– Треть, – признался он. – Другую треть берет мой двоюродный брат, который держит кобылу и привозит ее в аэропорт. А остаток – у того парня, что помогает нам во Франции. Когда я придумал этот план, они-то и достали деньги. У меня со средствами было плохо.

– Выходит, ты не так уж много зарабатываешь, – сказал я, – учитывая риск.

– Удваиваю себе зарплату, – пояснил Саймон. – Причем без вычетов. У нас две лошади, и в общей сложности набегает пятнадцать поездок в год.

– Вторую я тоже видел?

– Да. Она слетала туда и обратно.

– Один раз?

– Один раз.

– А как вы доставляете деньги во Францию?

– Вкладываем в газеты. В еженедельники «Хорс энд хаунд», например.

– Фунты?

– Да. У нашего партнера во Франции есть человек, который обменивает их на франки.

– Это же риск – посылать деньги по почте.

– Пока еще мы ничего не потеряли.

– И как давно вы этим занимаетесь?

– С тех пор как ввели эту премию.

Наступила еще одна долгая пауза. Саймон вертел в руках пустой стакан. Он вовсе не походил на негодяя. Я же задал себе вопрос: не ханжество ли требовать от друзей безукоризненной честности? Я все еще рассматривал его как друга и не мог поверить, что он специально платил Билли за то, чтобы тот задал мне жару. Нет, конечно, Билли просто ненавидел меня за мою родословную. Но с этим вполне можно жить.

– Ну, так что же ты собираешься предпринять? – спросил Саймон.

И я, и он прекрасно знали, что, если начнется расследование, его песенка будет спета: в разных банках и правительственных учреждениях осталось слишком много его следов, и тюрьмы ему не миновать.

Я слез с табуретки и, выпрямившись, покачал головой.

– Ничего, – сказал я неуверенно.

– При условии, что мы завяжем?

– Не знаю...

Он судорожно улыбнулся и сказал:

– Ладно, Генри, мы договоримся.

Мы вышли из пивной и снова зашагали по слякоти. Но теперь все переменилось. Доверия между нами не было и в помине. Он, похоже, думал и гадал, сдержу ли я слово и буду ли помалкивать, а я знал, и мне было от этого противно, что он будет заниматься мошенничеством независимо от обещаний. Конечно, гнедая кобыла больше путешествовать не будет, но у них имелась вторая лошадь, которую я так и не вычислил. Если действовать аккуратно, из этой операции еще можно выжать неплохую сумму, а Саймон был человек аккуратный.

...Расписание полетов в его последнем варианте не включало никаких командировок в Милан до следующей среды. Впрочем, и других поездок запланировано не было, кроме двух морских перевозок – мы посылали кому-то пони для игры в поло, но это ко мне отношения не имело. Я постучал в дверь Ярдмана, зашел и спросил, не могу ли я взять выходные на остаток недели. Как говорил Конкер, надо отстаивать свои права.

– Значит, у нас только в среду Милан, – задумчиво проговорил Ярдман. – Ну, разумеется, мой дорогой мальчик, разумеется. Гуляйте. Но вдруг возникнет что-то срочное? Я надеюсь, вы не будете возражать, если тогда я к вам обращусь?

– Нет, конечно.

– Превосходно, превосходно. – Он сверкнул стеклами очков, повернув голову к окну. На его лице натянулась кожа, и возникло нечто вроде улыбки – улыбки скелета. – Значит, вам все еще не надоела эта работа?

– Нет, что вы, – вежливо отозвался я.

– Очень хорошо, даже очень хорошо. Я должен со своей стороны заметить, что вы неплохо справляетесь, очень даже неплохо. На вас можно положиться. Это вне всякого сомнения.

– Благодарю вас, мистер Ярдман... – Я не был уверен, что внутренне он не подсмеивался надо мной. Интересно, когда же он поймет, что я не отношусь к этой работе как к большой шутке, каковой полагают ее все остальные.

Я написал письмо Габриэлле, где сообщил о своем приезде в следующую среду, и поехал домой, попеременно думая то о ней, то о Саймоне, чередуя приятные мысли с неприятными.

Дома я нашел записку с просьбой позвонить отцу Джулиана Текери, что я и сделал. Мистер Текери сообщил, что прогноз погоды благоприятный и, похоже, в субботу скачки состоятся. Он планировал заявить неплохую лошадку в Уэзерби и хотел знать, не соглашусь ли я на ней выступить.

– Согласен, – сказал я. – С удовольствием.

– Вот и отлично! Она прекрасная кобылка, настоящий боец. В ней и силенок и резвости хватит, чтобы обойти очень даже многих! И прыгучесть у нее в порядке.

– В Уэзерби высокие барьеры, – хмыкнул я.

– Она их слопает, – с жаром сказал Текери. – Она в хорошей форме. Мы устроили ей пробный галоп на одну милю и думали – выдохнется, потому что из-за снега она долго не работала, но и в конце она неслась, как паровоз. Перерыв пошел ей на пользу.

– Приятно это слышать, – отозвался я.

– Лошадка что надо, – сказал мой собеседник. – Увидимся перед первой скачкой в весовой. Договорились?

Я сказал, что увидимся, и был рад возможности на законном основании убраться из дома, так как заметил письмо от Филлихоев, где они сообщали, что с удовольствием снова посетят наш дом на уик-энд. Увидев меня с письмом в руках, ко мне подошла моя сестра Алиса.

– В субботу я выступаю на ипподроме Уэзерби, – предупредил я ее, решив перехватить инициативу.

– Но в воскресенье... – начала было она.

– Нет, дорогая Алиса, – перебил я сестру. – У меня нет ни малейшего намерения жениться на Анджеле Филлихой, и потому нет смысла с ней встречаться. Разве мы не договорились, что мама не должна отлавливать для меня невест?

– Но, Генри, ты же должен на ком-то жениться... – возразила сестра.

– Я не останусь холостяком, можешь не беспокоиться.

– Ну, раз уж ты едешь на север, в Уэзерби, – сказала Алиса, – то, может, заглянешь к Луизе и немножко ее подбодришь?

– Подбодрить Луизу? – переспросил я.

Луиза, еще одна моя сестра, старше Алисы, жила в Шотландии, причем от нее до Уэзерби было примерно столько же, сколько от Уэзерби до нашего дома. Но не успел я продолжить, как Алиса сердито буркнула:

– Я же сказала тебе это вчера вечером. Разве ты не слышал?

– Боюсь, что нет, – сказал я. Похоже, я размышлял о гнедой кобыле и не расслышал.

– Луизе сделали операцию. Сегодня ее выписывают из больницы, и ей придется провести в постели еще недели две-три.