Глава 11

В какие-то моменты Чертенку начинало казаться, что он и в самом деле сходит с ума. Пока его ноги бодро топали по хорошо знакомой им дороге, в голове случилась самая настоящая потасовка между двумя личностями, сражающимися за контроль над одним телом.

Та из них, что считала себя разумной и здравой, убедительно, с аргументами в руках доказывала, что он, Чертенок, никогда в жизни не бывал на Пракусе и, соответственно, раскинувшийся перед ним пейзаж видит впервые.

Другая же его половина с презрением отметала прочь доказательства и факты, кладя на обе лопатки все логические построения своим безапелляционным заявлением, что прекрасно помнит это место и может с закрытыми глазами рассказать, что и где тут находится.

Вот сейчас, за тем кустом будет большой плоский камень, на котором удобно сидеть, любуясь на закат… ну вот, я же говорил! А теперь ненавистные ступеньки, слишком длинные для одного шага, но коротковатые для двух… так и есть. Когда спускаешься, шагаешь пошире, а карабкаясь наверх, приходится семенить.

Чертенок словно открыл в собственной голове секретный призовой уровень с новым набором воспоминаний, в которые теперь, как в заранее заготовленные ложементы, укладывалось все то, что он видел вокруг себя. И наоборот, каждая встреченная на пути кочка, каждый уступ или бревно внезапно обрастали целыми прядями ассоциаций и образов, вызывая к жизни память о том, чего никогда не было и быть не могло.

Эта шизофреническая борьба с самим собой едва не поглотила его полностью, но донесшийся со стороны дома стук оборвал внутренний диспут и заставил вернуться к реальности. Судя по всему, на заднем дворе кто-то колол дрова, складывая их в поленницу под длинным навесом, тянущимся до самого крыльца, чтобы в непогоду можно было сбегать за дровишками, не промокнув под дождем и не пробиваясь через сугробы… ну вот, опять!

Очередное ложное воспоминание полыхнуло зрительным образом, столь ярким и четким, что удавалось различить даже мелкие детали. Откуда, ну скажите, откуда он мог знать про поленницу на заднем дворе и навес!?

Ничего не поделаешь, остается только идти дальше и терпеть выходки собственной взбунтовавшейся памяти в надежде, что там, впереди, найдутся ответы на изводящие его вопросы. Чертенок вполголоса выругался и зашагал по тропе.

На подходе к дому Чертенка вновь обуяло раздвоение личности. С одной стороны, он без спроса заявился на чужой порог, но, одновременно, ощущал себя хозяином, возвращающимся домой после долгого отсутствия. А потому он никак не мог решить, как ему следует себя вести в такой ситуации – просить прощения за беспокойство или же предъявлять претензии за царящий вокруг беспорядок?

Ноги сами собой замедлили шаг, и к углу дома Чертенок подбирался почти крадучись. Его буквально разрывало на части между желанием выяснить, что к чему, и естественным страхом перед лицом неведомого. На всякий случай он еще раз нащупал в кармане нож, сделал глубокий вдох и шагнул вперед.

И вновь перед его глазами предстала картина, уже многажды виденная в какой-то странной вселенной параллельных воспоминаний. Сложенные бревна, козлы, окруженные ковром из опилок, разбросанные вокруг наколотые поленья, которые он еще не успел отнести в поленницу, большая замшелая колода, на которой стоящий к нему спиной человек как раз устанавливал очередной чурбан.

Взмах топора, удар – и еще два полена со звоном отлетели в стороны.

Чертенок застыл на месте, не в силах пошевелиться. В какой-то миг его просто оглушила мысль, что окликни он незнакомца, тот обернется и посмотрит взглядом из отражения в зеркале. Его собственным постаревшим взглядом.

Ну а как иначе он мог узнать все то, что открылось под вторым дном его памяти!? Только побывав здесь, а потом вернувшись… куда? Назад во времени? И снова помолодев? Да нет, чушь какая-то! И не похож человек с топором на него совершенно.

Ростом почти на голову ниже, с длинными седыми волосами, собранными в неопрятный засаленный хвост, в просторной серой рубахе, темных штанах и стоптанных ботинках, которые уже давно где-то потеряли свои шнурки – он являлся единственной деталью окружающего пейзажа, на чей счет память Чертенка хранила глухое молчание. И оттого выглядел немного чуждо. Словно живой актер, выступающий на фоне нарисованных декораций.

Более выносить скопившееся внутри напряжение стало совершенно невозможно, и Чертенок негромко кашлянул.

Вопреки ожиданиям, незнакомец не подпрыгнул от неожиданности, не закрутился волчком, хаотично размахивая топором. Он аккуратно опустил его на землю, прислонив к колоде, и только потом обернулся, смерив Чертенка немного насмешливым взглядом  прищуренных морщинистых глаз.

-Кого это к нам нелегкая принесла? О…!

Дедок внимательно изучал его, поглаживая седую бороду и слегка наклоняя голову о влево, то вправо, а Чертенок никак не мог сообразить, что именно в облике хозяина кажется ему странно знакомым. Щуплый и невысокий, в просторной, заправленной в штаны рубахе, он вполне сгодился бы на роль эдакого старичка-лесовичка, присматривающего за окрестностями. Он не выглядел испуганным или удивленным, скорее озадаченным, как будто столкнулся с занимательной головоломкой, бросившей вызов его сообразительности.

-Кто Вы такой? – выдохнул Чертенок, - что это за место?

-Когда-то давно меня звали Лассеном Чудным, но того имени уже почти никто не помнит. Отшельничаю тут помаленьку. Я уже лет сорок не выходил к людям, все больше они ко мне за советом наведываются, но вот такого гостя у меня еще не бывало. Хм-м-м…

Он снова наклонил голову, внимательно рассматривая рыжую робу Чертенка и улыбаясь каким-то своим мыслям. Тот всегда недолюбливал людей с таким вот насмешливо-снисходительным взглядом. При общении с ними всегда создавалось ощущение, что человек где-то приобщился к некоему тайному знанию, ставящему его выше прочих и позволяющему поплевывать на них с недосягаемых высот всеведения. Все встречавшиеся ему подобные персонажи раз за разом на поверку оказывались полными ничтожествами, за преисполненным мудрости фасадом которых не крылось ничего, кроме воинственной некомпетентности, безмерно раздутого самомнения и неизбывного желания снова и снова самоутверждаться за счет окружающих.

Но вот этот старик… он был не такой. В прищуренных глазах, изучавших Чертенка, читалась глубина, отличавшая его от остальных напыщенных индюков, как океанская бездна отличается от грязной дорожной лужи.

-А ты, значит, из этих, из пришлых, - отшельник махнул рукой в сторону леса за спиной Чертенка, - но ты не с ними. Ты не пришел ко мне, ты ушел от них. Ты взволнован, но не испуган. Ты твердо стоишь на ногах, но не ощущаешь земли под ними. У тебя много вопросов, но явился ты сюда не за ответами. Думаю, наша беседа будет долгой. Проголодался, небось?

Удивительно, но во всей выданной им тираде вопрос содержался только в самых последних словах. Все остальное являлось сухой и концентрированной констатацией фактов, вычлененных из короткого осмотра внешности незваного гостя. И фактов удивительно точных! Выверенных и просчитанных, словно…

И тут Чертенка словно громом ударило! Он все никак не мог сообразить, где и когда уже видел подобный взгляд, просвечивающий его насквозь лучше любого рентгена. Догадка таилась где-то рядом, буквально на кончиках пальцев, но постоянно уворачивалась от любых попыток ее поймать. И вдруг, когда  он уже почти махнул рукой на свои смутные подозрения и дразнящий зуд интуиции, ответ внезапно открылся перед ним во всей своей очевидности.

Такой взгляд он встретил несколько лет назад в глазах одной маленькой, но удивительно одаренной девочки, распахнувшей Чертенку бездны его собственной души во всей ее неприглядности и, одновременно, наивной, почти детской мечтательности.

Подобное наивно-детское выражение лица, сохраняющееся до глубокой старости, являлось одним из признаков синдрома Дирке, который еще в младенческом возрасте нарушал формирование головного мозга, обрекая человека на полурастительное существование. Но стоящий перед Чертенком старикан вовсе не выглядел слабоумным, скорее наоборот.

Артур Кожич, сумевший победить недуг собственной дочери, позже ужаснулся тому, что у него получилось и даже пытался Сильвию убить. И пронзительный взгляд Лассена вновь напомнил Чертенку тот холодящий позвоночник животный страх, который он сам испытывал тогда, глядя в глаза маленькой шалуньи, на свой лад перекраивающей судьбы целого мира.

-Вы… - он навел на старика дрожащий палец, - Вы же…

-Да, мне с детства говорили, что я не совсем нормальный, - кивнул тот, - и именно поэтому я здесь. Чтобы не слышать перешептываний за своей спиной и не видеть, как люди, повстречав меня, украдкой осеняют себя и детей защитными знамениями. Добровольное изгнание стало моим сознательным выбором. Но вот что здесь делаешь ты?

-Я? – Чертенок замешкался, отыскивая подходящий ответ, - сначала я просто бежал, ни о чем не раздумывая, но потом… мне кажется, что меня целенаправленно привели сюда, но вот зачем? И как?

-Ладно, все с тобой ясно, - отшельник поманил Чертенка за собой, - пошли, подкрепимся немного.

Чертенок следом за стариком обошел дом вокруг и поднялся на высокое крыльцо. Память продолжала играть с ним в странные игры, нашептывая на ухо отдельные подробности, связанные с теми или иными окружающими предметами, но ее забавы уже не производили того первоначального шокового впечатления. Да, однажды поваленная сильным ветром сосна рухнула всего в паре шагов от ступенек, и ее ветви серьезно повредили крышу, но все могло обернуться и гораздо хуже. Да, обильный снегопад как-то завалил входную дверь, даром, что крыльцо специально поднято повыше, и выбираться из дома пришлось через прокопанный в сугробе узкий лаз. А еще птицы регулярно вьют гнезда на стропилах навеса, и пару месяцев приходится таскать дрова в обход, чтобы не тревожить подрастающих птенцов.