— За ними! — по-мордовски сказал Калганову.

Выбравшись из толпы, я заметил цыганенка Петьку.

Мы шли за полицаями, уже еле видневшимися в конце улицы, стараясь в наступивших сумерках не потерять их из виду.

Я еще сам не знал, что мы предпримем, когда Калганов торопливо зашептал:

— Выходите с Петькой за город. Ждите в овраге. Попытаюсь один… Оба не имеем права.

— Один не справишься, пропадешь. Тут надо всем, Коля, будь что будет. Главное, быстро и дружно.

Прибавив шагу, мы их догнали. Рукоятью пистолета Калганов ударил в затылок одного, я — другого. Петька схватил за руку девушку и увлек ее к забору. За ним виднелся старый запущенный сад. Третий полицай услышал удары и возню сзади. Оглянулся и все понял. С криком: «Держите, убива-а-ют!..» — пустился наутек. Уже за углом несколько раз выстрелил.

По улицам и переулкам через сады и огороды Петька вывел из города девушку. Мы с Калгановым шли, как говорят летчики, «параллельным курсом».

— Можно передохнуть, — сказал Петька. — Так, говорят, в старину бегали только конокрады…

Беспомощно, по-детски всхлипывала девушка. Она была под впечатлением дикой расправы на улице. О том, что сама подверглась смертельной опасности, она вовсе не думала.

— Простите меня, — извинилась она. — Приняла вас за полицаев.

— Нам надо подальше уйти отсюда, — сказал я ей в ответ.

— Не могу… У меня что-то с ногой. Наверное, вывихнула, когда скакала через забор.

— Давайте к нам, — предложил Петька. — Тут недалеко. Посажу на коня и вместе с тобой — к партизанам. Мне теперь здесь тоже не жить…

Мы помогли Вале — так звали девушку — добраться до жилища цыган, но заходить туда — не торопились.

— Ты, соколик, не невесту ли приволок? — прошепелявила старуха, когда Петька зашел в конюшню вместе с Валей.

— Эй, ромэла, этой девушке грозит опасность. — Петька чувствовал себя повзрослевшим и держался независимо.

— Помочь ей можем только мы, цыгане. — Петька торопливо рассказал о своих злоключениях в Погаре и несчастье, которое приключилось с Валей.

— А знаете, те двое парней, что заходили к нам, партизанские разведчики. — Мысль Петьки перескочила на другое. Без видимой связи с предыдущим он, волнуясь все больше, убеждал своих: — Вот ее надо спасать… Ее надо в лес. Скорее!.. — Петька умоляюще посмотрел на старого цыгана: — Отец!

Старик понял, что творилось в душе сына. Он сам в молодости был лихим цыганом! Откашлявшись, поерзал на холодных кирпичах. Вытащил уздечку с длинным ременным поводом. Протянул Петьке.

— Возьми, сынок, цыганское счастье!..

Одновременный удар кошелевцев и наумовцев на Трубачевск и гарнизоны Погарского района всполошил гитлеровцев. Они спешно стали стягивать туда дополнительные силы. Но партизан уже и след простыл.

Нагруженные богатыми трофеями, мукой, зерном, мешками с табаком, свиными тушами и одеждой, партизаны благополучно переправились в брянский лесной край. Еле уложив всю добычу в пять вагонов, наш «экспресс» двинулся обратно — на разъезд Старый Погощ. Теперь в каждый вагон было впряжено по три пары коней, партизаны шли позади вагонов. Но не сетовали на это: операция завершилась успешно.

Весной, отступая под давлением карателей, эсманцы спрятали тяжелое вооружение и пробились на Брянщину налегке. Теперь, с наступлением летних дней, можно было попытаться отыскать пушки, минометы, станковые пулеметы и боеприпасы, чтобы усилить огневую мощь отряда.

Группе капитана Наумова было поручено с этой целью совершить переход из Брянских лесов в Хинельские.

Заканчивая напутствие, командир отряда Ванин сказал Наумову:

— С вами пойдут несколько парней из местных отрядов. Доведете их до Хинели.

Пытаясь скрыть раздражение, Наумов спросил:

— А как узнали люди из других отрядов, что мы готовимся к переходу через фронт?

— Так мы…

Наумов только руками развел:

— Ну и ну-у!.. Конспирация…

— Не трусишь ли, капитан? — усмехнулся Балашов, штабной работник. — Тогда я сам поведу твоих людей. — Он презрительно скривил губы. — Стратеги…

Вскоре колонна из шестидесяти человек выступила из Герасимовки. Балашов действительно пошел с нами, хотя держался в хвосте и ни во что не вмешивался.

Разведка донесла, что противник проявляет нервозность: он явно чем-то озабочен.

— Не к добру, — заметил Анисименко. — Что-нибудь пронюхали.

Колонна засветло прибыла в небольшое село, что на южной кромке Брянского леса. Его занимал один из местных отрядов. Партизанам разрешили отдохнуть. В пять часов утра Наумов меня, Дмитриева и Калганова послал в разведку: надо было подобраться к селу Алешковичи и установить за ним наблюдение.

— Выясните интенсивность движения по дорогам, чем обеспокоен противник? — Наумов передал мне бинокль. — После полудня пойдете к лощине восточнее Шилинки, ждите нашу колонну: вечером будем там.

Анисименко пыхтел самосадом, согласно кивая головой.

— Учти, лейтенант, — предупредил он на прощание. — Местность совершенно открытая, нигде ни кустика. Так что будьте осторожнее.

Села в степной полосе между Брянщиной и Сумщиной расположены недалеко друг от друга, и только на местности я понял, насколько трудный предстоял нам переход. В оба конца более двухсот километров! Между селами было оживленно. Без конца громыхали телеги, проезжали верховые, накручивали педали велосипедисты, пролетали мотоциклы…

Мы рассуждали так: если мотоциклист — немец, велосипедист или конник — союзник-мадьяр. Ну, а на телеге или пешим ходом — полицай или староста.

Как правило, вслед за телегой с двумя-тремя полицаями тянулся небольшой обоз с возницей — старым дедом или малолетним парнишкой. Сидит, должно быть, такой подводчик и клянет в душе и долю свою распроклятую и «новый порядок» вместе с полицаями.

День тянулся нескончаемо долго… Мы чертовски утомились, запоминая все, что заметили.

— Пора двигаться к Шилинке, — напомнил Дмитриев. — Уже за полдень.

— Полдень миновал, а полдника не было, — заметил Калганов. Он успел сжевать сухари — двухсуточную норму, полученную на весь переход до Хинели, и теперь брюзжал, вымогая у нас «законную» для себя пайку.

— Было бы побольше сухарей, ты бы и ужина, наверное, не заметил, — съязвил Дмитриев. — На, обжора, от сердца отрываю.

Он протянул сухарь Калганову. Я — второй. Калганов принял наше подношение как должное, что-то ворча насчет «несознательных жмотов».

— Ну что, подзаправился? — спросил я Калганова. — А теперь отправляйся к Наумову, доложи о результатах наблюдения и выведи группу в район восточнее Шилинки. Мы с Васей встретим вас там.

Около десяти вечера мы услышали глухой шум и конский топот, будто морской прибой надвигался на каменистый берег. Это со стороны Шилинки шли наумовцы. Враг мог услышать и обнаружить место колонны и устроить хорошенькую «встречу» отряду.

Мы поделились своими опасениями с Наумовым.

— Разве партизаны разучились ходить тихо? — ответил он. — Меры примем.

Подошел Балашов:

— Чего остановились? Шумно идем, говоришь? Пусть Анисименко пойдет сзади, я в центре, а ты, Наумов, вслед за головным охранением, впереди. Вот и не дадим шуметь…

Нашей тройке поставлена новая задача — вести колонну по азимуту, возглавив головное охранение.

— Возьмите десять человек с двумя ручными пулеметами, — уточнил задачу Анисименко. — В случае внезапной встречи с противником вступайте в бой, чтобы основные силы смогли выйти из зоны обстрела.

Меры предосторожности были не лишними: еще под вечер мы заметили, как противник выставлял за селами засады. Хотя из Шилинки в течение минувших суток не вышел ни один житель, все-таки осведомители могли найти способ предупредить врага. Гитлеровцы определенно что-то знали. Неспроста же весь день сновали по дорогам связные…

Нас не покидало чувство тревоги: два-три человека, может быть, и прошли бы между селами, а такая группа?