ИСТОРИЯ О МОЛОДОМ ХУДОЖНИКЕ.

Талант в нашем мире редок. Гениальность и вовсе днём с огнём не отыщешь. Чаще всего слу­чается так, что человек сам наделяет себя способностями, которых нет и в помине. Жил в одном городке молодой человек. Самый обычный, не выделявшийся ни умом, ни внешностью. Серенький такой человечек. Звали его Яном. Больше всего на свете Яну хотелось стать знаменитым худож­ником. Это же счастье, а не занятие. Стой себе в светлой мастерской, наноси на холст яркие мазки. Над одной из картин можно и полгода работать. А потом продать её за несколько миллио­нов. О том, что многие художники закончили свою жизнь в нищете, Ян и не подозревал.

Он с упоением скупал в магазинах всевозможные приспособления, освободил одну из комнат, разложил на полках краски и кисти. Наконец, когда всё было готово, Ян, нацепив на голову берет, взял в руку кисть, обмакнул в краску, провёл по холсту и... ничего не произошло. Он просто не умел рисовать. Человек на его холсте получился похожим на сделанное из палок пугало. Он стоял на грязно-жёлтом поле, а на заднем фоне неровной линией маячили расплывчатые силуэты сосен. В небе плыли серые облака с широко раскрытыми глазами и уродливо изогнутым ртом.

Ян понял, что его картина не имеет ничего общего с творениями прославленных мастеров. Но всё же ему очень хотелось стать богатым и знаменитым. И он нашёл выход. В разговорах со зна­комыми и не очень людьми Ян между делом рассказывал о новой современной живописи, для кото­рой не важно сходство с реальными предметами, а те, кто ругает новых живописцев, всего лишь глупые отсталые люди. Один друг Яна написал хвалебную статью в журнале, другой — организо­вал его выставку. После этого стало неудобно и стыдно ругать картины, сюжет которых не мог разгадать никто, даже сам художник. И только самые смелые и независимые люди называли твор­чество Яна тем, чем оно и являлось — бездарной мазнёй. Но их, к сожалению, меньшинство.

Внезапно сестра замолчала. Я оглянулся. За моей спиной, в глубине вокзала, стояла старуха. Рас­крыв рот в беззвучном плаче, она тянула к нам руки. Седые пряди, выбившиеся из-под платка, молоч­но-белые зрачки — это была она, «ведьма» с нашего двора, вечная плакальщица, проклявшая город.

Я открыл рот, но кто-то словно сжал мне горло. Захлёбываясь в беззвучном крике, я сделал шаг назад, потом ещё один, и ещё... пока не врезался во что-то большое и мягкое. Тётя Марта.

- Зачем ты туда полез? - закричала она, переходя на фальцет. - Весь в пыли, в паутине! Поезд ухо­дит, а он пропал!

Тётя потащила меня к выходу, едва не оторвав мне руку. Я обернулся. Тёмный угол был пуст. Ни­какой старухи не было и в помине. И только бледное лицо сестры говорило о том, что мне не помере­щилось.