В голосе лесоруба слышался страх: разумеется, его пугал туман и звуки, доносившиеся из морока.

— К утру все должно быть сделано, — отрезала миссис Сильвер.

— Это невозможно, мэм...

— Дайте мне это сделать, — сказал Тобиас.

Бонди уставился на него. Светлые глаза миссис Сильвер тоже обратились к нему. Но она не выглядела озадаченной, в отличие от парня. Тобиас кивнул ей. Через мгновение она кивнула в ответ и предупреждающе подняла руку, когда Бонди открыл рот, чтобы возразить.

Тобиас повернулся к пню, огромному, как обеденный стол в поместье.

— Выходи, — пробормотал он. Затем вдавил стопы в землю на ширине плеч. Закрыл глаза. Прислушался к лесу.

Медленно и изумрудно Тобиас ощущал лесную жизнь, которая была его сущностью все эти четыре столетия. Она разливалась густым, ровным потоком, связывая все воедино: неспешную силу деревьев, укорененных в почве, мощную искрящуюся магию дриад — Тобиас отчетливо слышал среди них Куманику, ясную как день, молодую и сильную — и слабые, но неотъемлемые голоса папоротников, трав, мхов и грибов. Вплетались в этот поток трели певчих птиц, крики ворон, торжественное уханье сов, испуг оленей и суета зарывающихся в норы кроликов; лисы, барсуки и змеи, мотыльки и мошкара — все, что было лесом и проживало свой век под сенью старого дуба, слилось в единую песнь леса. Как и дуб, не более мертвый, чем Тобиас. Огромный пень — все, что от него осталось.

В этот момент... Тобиас почувствовал, как внизу, под ногами, что-то распалось. Подкошенный, он рухнул на колени, едва не задохнувшись от внезапной волны зловония, вырвавшейся из ниоткуда. Это была не гниль. Лес мог гнить: разложение питает почву, в сырой темноте дает жизнь грибам. Тут другое. Гнусь, препятствующая очищающему разрушению. Год за годом она вживлялась в ткань дерева, сочилась ядом, затаившись во тьме. Тобиас фыркнул, с трудом сопротивляясь мерзости, которая утягивала его внутрь. Пень, напомнил он себе, хотя едва ли мог сказать, что за этим стояло: и Сильвер, и мать Сильвера, и несчастный лесоруб — все казалось мимолетным сном. Пришло время выкорчевать пень.

Корни шевелились в земле, словно могучие змеи. Почва прянула от них. В глубине что-то треснуло и застонало, и Бонди сдавленно выругался, а миссис Сильвер вытянулась как струна. Тобиас услышал собственный безмолвный рев, и пень извергнулся из содрогающейся земли.

Прошло немало времени, прежде чем Тобиас смог подняться. Когда ему удалось распрямиться и сфокусировать взгляд, он увидел, что Бонди без чувств лежит на земле. Миссис Сильвер с интересом разглядывала Тобиаса. Пень и клубки спутанных корней лежали среди обрубков на поляне. Посеребренный лунным светом туман стоял непроницаемой стеной. А там, где некогда высился дуб, зияла, словно бездонная пропасть, яма. Тобиас все еще чувствовал ту мерзость, что пузырилась на ее дне.

— Неудивительно, что Генри был совершенно вами очарован, — мягко сказала миссис Сильвер, все еще глядя на Тобиаса. — Вы, мистер Финч, просто чудо среди сверхъественного.

Тобиас хмыкнул.

— Что ж. — Женщина обратила внимание на зияющую дыру. — Давайте спустимся.

Тобиас не мог бы придумать, чего ему хотелось меньше. Но миссис Сильвер подошла к нему, властно протягивая руку.

— Я уже не столь бодра. И буду признательна за помощь.

Они вместе спустились вниз. Земля под ногами шевелилась от ползучих тварей, в панике разбегающихся в безопасную темную сырость. С каждым шагом во рту Тобиаса становилось все кислее. Мать Сильвера храбро держалась, но ее ладонь слишком крепко стискивала руку Тобиаса. Впадина оказалась неглубокой: ровно такой, чтобы в ней помещался старый-престарый дуб. Обрывки корней все еще торчали из земляных стен.

— Надеюсь, Бонди в безопасности, — пробормотала миссис Сильвер.

Тобиас поднял глаза и понял, что она имела в виду: туман, сгустившийся над поляной, теперь стекал во впадину. Звезд на небе Тобиас уже не видел. Темно не было, но он знал, что все вокруг озарено не лунным светом.

Миссис Сильвер споткнулась.

— Осторожнее, — предупредил Тобиас.

— Не следовало мне смотреть вниз, — в ее голосе сквозило потрясение.

Тобиас опустил глаза и с трудом заставил себя оторваться от зрелища: они шли по костям. Даже одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: под их ногами десятки, сотни тел. Среди человеческих останков виднелись лошадиные черепа. Под дубом оказалось кладбище, год от года уходившее глубже в землю, питавшее лес и питавшееся лесом.

В центре всего они увидели камень, изъеденный временем, покрытый длинными бороздками. Тобиас никогда не видел его раньше. Он почувствовал древнее дыхание валуна, который был старше святилища в деревне, старше курганов в холмах.

— Полагаю, это алтарь, — сказала миссис Сильвер нарочито спокойно.

— Уху. Для старых богов.

На камне лежали два тела. Одно — старая серая кожа, сквозь которую просвечивались желтые кости. Одежда — гнилые лохмотья, а на виске — вмятина, будто что-то проломило череп. Волосы, заплетенные в хрупкую косу, еще сохранили свою рыжину.

Костлявые руки с длинными желтыми ногтями сжимали Генри Сильвера.

Юноша лежал со слабой улыбкой, будто видел приятный сон. Каштановые кудри упали на лицо, ворот и манжеты сорочки были расстегнуты. Сильвер снял сапоги, прежде чем лечь: они аккуратно стояли у подножия алтаря. Миссис Сильвер расправила плечи и подошла к камню. Она подхватила сына под мышки, чтобы вырвать из объятий мертвеца. Тобиас мог бы ей помочь: Сильвер был слишком тяжел для хрупкой женщины, а для него — весил не больше пушинки. Он мог бы помочь, но глаз не мог отвести от Фабиана.

Возможно, в той, старой жизни он мгновенно бросился бы спасать любимого человека из лап древнего и уродливого колдовства. Возможно. Однако иссохшее тело Фабиана и не пыталось удержать Сильвера. Оно вообще не двигалось. Тобиас неотрывно смотрел на вмятину у виска, и перед глазами стояло видение — тень на лице Фабиана, когда тот забрал Сильвера, и тут же всплыло воспоминание о том, как его собственный череп сминается от удара камнем.

— Мама? — послышался сонный голос Сильвера. — Мистер Финч?

— Генри, ей богу, как можно быть таким идиотом, — проворчала миссис Сильвер.

— Мама, — запротестовал Сильвер.

Тобиас смотрел на Фабиана. Он видел, как открываются его глаза и сгибаются костлявые руки. Кремниевое лезвие в ладони Тобиаса было холодным и твердым. Он пересек усыпанный костями пол и навис над алтарем. Мертвец молча глядел на него. Четыре сотни лет Тобиас был привязан к лесу и каждое лето ждал, когда Фабиан выйдет из тени, сияя, словно солнце.

Тобиас еще ненадолго задержал на нем взгляд. Сильвер подошел сзади и положил ему руку на плечо.

— Уходите, мистер Финч, — сказал он тихо и ласково.

Тобиас повернулся и воткнул кремниевый нож ему в глаз.

Миссис Сильвер закричала. Тобиас услышал выстрел, и яркая вспышка боли от серебряной пули опалила плечо. Сильвер отшатнулся с торчащим из глаза ножом, а затем начал хохотать.

— Тоби. О, Тоби, Тоби, Тоби, ты всегда был умным парнем.

— Будь ты проклят, Фэй. — Тобиас зажимал раненое плечо.

— А ведь я хотел так красиво тебя соблазнить. — Фабиан улыбался, кровь капала из его глазницы. — Я собирался тебе спеть. Мы бы могли начать все с начала.

— Да пошел ты.

— И однажды ты меня полюбил бы, — усмехнулся Фабиан. — Ведь я, Тоби, всегда любил тебя. — Он широко раскинул руки. — Мы вновь сделаем лес нашим домом. Мы поглотим его весь. Мы будем спать на пуховых перинах. Ты сможешь защитить его от любых монстров, кроме меня. Что скажешь, Тоби?

— Ты мертвец, Фэй, — произнес Тобиас. — Даже живым ты прогнил насквозь.

— Не насквозь, — поправил Фабиан. — Не насквозь, Тоби, будь честнее. — Он протянул руку и выдернул нож из глазницы. Кровь хлынула по лицу, но вскоре поток иссяк до тонкой струйки, а затем и она превратилась в пыль. Фабиан повернулся к миссис Сильвер и улыбнулся.

— О мама, мама. Знаешь, я ведь совсем не помню своей матери.

— Генри, — ее голос дрожал.

— Не Генри. Я — Повелитель Лета, Хозяин лощины, принц призрачных огней. Я был здесь до того, как ваш дорогой Генри купил мой дом. — Он расхохотался. — До того, как дед Фабиана Рафелы построил мой дом.

Кости на алтаре пытались пошевелиться, моргая тусклыми глазницами. Тобиас истекал кровью.

— Фэй.

— Ты думал, сможешь его у меня забрать? Думал, срубишь дерево — и этого будет достаточно?! Это мой лес! Здесь ничего не происходит, если я того не захочу. Я и есть Зеленая лощина!

Внезапно Фабиан оступился и издал пронзительный вопль. Снизу выпростались колючие лозы и впились в его босые ноги. Он ругнулся, пытаясь вырваться из их цепких тисков. Тобиас моргнул, снова моргнул, а затем время вокруг него потекло медленным изумрудным потоком, и среди неспешной зелени появились пять высоких фигур.

Он узнал лишь самую маленькую. Других он никогда не видел — лишь их деревья. Глаза Куманики по-кошачьи светились в темноте. Она призывала колючки и крапиву, чтобы те раздирали омерзительную тварь с разумом Фабиана, телом Сильвера и душой древней, как лес, заразы, глубоко пустившей корни.

Тобиасу хотелось крикнуть Куманике, что пустая трата времени — пытаться вот так расправиться с нежитью. Все, чего она добьется, — лишь изведет себя под корень. Но затем он понял, что она и не пытается победить Фабиана. Пока тот боролся и клял ее на чем свет стоит, остальные дриады подошли к алтарю и иссохшему на нем телу.

В медленном зеленом потоке времени Тобиас увидел, как они заняли места вокруг камня, а затем посадили в углах алтаря четыре высокие стройные осины. Их корни вонзились в землю, словно копья, пущенные в плоть. Кости, устилавшие дно впадины, с треском крошились и рассыпались, когда из почвы взмывали ввысь все новые деревья.