдруг тетя Агафья не будет говорить ничего о том, что интересует их отряд?.. «Особенно нас интересует человек, которого зовут Марком Апполонычем. Так что держи уши востро!»

Никон знает жену лесника с прошлого года. Узнав, что его мать — хорошая портниха, она частенько стала заходить к ним: то рубашку для мужа попросит сшить, то платье для себя раскроить. Но тогда Никона нисколько не занимали разговоры женщин. Теперь он изо всех сил пытался припомнить что-нибудь важное и не мог. Не мог он знать и того, что уже сегодня ему крепко повезет, хотя мать, уходя на работу, предупредила его:

— Ты, сынок, постарайся к вечеру быть дома — тетя Агафья хотела к нам прийти. Пусть подождет меня, если задержусь. Ладно?

Вот Никон и сидит на скамейке у дома с самого обеда, ждет. Только что забегал в избу, посмотрел на часы — четвертый час уже, а лесничихи все нет и нет. Никон встал на скамью ногами, посмотрел в конец улицы — не видать. Хотел сбегать за околицу, взглянуть на дорогу от поселка к лесу, но раздумал: вдруг тетя Агафья придет с другой стороны, увидит, что дом заперт, и уйдет. Лучше уж не уходить никуда, сидеть здесь и ждать. И правильно сделал, потому что тетя Агафья пришла и не со стороны леса, и не от города, а вышла из переулочка, что через дом от дома Никона.

— Мать дома? — ласково спросила своим всегда тихим голосом.

— Сейчас придет с работы, — Никон соскочил со скамейки и увидел, что лесничиха посмотрела на дорогу, будто раздумывая, ждать или не ждать. Торопливо распахнул калитку. — Она просила вас подождать, заходите в избу, там прохладнее…

Агафья расспросила Никона, как у него проходят каникулы, сказала, что у них гостит дочь ее сестры, которая живет в деревне.

— Ты приходи к нам, — пригласила его. — С Риммой познакомишься, по ягоды сходите…

— Я… что… — растерялся Никон от неожиданного приглашения. — По ягоды я люблю ходить… — А у самого в голове: «Вот обрадуется Саша, как узнает, что меня позвали на кордон!»

Совсем было разговорился Никон с лесничихой, но тут увидел в окно возвращающуюся с работы мать и выбежал навстречу. Он хотел попросить ее, чтобы она осторожно выведала у тети Агафьи, не приехал ли на кордой кто-нибудь чужой, но увидел, какие у матери усталые глаза, и сказал совсем другое:

— Ждет она тебя там. Но ты сначала покушай, я суп сварил.

Мать улыбнулась, благодарно погладила его по голове и, сняв туфли, прошла в переднюю. Никон, чтобы была причина остаться в избе, взял с полки первую попавшуюся книгу и с деловитым видом прошел с ней на кухню. Сначала нарочно громко полистал ее, потом заткнул одно ухо пальцем, а другое приложил к дощатой перегородке. Так хорошо, внятно слышно, о чем говорят в передней.

Оказывается, сегодня тетя Агафья не собирается сидеть у них долго.

— Я на минутку только к тебе, — говорит она. — Забот у меня теперь по горло стало…

— А что случилось, Агафья? — встревоженно спросила мать Никона. «Молодчина ты, мама, — подумал мальчик. — Очень хороший вопрос задала!»

— Ах, то ли радоваться, то ли… Родня у Фрола отыскалась.

— Кто-кто?

— Двоюродный брат… Чуть постарше Фрола будто бы. Сам нас отыскал. После войны Фрол, слышь, искал его, да никак не мог напасть на след и примирился… Оно, конечно, — что может быть лучше родной души? Вон ведь через сколько лет все же отыскали друг друга.

— Ой, обрадовался, поди, Фрол Сидорыч!

— Дня через три, слышь, должен приехать. Поэтому и поспешила к тебе.

— Что-нибудь понадобилось?

— Ну да. Позавчера Фрол купил в городе костюм, а примерил дома и оказалось: пиджак — широковат, брюки — длинны. Вот я и хотела узнать: может, выберешь время, заглянешь к нам ради прогулки. Пиджак-то уж ладно — поносит и так, а вот брюки подкоротить бы надо… Чай, и Фрол знает, какая ты хорошая портниха…

— Ладно, Агафья, ладно. Завтра мне как раз на работу во вторую смену, целый день буду свободна. И пиджак ушью. Да и обязана я Фрол Сидорчу. Спасибо ему — и заботушки не знаю о дровах, как он лесником стал…

— Эй, всегда ты сразу об этих дровах! — отмахнулась тетя Агафья. — Он тебе их и нынче привезет, сколько надо.

С работы мать всегда приходит усталая, но и дома частенько сидит за машинкой: шьет кому-нибудь платье, рубашку, брюки. В такое время Никон старается сам сделать все домашние дела, просит мать поменьше работать. Мать в ответ лишь гладит его по голове и приговаривает: «Вот вырастешь, сынок, начнешь работать, сразу же перестану брать шитьё на дом». В последнее время она все чаще жалуется, что начинают побаливать глаза. Поэтому Никон, может быть, и не пустил бы ее завтра к леснику, но в этот раз он не станет ее задерживать. Потому что и самому ему не найти повода попасть на кордон лучше этого. Да и дрова на зиму тоже будут нужны — и это хорошо понимает Никон. Ведь в поселковских домах нет газа и тепла, как в городских. Только еще будущим летом, говорят, будут на ихней улице копать траншею для газопровода.

За перегородкой замолчали. А Никону хочется узнать о двоюродном брате лесника больше и подробнее. Как его звать-величать? Где он живет? Когда точно приедет? Выйти и спросить самому — нельзя. Тогда будет сразу ясно, что он сидел на кухне и подслушивал. Никон решил, что перед уходом тети Агафьи на всякий случай все же выйдет в комнату, но там опять заговорили.

— А знаешь, — сказала лесничиха, — я и вправду не знаю: то ли радоваться тому, что нашелся брат Фрола, то ли…

— Ну как же не радоваться, Агафья! Человек нашелся через столько лет…

— Да я и сама так же думаю, но вот… Пусть это будет между нами… Только вот Фрола я что-то не понимаю: все кажется, что сам он совсем не рад тому, что отыскался его брат. Целыми днями ходит хмурый такой, задумчивый. И по ночам плохо стал спать… А сказала ему вчерась, что, мол, надо будет позвать кое-кого из знакомых по приезду брата, вечеринку устроить, так он накричал на меня ни за что, ни про что. Никого, говорит, не только звать не будем, но даже говорить о нем никому не надо, он, говорит, очень этого не любит. Пусть, говорит, никто не знает, что он был и пожил у нас на кордоне. Подумай-ка сама, разве можно так встречать брата, которого не видел столько лет?