В считанные мгновения алтарь раскололся. Плоть, которую Фабиан сбросил, словно змеиную кожу, упала на землю. Время вдруг вновь помчалось вперед бурным потоком. Тобиас бросился к камню и протянул руку к телу, думая об ужасе, плясавшем в тусклых глазах. Он видел, как корни переворачивают то, чем был раньше Фабиан, и утягивают вниз, под землю, чтобы переварить в перегной. Теперь в воздухе наполнил аромат хорошей, правильной, чистой гнили.

Когда алтарь треснул, Фабиан закричал голосом Сильвера. Он выплевывал слова на не известном Тобиасу языке, и призраки, громыхавшие в тумане, хлынули вниз по склону, неся свой неживой свет. Но дриады загоняли кости под землю, кроша их в пыль, и души убитых юношей рассеялись раньше, чем достигли дна впадины. Фабиан зарычал в ярости и повернулся к Куманике, которая пыталась окутать его своими колючими лианами. Он вцепился в них, в его руках стебли серели, затем белели и рассыпались в прах. Нежить вновь выплюнула слово на странном языке, и Куманика упала, свернувшись калачиком, темнея, покрываясь трещинами. Тобиас вскрикнул, а Фабиан посмотрел на него светлыми глазами Сильвера и, одарив обворожительно яростной улыбкой, поднял руки над скрюченной дриадой.

Внезапно прогремел выстрел.

Посреди лба Фабиана появилась дыра. Он медленно, словно в шоке, поднял к лицу руки. Кровь хлынула из раны, а за ней — прах. Прах сыпался и сыпался.

— Фэй! — вырвалось у Тобиаса, когда Фабиан посмотрел ему в глаза, оступился и рухнул на землю, превратившись в пыль. Легкое ночное дуновение, внезапно дохнувшее на дрожащие осины, подхватило прах Сильвера, слабо поцеловало Тобиаса в лоб, и пот, стекавший по нему, стал холодным и липким. Затем ветерок поигрался с локонами, выбившимися из аккуратной прически миссис Сильвер, и женщина опустила свой маленький пистолет с перламутровой рукояткой.

* * *

Они привели в чувство Бонди и вернулись в поместье.

Пересекая границу леса, Тобиас не почувствовал ничего. Он помог миссис Сильвер подняться по лестнице и передал ее на руки растерянной служанке, которая увела хозяйку в ее покои, но прежде распорядилась о комнате для гостя. Экономка знала Бонди — он был ее племянником или кем-то вроде того — все слуги Сильверов из местных, но она искоса посмотрела на Тобиаса, явно не обрадовавшись новой встрече. Тобиас промолчал. Кто-то принес бинты, и он занялся раной на плече, болезненной, но неглубокой. Ему некуда было идти, так что он отправился в спальню, которую определил ему Сильвер, в комнату с белыми стенами и крепкой мебелью, где Тобиас слушал сказки-бабочки, пойманные Сильвером.

Тобиас сел на чистую белоснежную перину, обхватил голову руками и зарыдал как ребенок. Когда он наконец заснул, солнце уже высоко стояло в небе.

* * *

Прошел апрель, за ним май, весна окрасила землю нежной зеленью, лето набухало плодами на ветвях деревьев. Тобиас ничего этого не замечал. Он лежал в четырех белых стенах, на тяжелой кровати, спал мертвецким сном, а когда не спал, молчал. Дважды в день ему приносили еду. Должно быть, миссис Сильвер распорядилась. Тобиас безучастно съедал все, но он и не заметил бы, если кто-то забыл бы принести обед.

Спустя какое-то время к нему пришла хозяйка поместья. Она задавала четкие вопросы — о Фэе, о лесе. Тобиас отвечал, чтобы она скорее оставила его в покое. А еще миссис Сильвер проштудировала библиотеку сына. И нашла книги Фэя. Сильвер их коллекционировал, разыскивал у антикваров, выкапывал в старых книгохранилищах, собирая по кусочкам жизнь Фабиана Рафелы, негодяя, ученого, почти волшебника. Тобиас не выразил никаких эмоций по этому поводу. Он вообще ничего не чувствовал. Миссис Сильвер принесла книгу и открыла ее на странице с диаграммой, испещренной жгучими силками почерка Фабиана, а также пометками Генри на краях. Тобиас сказал, что не умеет читать и умолк, терпеливо снося ее презрение и разочарование, как холодный проливной дождь.

Миссис Сильвер не могла найти место, где раньше стояли дом и дуб. Тобиас и подумать не мог, что она предпринимает попытки. Наконец он понял, что ей нужен сын. Двадцатитрехлетний Генри Сильвер. Разумеется, она хотела его вернуть.

Но ничего ей не достанется. Лес его забрал. Тобиас видел, как это произошло.

А первого июня миссис Сильвер получила письмо от женщины, которая рассказала о проклятом озере, каждый год забирающем детей. Миссис Сильвер позвала Тобиаса к себе в кабинет и зачитала послание вслух.

— Никси, — сказал он, когда стало ясно, что женщина ждет от него каких-то слов. — Юная.

— Вы уверены?

— Несколько лет назад у меня завелась такая в старом пруду.

— Когда?

Тобиас задумался.

— Сорок шесть. Нет, сорок четыре.

— Какое столетие?

Тобиас пожал плечами.

Миссис Сильвер вздохнула.

— Что ж.

Тобиас промолчал.

— Может быть, в Зеленой лощине особое значение имеет смена времен, — задумчиво сказала она. — Возможно, я его не найду до равноденствия.

Молчание.

— Никси... Никогда не встречалась с ними. Вы поедете со мной.

Она взяла Тобиаса в город.

Они ехали на дилижансе, затем сто двадцать миль на запад поездом, изрыгающим дым чудовищем. Люди с опаской поглядывали на громаду Тобиаса и его длинные волосы, но когда он подхватил багаж миссис Сильвер, его оставили в покое. В конце концов дело никси оказалось не таким уж и хлопотным, хотя Тобиас промок с головы до пят и простудился. Обратную дорогу в поезде он мрачно чихал, а в городе их уже ждали три письма, каждое срочнее прочих.

Затем прибыли еще письма, и еще. Миссис Сильвер выделила Тобиасу личную комнату и жалование. «Мой помощник», — представляла она его тем немногим, кому положено было знать.

Тобиас ощущал вдали от леса словно зуд в сердце, но в этой боли не было ничего реального. Он больше не принадлежал Зеленой лощине, и она не принадлежала ему.

Город — сплошь высокие закопченные здания с окнами, прозрачными и целыми. Здесь никогда не было темно: газовые фонари горели ночь напролет, и Тобиас не мог разглядеть звезд. Город походил на лес так мало, насколько можно было представить. Поначалу это место не значило для Тобиаса ничего, но шли месяцы, и комната в доме миссис Сильвер стала привычной. Это, конечно, не его дом в Зеленой лощине, но здесь было чисто, сухо и тепло. Тобиас тратил жалованье на рынке, покупая безделушки, странные мелочи, на которые глаз ложился: фарфоровые статуэтки, гравюры с парусниками и разноцветные стеклянные пузырьки — вещи этого мира и этого времени, людские вещи. Тобиас начал понимать, что они ему нравятся.

У него остались кремниевый и стальной ножи и арбалет, а еще пистолет, заряженный простыми свинцовыми пулями, к нему прилагался также маленький мешочек с серебряной дробью, который Тобиас носил на поясе. Он охотился на монстров по всей стране, в уголках, которые никогда раньше не видал, даже в нескольких городах, просто омерзительных из-за творящихся там делишек. Иногда в письмах так и писали, что требуется внимание мистера Финча и мадам Сильвер.

Мир стал гораздо больше, чем четыре сотни лет назад. Больше, чем мир, который знал Тобиас. Ему казалось, что он дуб, вырванный с корнями, готовый принять свою смерть.

— Мистер Финч, — сказала ему миссис Сильвер в тот единственный раз, когда он заговорил об этом. — Вы не дерево.

Лето, осень. Промозглые зимние дни, которые миссис Сильвер коротала со своими книгами, а Тобиас проводил в пеших прогулках по городу, глазея на витрины, наблюдая за прохожими, спешащими по мощеным улицам. Иногда его пытались ограбить, он лишь бросал взгляд на незадачливых воришек, и те убегали. Однажды группка детей преследовала его, улюлюкая и швыряя камни, которые падали у подошв его новых кожаных сапог. Не столь опасно, как получить пулю от Чарли Бонди, когда тот узрел Нелюдима, выходящего из леса.

Миссис Сильвер никогда не просила Тобиаса подстричься, но время от времени, глядя на него, недовольно фыркала. В конце концов он собрался с духом и обкорнал свою шевелюру, срезав самые ужасные колтуны. Пряди, падающие под атакой ножниц, не превращались в кусочки коры или жухлую траву. Они оставались пучками человеческих волос. Тобиас перестал быть тем, кем был раньше.

Январь. Февраль. Тобиас чувствовал, как время тянет его за собой. Первого марта миссис Сильвер наняла карету, чтобы ехать в Зеленую лощину. Она и словом не обмолвилась об этом с Тобиасом. Но он не удивился, узнав о переезде накануне.

Эта женщина не устраивала похорон и траура по Генри. Когда знакомые спрашивали ее о сыне, она отмалчивалась. Тобиас чаще, чем хотелось бы, видел во сне крепкое молодое тело с безумным огнем Фабиана в светлых глазах, рассыпающееся прахом, а еще иссохший труп, разрываемый корнями осин.

Первые три недели марта они провели в поместье. Тобиас не заходил в лес, он полагал, что миссис Сильвер тоже. Местные являлись засвидетельствовать свое почтение. А Тобиас заперся в белой комнате, которую считал теперь своей. Когда воспоминания о Сильвере стали невыносимы, он достал ножи и заточил их один за другим. Покончив с ножами, принялся за штопку носков. За последний год в них появилось немало дыр.

В день весеннего равноденствия, когда солнце взошло, миссис Сильвер отправилась в лес. Тобиас видел, как она ступает под сень деревьев, но не пошел за ней.

Она вернулась после заката и сразу же пришла к Тобиасу, ее глаза были сухи.

— Мистер Финч.

— Мэм.

Она долго смотрела ему в глаза. Это была устрашающая леди, но внезапно Тобиас увидел в ней усталую, стареющую, одинокую женщину, у которой только и был на всем белом свете потерянный сын. Фабиан не знал своей матери. Тобиас смутно помнил свою, но не мог сказать, какого цвета были ее волосы, или каким голосом она пела колыбельные.