Глава 3

Гроза прошла, но дожди затянулись. Лило уже несколько дней и серость за окном с утра и до вечера навевала тоску. Анна и ранее слишком чувствительная к переменам погоды теперь чувствовала, что скатывается в пропасть депрессии. Грустно ей бывало часто, но она находила в себе силы заняться чем-то полезным, отвлечься. Но такой всепоглощающей и беспросветной тоски она еще никогда не испытывала.

Она часами могла сидеть в кресле, кутаясь в плед и глядя куда-то перед собой немигающим взглядом, или бесцельно бродила по комнате взад-вперед; или стояла подолгу у окна с чашкой кофе в руках и смотрела на залитую дождем улицу, вглядывалась в серый туман, в причудливые очертания деревьев, которые будто сказочные чудовища, тянули руки-ветви, моля о помощи и пытаясь выбраться из плена тумана. И по щекам ее текли слезы. Сама себе она казалась таким же странным, несуразным существом, каким-то непостижимым образом заблудившимся в этом мире и отчаянно желающим вернуться домой, да вот только где он - дом, она не знала. Казалось бы, она и так дома, в своей квартире. Но душа не чувствовала того покоя, который обычно дарит ощущение дома. Душа все искала и искала чего-то. И маялась в плену тумана, не находя.

Анна забросила писать свои статьи и заметки в соцсетях. Стала игнорировать заказы блогеров и администраторов пабликов. Говорить ей не хотелось ни с кем, она едва находила в себе силы, чтобы взять трубку трезвонящего мобильника, чтобы дежурными фразами ответить на дежурные вопросы близких, что у нее все нормально. Только можно ли назвать близкими людей, которые не понимают, не чувствуют тебя? Которые при удобном случае, как бы невзначай, но очень метко вставляют в разговор: ах, ну да, ты же одна; вот был бы у тебя ребенок - у тебя был бы смысл просыпаться по утрам; нужно найти тебе какое-нибудь хобби; тебе здесь никто не поможет - ты должна справляться сама; ты когда замуж выйдешь, мужика тебе надо, работу тебе надо искать и так далее.

Анна прежде никогда не чувствовала себя несчастной. Она просто жила. Она не витала в облаках, не ждала чуда. Просто жила, просто радовалась каждому дню, и каждый день дарил ей что-то новое, каждый день был наполнен особым только ей понятным смыслом. Она не чувствовала себя одинокой - ей хорошо было одной. Она любила тишину, музыку и книги - именно они и делали ее счастливой. Будучи фаталисткой, Анна была уверена, что ничего не происходит в мире просто так - во всем есть тайный смысл и замысел, понятный только кому-то свыше; и не бывает рано или поздно - все случается именно в тот момент, когда нужно, когда настает время, и именно так, как нужно. Поэтому она никогда не спешила жить. А если суждено - то никуда не деться и не убежать. Она просто любила жизнь, с благодарностью принимая все, что жизнь ей давала. А если у нее чего-то нет - значит, ей это попросту ненужно. Она всегда была целеустремленной и ставя пред собой цели, добивалась их. И если бы ей нужен был просто муж - как у всех, и ребенок - тоже как у всех - они бы у нее были. Только как у всех она не хотела.

Но что же случилось с ней теперь? Откуда это чувство отчаяния и безысходности? Виновата ли эта грустная, серая, заплаканная осень? Или это люди, которых она считала родными, внушили ей это чувство ненужности и бессмысленности, ощущение, что она изгой среди них, неудачница, достойная лишь их жалости?

С каких пор чужое мнение стало так воздействовать на нее? Или просто фразы, услышанные триста раз из разных уст, отложились где-то в уголках разума и теперь в минуту слабости сыграли с ней злую шутку?

Но она никогда не была внушаемой. Ее сложно было убедить в чем-то, а что-либо навязать - практически невозможно. Она из вежливости умела промолчать, когда нужно, но всегда оставалась при своем собственном мнении. Так что же случилось с ней теперь? Почему она вдруг раскисла и стала такой плаксой?

Если бы эта история была рассказана ей кем-то со стороны, она бы с твердой уверенностью сказала, что грош цена таким родным и близким, и искренне была бы убеждена, что прав был Омар Хайям - “и лучше будь один, чем вместе с кем попало”. Но утешить кого-то всегда легче, чем себя.

Анна включила Лунную сонату, сварила кофе и забралась в кресло, поджав под себя ноги. Натянула плед до подбородка и отхлебнув кофе, прикрыла глаза. Чарующая мелодия подхватила ее, словно мощная морская волна, и понесла вдаль по лунной дорожке, прочь от берега, в открытое море...

Но внезапно Анна почувствовала, что ей стало невыносимо тесно в этой комнате. Казалось стены душат ее, сдавливают со всех сторон, не позволяя сделать вдох. Ее охватила паника, еще секунда и она не может дышать, просто задохнется. Не вполне осознавая, что делает, она вскочила сбросив плед на пол и бросилась к двери, на ходу натягивая куртку и сунув ноги в кроссовки. Также машинально она схватила с полки ключи и зонт.

Захлопнув дверь, она почти в беспамятстве сбежала по лестнице и лишь выбежав на крыльцо, остановилась, дав себе отдышаться.

"От чего я бегу? - спросила она себе - И куда? Хотя… Какая разница…"

Она подождала пока дыхание выровняется и сердцебиение перестанет придет в норму, открыла зонт и медленно побрела по улицам своего городка. Какой-то конкретной цели у нее не было, она просто шла и шла, куда глаза глядят.

Улицы были пустынны, дождь разогнал всех прохожих по укрытиям. Кто-то задержался в офисе, кто-то в спешке прибежал домой и, смеясь как ребенок, стаскивает с себя мокрую одежду и спешит под горячий душ, кто-то заскочил в ближайшее по пути кафе и сейчас пьет ароматный кофе. А она… Она просто идет. В никуда. А люди со стороны, видя ее из окон кафе или мельком взглянув в окно своего жилища, посмотреть не закончился ли дождь, наверняка принимали ее за романтичную, чудаковатую натуру, которая любит гулять под дождем.

Из-за дождя сумерки опустились раньше обычного. Автомобили зажигали фары, спеша скорее в тепло, поднимали фонтаны брызг, проезжая мимо нее. Одно за другим зажигались окна в домах, мелькали тени в этих окнах, люди буднично занимались своими делами. Возвращались домой, готовили ужин, садились за уроки с детьми. И никому нет дела ни до кого. Все мы песчинки в одном огромном океане. Только почему же одни песчинки притягиваются к другим, к ним притягиваются еще песчинки, а к кому-то нет? "Наверное, лишние песчинки…" - подумалось Анне.

Снова эти навязанные со стороны, внушенные мысли… Семья, ужин, дети, уроки… Одиночество… Нет, она не станет об этом думать! Не станет и все! Она хозяйка своей жизни и своего разума. И только она одна. И никто со стороны не имеет права ей указывать, навязывать свои нелепые стереотипы!

За одним из окон на первом этаже раздались крики. Два голоса - женский и мужской - видимо муж и жена, ссорились. Анна не могла разобрать слов, да и не стала бы вслушиваться в чужую ссору, но почему-то она замерла напротив окна, где супруги честили друг друга почем зря.

"Зачем люди ссорятся? - думала Анна. - Они ведь нашли друга друга, наверняка полюбили, создали семью… Вот и жили бы счастливо, поддерживая друг друг во всем, переживая вместе и радости и горе."

От мыслей ее отвлек какой-то шум рядом.

Человек неопределенного возраста в грязной оборванной одежде, которого она в сгущающихся сумерках не сразу заметила, устраивался на ночлег под козырьком крыльца.

Заметив, что она тоже обратила внимание на ссору неизвестных супругов, человек поднял вверх указательный палец и театрально-трагически изрек:

- Гремит лишь то, что пусто изнутри.

Анна впала в ступор на несколько секунд сама не зная от чего, то ли от неожиданности, то ли от испуга. Потом нащупала в кармане куртки шоколадный батончик, купленный утром во время похода за продуктами. Протянула шоколадку человеку (назвать его бомжом она в силу своей человечности не могла, не поворачивался язык):

- Помяните моих дедушку и бабушку, пожалуйста. Сказала она и быстро пошла дальше.

Все вдруг показалось ей каким-то сюрреалистичным, неуместным и неправильным. И эта гроза с теплым по-летнему дождем в конце сентября; и эта ссора между двумя незнакомыми ей, но близкими друг другу людьми, которые поклялись когда-то любить и уважать друг друга; и этот человек, неизвестно как оказавшийся выброшенным на задворки жизни, цитирующий Шекспира; и она - одинокая, лишняя песчинка в океане.

Дождь то звенел ей ноктюрном Шопена, то громыхал голосом Франко Корелли, выводя арию Каварадосси.

"Что за мысли лезут мне в голову? - подумала Анна. - Правильно говорят бразильцы, что пустая голова - мастерская дьявола."

Промокнув до нитки, несмотря на зонт, она развернулась и побрела обратно, к дому. Где стены снова станут ей убежищим, а кресло примет в теплые объятия. Да и Рыжик там один.

Анна подходила к дому, как услышала знакомое тявкание соседской собачки. Крошечное премилое создание, всегда вызывающее улыбку при встрече. Сейчас той-терьер Буся резво бежал впереди своей старушки-хозяйки к подъезду. Видимо прогулка под дождем его не прельщала. Анна взбежала на крыльцо, открыла тяжелую дверь, пропуская вперед собачонку, и придержала ее, подождав пока старушка зайдет в подъезд.

- Ой, Анечка! Хорошо, что я тебя встретила! Погода такая сырая, а у меня артрит опять разыгрался… Сил просто нет. Ты мне укол не сделаешь?

- Сделаю, конечно. - ответила Анна. - А лекарства у вас есть или в аптеку надо сходить?

- Есть, есть. Все есть. Еще с прошлого раза остались, как ты приходила. - старушка открыла дверь своей пропахшей корвалолом и какой-то неведомой мазью квартиры, и отступила, пропуская Анну внутрь.

Анна сняла куртку и обувь, и прошла в ванную вымыть руки. Потом ловко вскрыла ампулу, набрала в шприц лекарство, подождала пока старушка кряхтя уляжется на свой старенький потертый диванчик.