— Ты, Калганов, иди на правый фланг, а ты, Вася, — на левый. Я остаюсь в центре. Головное охранение надо как можно шире растянуть по полю, чтобы не подвести группу под внезапный удар.

— Понятно.

— Надо дальше оторваться от главных сил… Тогда наши смогут сориентироваться, куда им отойти.

Прошло часа полтора, как мы выступили из Шилинки. Была теплая, темная ночь. Звезды, как горошины, рассыпались по небу… Где-то слева загорланил петух. Ему ответили еще несколько. И тут все поле осветилось ракетами: партизаны вышли на вражескую засаду. Мы открыли огонь.

Почему-то молчал пулемет слева. Там первым номером Плехотин, молодой парень из Эсмани.

— Что за черт? — нервничаю я. — Что он там мешкает?

Но вот подал голос и плехотинский пулемет. И после двух-трех очередей умолк. Ругаюсь сквозь зубы, поминая недобрым словом и пулемет, и незадачливого пулеметчика. Сам проверял перед выходом в охранение — пулеметы были исправны.

Противник не замедлил воспользоваться заминкой, усилил огонь. Гранаты стали рваться все чаще. «Неужели плехотинский пулемет подавили? Как это мне раньше в голову не пришло? Нам же могут зайти во фланг».

— Калганов, отведи расчет правого пулемета обратно к колонне. Мы прикроем.

— Возьми, лейтенант, мою гранату, пригодится.

Справа вспыхнуло сразу несколько ракет.

— Чего это они? — заволновался Калганов. — Никак всю группу обнаружили фрицы? Но как туда попали наши, в самое пекло?

— Быстро отведи все охранение и пулемет. Ударьте во фланг атакующим.

— Есть!

— Дмитриев, ко мне!

В шуме боя он не услышал моего голоса. Я крикнул еще несколько раз.

— Разве можно кричать? — сердито выговаривал Вася, подползая ко мне. — На звук голоса могут бросить гранату…

Я об этом не подумал.

Вася дышал тяжело, с трудом. Кроме своей винтовки, он приволок злополучный пулемет и сумку со снаряженными дисками.

— Какая сволочь этот Плехотин! — возмущается он. — Выбросил затвор, оставил пулемет, запасные диски и драпанул. Мало сам, так еще и напарника своего сманил, Новикова.

— Потом, разберемся. Отходи следом за Калгановым. Охранение он уже увел. А я пока останусь. Надо отвлекать противника, пока Наумов выведет из-под удара колонну. Видишь, что делается?

— Иду. Ты тоже не задерживайся: один остаешься.

Мы обстреливаем места вспышек справа и слева от себя. Вася быстро отползает, останавливаясь лишь для того, чтобы сделать два-три выстрела. Вот он бросил гранату. Я — тоже. Нам ответил крупнокалиберный, потом станковый «универсал». Спустя несколько минут в бой ввязались еще до десятка ручных пулеметов. Головы нельзя поднять. Вася, наверное, уже добрался до колонны. Но почему не вступил в бой Калганов с охранением? Догнал ли он колонну, не заблудился ли? Разные мысли лезут в голову. Лежу. Опасаюсь, как бы не выковырнули из ямки гранатой. Отсюда хорошо просматривается вся огневая система противника. Но он вряд ли раскрыл себя полностью. Ждет, когда наши выйдут. Но и у немцев маневр на поле ограничен: сами себя могут подстрелить. Поэтому до рассвета солдаты с места вряд ли сдвинутся. Очень тревожусь за своих. Где они теперь?

По моим расчетам, прошло минут пятнадцать. Огонь значительно ослаб. Надо отходить. Да и стрелять нечем: осталось десятка полтора патронов. И ни одной гранаты. Противник постреливает, но вяло, явно не по видимой цели. Скорее всего для самоуспокоения. А над полем держится, как туман, плотное облако пыли.

Неглубокие воронки, вспоротая осколками земля и забросанная серо-желтой глиной опаленная пшеница — вот что увидел я перед глазами. Где-то здесь, врывшись в землю, затаились враги. Они ждут, чтобы убить… Чтобы взять живьем… Неуютно стало от этих мыслей на душе. Один… Как выбраться с этого проклятого поля? Грязной ладонью смахиваю с лица холодный пот. Успокаиваю себя. «Почему один? Где-то неподалеку должна быть вся колонна или хотя бы охранение вместе с Калгановым. Там и Вася… Догадаются оставить маяк. Иначе как узнать, куда они ушли?

Пошел по посевам зигзагами — так вернее напасть на след. Наступил на брошенный кем-то мешок, солдатский «сидор». Потом на противогазную сумку с немудрящими пожитками, а немного дальше — на пальто. «Та-а-ак, значит, наши отходили неорганизованно». Об этом свидетельствовало и множество темных тропинок в посевах. Вот почему не ударил Калганов с боевым охранением… Просто некого было прикрывать с фланга! Час от часу не легче…

Я почувствовал себя маленьким и беспомощным на этом ночном поле, зажатом, как подковой, противником.

Куда идти?

Споткнувшись, я упал и выронил из рук карабин. Подо мной лежал человек. Кто он? Убитый, раненый?

Наскоро осмотрелся, стал ощупывать страшную находку. Это был пулеметчик Новиков, напарник Плехотина. Он единственный из наумовцев, кто вместо ремня подпоясывался пулеметной лентой. Убит ударом ножа в спину. Рукоятка торчит между лопаток. Кем убит? Кому и как он помешал? А где Плехотин? Ведь Дмитриев сказал, что ушли вдвоем, бросив пулемет. Может быть, это похуже, чем трусость?

Поспешил прочь от этого места. А если через несколько шагов меня тоже ждет удар в спину? Куда идти? Остановился. Прислушался… Ни звука… Снова двинулся наугад. Так шел, наверное, с четверть часа. А может быть, целую вечность? Шел, пока не заметил впереди себя большое темное пятно. Что это могло быть? Насторожился: сегодняшняя ночь полна неожиданностей. Человек — не человек. Машина — не машина. Кто или что затаилось впереди? На всякий случай запрашиваю пароль:

— Хинель?

В ответ слышу:

— Херсон!

Дублирую числовым:

— Три?

— Два!

Все правильно. Сумма двух названных чисел составляет пять — числовой пароль на эту ночь.

Подойдя вплотную, признал в темном пятне лошадь. Она спала, свесив голову. Возле нее стоял Наумов.

— Где наши?

— Хотел бы знать об этом и я. — Наумов прислушался к ночным звукам. Долго наблюдал за хвостатыми следами ракет. — Где, спрашиваешь, наши? Где же им быть? Обратно в Шилинке.

— Не понимаю. Почему в Шилинке? Была задача обойти засаду, если головное охранение выйдет на нее, продолжать движение на юг, в сторону Хинельских лесов.

Наумов перебил:

— Все так, лейтенант. И все иначе. Я шел впереди группы. Анисименко — в конце. Когда вспыхнула перестрелка, кто-то в центре, по-моему, Балашов, крикнул: «Назад! За мной!»

И все бросились бежать. Я, вероятно, слишком близко шел за твоим охранением, оторвался от колонны. И вот остался один.

Опять над полем взлетели ракеты. Они говорили о том, что и на Шилинку путь перекрыт.

— Дела-а, — протянул Наумов. — Как будем выбираться?

— Подождем немного. Засечем по компасу ракетчиков и попробуем уйти между ними.

— Охранение давно снял?

Я ответил.

— Потери были?

— Мне непонятно одно убийство.

— Убийство? — удивился Наумов.

Я рассказал о Новикове и Плехотине.

— А не Плехотин ли его полоснул? Он, говорят, в полиции служил? — Наумов задумался. — Да-а, дело темное. И спросить теперь не с кого. Если убийство совершил Плехотин, он перебежал к немцам.

По очереди покурили под капитанской плащ-палаткой, прикинули примерное направление и, стараясь миновать засеченные нами места ракетчиков, осторожно двинулись к Шилинке. Возле Тарлопова услышали мадьярскую речь: напоролись на новую засаду. Почему нас не обстреляли? Почему не схватили? Было непонятно. Более того, нас никто ни о чем не спросил. Приняли за своих? Или дали возможность нам самим заявиться в занятое врагами село. Однажды со мной такое уже случалось.

Мы обошли село.

— Невдалеке должна быть геодезическая вышка, — зашептал я. — Нам бы выйти на нее. А там — строго на север и — Шилинка.

Под утро мы разыскали свою группу в лощине возле Шилинки, да и то благодаря стараниям Анисименко. Он еще ночью во все концы разослал поисковые группы, они-то и собирали рассеявшуюся колонну. Нас встретил и привел к месту сбора Вася Дмитриев. Балашова среди партизан не было. Он передал через посыльного, что возвращается с Плехотиным в Герасимовку, в штаб отряда. Идти с нами в Хинель у него отпала охота.