Брови Сильвера вновь устремились вверх.

— Мистер Финч, я знаю, что вы очень хорошо изучили местные леса. Вы полагаете, эта легенда правдива?

Тобиас промолчал.

— Мне известно, что увлечение сверхъестественным считают старомодным, — сказал Сильвер. — И многое из того, что я изучаю, по сути суеверия и полная чепуха. Но я лишен предубеждений и всегда открыт новому. Может быть, вы наблюдали в Зеленой лощине нечто, вызывающее у вас беспокойство?

Он наклонился вперед, и несмотря на серьезность тона в его глазах блеснул огонек. Тобиас не сомневался, что все сказанное им будет записано в маленьком блокноте Сильвера, приколото к бумаге, словно умирающая бабочка. Его собственное малодушие пробилось наружу и заткнуло глотку.

— Вовсе нет, — соврал Тобиас, хотя должен был сказать правду. — Только истории. Но сделайте одолжение старику и не приходите недельку-другую.

Сильвер рассмеялся.

— Если бы я не знал вас лучше, то решил бы, что вы пытаетесь от меня избавиться.

В тот вечер Тобиас проводил Сильвера до границы леса к самой кромке садов поместья, чего никогда прежде не делал.

— Спокойной ночи, мистер Финч. — Сильвер глядел на него из-под своих длинных ресниц.

Тобиас кивнул. Он не ответил. Просто молча стоял в тени высокого вяза, крепко сжимая руки за спиной и глядя, как Сильвер идет по лужайке. Когда его маленькая темная фигурка скрылась в черной громаде дома, Тобиас повернулся к Куманике.

— Не впускай его. Скажи сестрам. Пусть не ходит в лес, пока луна не сделает круг.

Куманика прошелестела в отчаянии. Она была сильной, но все это мощь дерева, терпение и неторопливый рост, и то, что проснется в Зеленой лощине к концу недели, дриада, как и Тобиас, не в силах сдержать.

— Да, девочка, — сказал он. — Знаю. Не подпускай Сильвера, а уж я разберусь с Фабианом.

— Не разберешься. Никогда не мог.

— Не волнуйся, дорогая, — ответил он. — Не волнуйся за меня.

Он вернулся к своему дому и уселся под дубом, привалившись к широкому стволу. Иногда он спрашивал себя, жалеет ли его дерево. Чепуха. Дерево остается деревом. Оно чувствует древесные вещи: солнечный свет, землю и прочее. А Тобиас — просто еще одно существо, о котором и говорить-то нечего, не будешь же ты обращать внимание на беличье гнездо в дупле. Дриадам не чужды эмоции — без сомнения, Куманика любила Тобиаса — о, многие в лесу могли чувствовать, но Тобиасу казалось, это совсем не то, что подвластно смертным. Куманика умела любить и сердиться, фейри завистливы и горделивы, древние гнилые болотники, шныряющие среди ивовых рощ на востоке, испытывали непреодолимое желание, но чувствовать то же, что и смертные, — смеяться, как они, глядеть из-под длинных ресниц, петь старые песни под перебор струн черте-знает какого инструмента...

Тобиас был дураком, всегда им был.

Он издал стон и поднялся на ноги. И тогда увидел, что вокруг него кромешная тьма. Время утихло, как это часто бывало. Наверное, лес все-таки его жалел.

* * *

Тобиас точил все свои ножи, штопал все носки, проверял и перепроверял арбалет и каждую ночь патрулировал делянку лесорубов и границу вдоль межевых столбов деревни. Из тени листвы на опушке он вглядывался в группку домов, в огни «Лисы и перьев», флаги и гирлянды, украшающие ярмарочную площадь. Все было готово к встрече Фабиана, как и всегда. Хотя не каждый год тому приходило в голову навестить старый паб, должно быть, с последнего раза прошло уж пять или шесть десятилетий.

Сам Тобиас не появлялся в «Лисе и перьях» с той ночи, когда конюх — как его там звали? — примчался из поместья прямиком по старой лесной дороге и, задыхаясь, влетел в двери питейного заведения с воплями: солдаты забрали всех — и Натана, и Саймона, Томаса и обоих Джонов. В пабе воцарилась жуткая тишина, местные искоса поглядывали на Фабиана, опасаясь очередного проявления его взрывного характера. Никому и в голову не пришло встать на сторону солдат, ни один деревенский не стал бы перечить рыжеволосому разбойнику. Тобиас поднялся. Он еще не знал, что делать.

Но Фабиан положил ладонь на его рукав.

— Куда торопишься, Тоби? — сказал он с неотразимой улыбкой. — Еще по кружечке, прежде чем покинем сие заведение.

Фабиан вытряхнул содержимое кошелька на стойку бара и приказал хозяину открыть новую бочку пива для всех мужчин в пабе и деревне. Сам уселся за стол и с наслаждением, причмокивая, выдул пинту, сверкая глазами и не отпуская руку Тобиаса. Потом они встали и вышли из нагретой комнаты, залитой теплом очага, в ветреную мартовскую ночь.

Луна спряталась, но небо было усеяно звездами. Они вошли в лес, и Фабиан насвистывал какой-то мотивчик о Кровавом Тоби и деве в беде. Далеко позади слышались голоса людей, лай собак — звуки преследования.

— Не о чем беспокоиться, — беззаботно сказал Фабиан. — Не в Зеленой лощине. — Он улыбнулся, сверкнув в темноте белыми зубами. — Не в моем лесу.

Тобиас шел рядом в застывшем молчании, а охотники где-то вдали спотыкались и увязали в подлеске.

— Видал Нелюдима, Тоби? — поинтересовался Фабиан, когда они достигли старого святилища.

— Бабкины сказки, — отрезал Тобиас.

— Что-то в этом роде, — протянул Фабиан. В его глазах горел адский огонь, он поднял из основания жертвенника большой белый камень и взвесил его в ладони.

Затем повернулся и ударил Тобиаса по голове. По сей день Тобиас помнил момент, когда с хрустнули кости черепа, и на секунду пришло осознание, что вот и настал конец, а потом все поглотила темнота.

Он очнулся у подножия старого дуба, окутанный временем, тяжелым и изумрудным. Он звал Фабиана, но никого рядом не оказалось. Только следующей весной Тобиас увидел Повелителя Лета, с его яркими глазами, обворожительной улыбкой, длинными рыжими волосами и свитой из мертвых душ.

— Тоби! — воскликнул он.

Тобиас размышлял об этом четыреста лет, пока не пришел к выводу, что Фабиан, должно быть, его любил. По-своему, но любил. И это было хуже всего. Жуть, что просыпается каждой весной, радовалась ему. Тобиас не знал, где Фабиан спит. Свита из призраков, несомненно, — души смертных. Что же такое нашел, пробудил Фабиан в лесу Зеленой лощины? Чему отдался? Чему-то древнему, древнее деревьев. Тому, что должно быть сокрытым в забвении вечно.

Что ж. Еще одно лето — и Фабиан опять уснет. И не нужно ему даже смотреть в сторону Сильвера.

* * *

День весеннего равноденствия выдался ветреным и ярким. С утра до вечера на границе зрения Тобиаса мелькали искры и тени. Перл отказывалась покидать дом: свернувшись калачиком на кровати, она шипела на хозяина, стоило тому лишь приблизиться. Куманика беспокойно шныряла меж деревьями, гремя колючками. Зеленая лощина замерла в тревожном ожидании.

Уже в сумерках Куманика резко вскинула голову и произнесла:

— Твой паренек, друг. Он здесь.

Тобиас расправил плечи и медленно поднял голову. В ту самую ночь, когда просыпается тьма Зеленой лощины, за мутным стеклом единственного целого окна маячил Генри Сильвер, в своем отменном пальто, с каштановыми кудрями и всем прочим.

— Черт его дери! — воскликнул Тобиас. Он вскочил на ноги и бросился вон из дома.

— Прошу простить меня, мистер Финч, — сказал Сильвер, когда увидел Тобиаса. — Я знаю, что незваный гость в такое время, но дело в том, что неожиданно в поместье нагрянула моя матушка, и она высказала свое мнение о ходе моих исследований, которое... И... Мне не помешала бы сейчас компания доброго товарища. Я принес книгу, если вы вдруг захотите почитать, или я мог бы спеть вам, или...

Он в нерешительности замер. Под его глазами залегли глубокие тени. Тобиас смотрел на этого человека. Именно в такую ночь ему приспичило сбежать от матери, будь он проклят, будь проклят. Ему нельзя возвращаться в поместье в одиночку, а провожать его — все равно что пометить. Тобиас смочил языком пересохшие губы.

— Оставайтесь здесь. Может, Перл даже пустит вас на кровать.

Потухшие глаза Сильвера оживились.

— Спасибо! — воскликнул он и, пожав руку Тобиасу, бросился к дому, слишком измученный, чтобы помнить о хороших манерах. Тобиас остался на некоторое время, вглядываясь в темноту под деревьями, высматривая быстрое движение, вспышку ярких глаз, пятно рыжины. Ничего. Тобиас глубоко вздохнул и поднял руки.

Деревья сгрудились вокруг дома, почтительно расступаясь лишь перед старым дубом, тропинка исчезла и густой туман клоками повис на ветвях. Куманика вздыбила землю — опять в огороде, храни ее господь, — и вонзила узловатые пальцы ног в почву, разрастаясь колючками. Быть может, Повелитель Лета никогда и не узнает, что этой ночью в его лесу спит смертный. Может, он поднимет своих оголодавших призраков и отправится в «Лису и перья», или на холмы, на восток, к болотам, там они найдут заблудшего путника или беднягу-нищего, который станет достаточной жертвой до конца лета. Только не Сильвер.

Тобиас шумно выдохнул, отвернулся и вошел в дом.

Фабиан его опередил.

— Славного вечерочка, Тоби, — дружелюбно улыбнулся он и склонил голову набок. Фабиан устроился на полу у очага, вытянув длинную ногу, а Сильвер занял кресло Тобиаса у окна. Его отменное пальто висело на спинке. Кто-то же должен ему помогать снимать и надевать пальто, вдруг подумал Тобиас. Фабиан, должно быть, и помог: положил ладони на плечи Сильвера, распахнул полы, аккуратно снял и повесил на спинку.

Брови Сильвера были вздернуты в удивлении. Серое облачение Фабиана слегка мерцало, а гибкое тело окутывал старомодный плащ. Белозубая улыбка блистала на лице, которое стало еще более прекрасным, чем четыреста лет назад под лунным светом у старого святилища. Фабиан говорил с Тобиасом, но смотрел не на него — пристальным, настойчивым взглядом он сверлил Сильвера. Перл сгорбилась в углу, ее хвост тревожно бил по полу.